Философский диспут. Дискуссии между Фредой, Квертом и мной выглядели примерно так.
Я: Я сейчас изучаю основы южнозамонианского хаммитизма.
Кверт: А, того философского учения, которое утверждает, что добраться до сути явления можно, только отбросив излишние сантименты и называя вещи своими именами?
Я: Именно.
Кверт: Любопытная теория, нечего сказать. Если следовать ей, получается, что для любого познания необходима изрядная доля цинизма, да еще солдафонская прямолинейность в придачу.
Фреда:
Подумаешь, нашел чем заниматься. Да будет тебе известно, эту теорию придумали первобытные варвары. Разве не знаете: основоположник этого вашего хаммитизма жил на болоте и ото всех оппонентов отбивался дубиной. Предлагаю заняться чем-нибудь действительно стоящим. Как насчет астрономии? Я, например, недавно пришла к выводу, что Вселенная не расширяется и не сужается — она пульсирует.
Кверт: Скажите пожалуйста! Эта теория уже давным-давно описана как пространственная модель с коэффициентом кривизны К=+1, у которой фазы расширения и сужения чередуются между собой.
Я: А вот и нет. Я не согласен!
И так далее в том же духе.
Солидное образование. Со временем я стал невероятно начитанным, хотя во всей академии не было ни единой книги. Стоило только профессору вскользь упомянуть на лекции эпическое произведение Хильдегунста Сказителя под названием «Венец циклопа», и спустя несколько часов я уже цитировал его наизусть от начала и до конца, знал имена всех древнезамонианских богов и, кроме того, без труда самостоятельно сочинял вполне приличные гекзаметры. А если Филинчик читал на лекции отрывок из четырехтомного (каждый том по тысяче страниц) романа Йохана Цафриттера «Черный кит», повествующего об охоте на тираннокита Рекса, я вскоре не только помнил чуть не наизусть содержание всей книги, но и знал, как затаскивают тушу кита из моря на судно, а потом переправляют на швартовый кнехт и как называется кит на латинском, греческом, исландском, полинезийском и яхольском языках, а именно: cetus, κητοζ, hvalur, piki-nui-nui и trôm.
Боюсь показаться нескромным, но я действительно превратился в ходячую энциклопедию. Я овладел всеми живыми и мертвыми языками, известными к тому времени, да еще всеми замонианскими диалектами, которых, между прочим, более двадцати тысяч.
Я стал знатоком и ценителем замонианского сонета периода барокко, экспертом в области квельтальской воздушной живописи, дульсгардского минезанга и спектрального анализа небесных тел. Я мог рассчитать расширение галактики по пульсации клеток темногорской плесени, аккуратно, пинцетом, вставить на место выскочившую слуховую косточку, определить по останкам древних насекомых их группу крови, сосчитать с закрытыми глазами число вредных бактерий в стакане воды по отклонению массы. Регистр Бленхаймской библиотеки, в которой хранятся все основные труды по замонианскому демонизму, насчитывает, пожалуй, меньшее количество книг, чем было собрано к тому времени у меня в голове. Я не любил математику, но квадратура круга, кубатура эллипса и спрямление всех возможных кривых были для меня детской забавой.
Мои познания между тем не ограничивались литературой, естествознанием, философией и искусством, в Ночной школе я изучил также ремесла, полезные в обычной, повседневной жизни. Так, например, при необходимости я смог бы починить башенные часы, наладить работу турбины, рассчитать статическую прочность плотины, произвести трепанацию черепа и собрать часовой механизм взрывного устройства, отлить колокол и прочистить засорившийся унитаз, настроить виолончель и пунктировать печень. Я мог создать чертеж кафедрального собора и дирижировать симфоническим оркестром, одновременно рассчитывая траекторию полета ядра при встречном ветре. Из куска грубой, необработанной кожи я за считаные секунды шил элегантные женские туфли, а если под рукой имелось достаточное количество тростника, легко и просто выстилал им надежную, ровную крышу. Я знал, как шлифуются линзы и варится качественное пшеничное пиво. Мне были знакомы названия всех небесных светил и всех микроорганизмов океана.
Не знал я, пожалуй, только одного — откуда все это берется в моей голове.
Прощание с Фредой. Потом настал день расставания с Фредой. Ее обучение подошло к концу, и перед ней распахнулись двери большого мира. Мне, казалось бы, следовало ликовать, избавившись наконец-то от надоедливого тирана, но на деле все вышло иначе. Что ни говори, а Фреда была моей первой любовью. Пусть даже она и не блистала красотой и чувства наши носили явно односторонний характер, но я к ней привязался. Кроме того, она была единственным существом, кому удавалось во время диспутов направить полет нашей коллективной мысли в разумное русло. Я не понимал, почему Филинчик так жестоко обошелся с ней, выставив бедняжку за дверь (по-другому не назовешь!). К счастью, бергины от природы лишены способности плакать, иначе истерики было бы не избежать.
Прощальная церемония прошла очень сдержанно. Не было ни выпускного бала, ни вручения аттестата зрелости или какой-либо другой бумажки, Фреда просто попрощалась с каждым из нас (мне достались страстные объятия и влажный, слюнявый поцелуй) и зашагала вслед за профессором к одному из боковых коридоров. Помедлив с минуту, она побрела по темной штольне, то и дело оборачиваясь, чтобы грустно помахать мне рукой. Это был официальный выход из Ночной школы, ведущий, по слухам, в запутанный лабиринт, расположенный в самом сердце Темных гор.
Вернувшись в класс, мы обнаружили, что место Фреды уже занято новым учеником. Это был единорог по имени Миролюб.
Миролюб. Бо́льшую противоположность Фреде трудно было себе вообразить. Миролюб отличался уравновешенным нравом, на занятиях сидел тихо как мышка, говорил спокойным, ровным голосом и был страшным занудой. В свободное время он еще сочинял стишки о единорогах, одиноких и очень печальных, которые все как один звались у него Миролюбами.
Перемены. Не знаю, что именно, но что-то переменилось в лекциях профессора, мне стало трудно их воспринимать. Темы, казалось, не стали сложнее, да и Филинчик, как всегда, был на высоте, и все же я перестал усваивать материал. Урок заканчивался, и я уже не помнил, о чем шла речь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});