Читать интересную книгу Брат Молчаливого Волка - Клара Ярункова

Шофера это заинтересовало. Юло подморгнул мне и протянул тонкую веревку. Я, следуя его примеру, быстро привязался. Значит, он, ловкач, все заранее продумал и приготовил веревки.

— Ну вот, — сказал, демонстрируя, Юло, — как только мы отпустим веревку, вы езжайте нормально. Мы не психи, чтоб тащиться за вами на брюхе. Отпусти — и все. И билет купим, если надо.

В ответ на это предложение шофер засмеялся, явно нам уступая.

— Если идете на своих на двоих, за что же платить?

— В Швеции это дело обычное, — придумывал на ходу Юло. — Зимой вся молодежь так ездит. Называется это скъоринг. А что, вы хуже шведа, что ли?

— Дело ваше, — шофер сел за руль, — но если кто-нибудь из вас расквасит нос, может жаловаться шведам, а я тут ни при чем.

Мы уцепились за веревку, постукали лыжами, чтоб не тормозил прилипший снег, и приготовились.

— Ноги немного расставь, — командовал Юло, — и присядь, чтобы пружинить!

Мотор громко заурчал, нас обдало газом, шофер крикнул «Пошли!» и дал короткий сигнал.

— Внимание! — крикнул Юло. — Откинуться назад!

В эту минуту автобус двинулся, веревка с громким треском натянулась, как струна, какая-то сила сдавила мою поясницу и бросила оземь.

— Отпускай! — крикнул Юло.

Но я так и не отпустил веревку. Вначале я ехал на боку, потом на заду, пока мне, наконец, не удалось подняться и крепко встать на лыжи. А потом все было здорово. Мечта! Скъоринг — лучшая вещь на свете. Ты без всяких усилий мчишься вперед, ветер свистит в ушах, то присядешь, то выпрямишься. Я вообще готов так всю жизнь мчаться на лыжах. Перед каждым поворотом шофер давал сигнал, мы подтягивали веревку и прижимались к автобусу, делая поворот вместе с ним. Ведь если лыжник оставит веревку длинной, то при резком повороте может махнуть прямо в ручей. На третьем километре Юло стал выделывать разные штучки. Ехал на одной лыже, потом на другой, исполнял какой-то индейский танец и выкидывал разные коленца.

Я на это не отваживался, и не потому, что боялся, просто я обессилел от смеха. У деревни дорога выпрямилась, мы забыли о поворотах, и это стало для нас роковым. Мы не заметили большую кучу лошадиных «яблок» посреди дороги.

Вернее, заметили, да поздно, когда растянулись, споткнувшись об эту, еще теплую кучу. Веревка выскользнула из наших рук, и милый старый автобус понемногу исчез вдали, как та «лодочка молодости», про которую поют на нашей старой граммофонной пластинке.

В школу я опоздал, и Фукач чуть не выбил мне палкой зуб, скидывая с моей головы шапку. Что ж, я сам виноват. Я вспомнил о нашем славном финише и уже не смог спокойно стоять на месте. Вот почему он не попал в цель.

* * *

Один парнишка дал мне ремень от конской упряжки с восемью колокольчиками. Уже давно я подыскивал что-нибудь в этом роде для Боя и Стража. Хочу повесить им на шею, чтобы звенели, когда собаки возят Габульку на санках. Ремень я разрезал пополам, четыре колокольчика привязал Бою, четыре — Стражу. В восторг они не пришли. Бой, тот просто испугался, кинулся бежать, но чем быстрее он бежал, тем громче звенело у него на шее. А он, дурак сумасшедший, не мог понять, что этот невыносимый звон от его собственного ошейника и что от него он не убежит, даже если бы у него выросли крылья. Страж, тот сразу понял, в чем дело, и остановился как вкопанный. Только временами потряхивал головой, убеждаясь, здесь ли еще они. Я прикрепил колокольчики к санкам — правда, сзади, — пусть звенят, но псов не пугают. Иначе они могут вместе с Габой врезаться в дерево. Ведь сани у нас горные, с лыжами вместо полозьев, и можно на них ехать не только по расчищенным дорожкам, но и в гору.

Возить санки я научил псов в прошлом году. Тогда они были еще глупыми, и мне приходилось держать у них перед носом кусок колбасы. И все равно: когда Бой рвался везти санки, Страж сидел как вкопанный; а когда Страж решал наконец двинуться, усаживался Бой. Потом я их обучал каждого в отдельности, и дело шло лучше. Бой учился охотнее, и ему мы сшили с мамой белую, прямо королевскую упряжь. Теперь оба уже стали умнее, охотно бегают с санями вверх в гору, и когда мы готовимся ехать, сами суют головы в упряжь.

Больше всех они любят возить Габулю, и я им не удивляюсь. Когда она надевает заячью шубку и красную шапочку, обшитую лисьим хвостом, то выглядит настоящей принцессой с далекого Севера. Шарфик белый, вышитый впереди красными розочками, и красные пушистые рукавицы. Внизу лыжные штаны, но их не очень видно. Сядет в сани, возьмет в руки вожжи и крикнет — псы от радости места не найдут. А я бегу за ними на лыжах; они, правда, часто обгоняют меня, исчезая с глаз, и только по крику и пению я узнаю, куда они мчатся. Еще и для этого я привязал к саням колокольчики. Теперь уж сани от меня не скроются где-нибудь в горах.

А еще колокольчики мне были нужны вот зачем. Приедут к нам на зимние каникулы школьники, и мы будем возить их чемоданы, а колокольчики будут звенеть-вызванивать.

И не только чемоданы, но и рюкзак одной ученицы 7-го класса брезнянской школы…

Мы с Габкой уже подыскали три рождественские елки. Одну, небольшую, в родительскую комнату, вторую, побольше, — нам. Третья, под самый потолок, будет стоять в столовой. На этой не будет ни конфет, ни шоколадок, а в основном стеклянные шары, свечки и длинные серебряные нити. Эта елка всегда самая нарядная, зато наша — самая «полезная», хотя особой красотой не отличается. Да и как она может быть красивой и нарядной, если дня через три на ней болтаются только нитки от шоколадок, а от конфет одни бумажки!

Я злюсь, что не могу срубить елки сам. Я уже звал отца, чтобы он помог мне их нести, по он ни в какую. Елки — дело Йожки, и если мы его опередим, он наверняка рассердится.

Обычно я никому не делаю рождественских подарков, но не потому, что у меня нет денег. Денег бы я накопил. Мама всегда оставляет мне сдачу, когда я хожу за покупками, и вообще я мог бы достать деньги и другими честными способами. Но даже имей я тридцать крон, все равно не придумал бы, кому что купить. Габульке еще можно какую-нибудь куклу, но покупать куклу мне просто противно. В магазин мы обычно заходим прямо из школы целой компанией, и не могу же я стать посмешищем из-за дурацкой куклы.

Но в этом году я придумал такое, что никому и в голову бы не пришло. Правда, если, конечно, он не нашел бы, как я, такую же верхушку сосны, не обрезал сучки и не обнаружил, что на столе это сооружение может стоять, а если ствол заровнять и внутри выдолбить, то получится чудесный ароматный подсвечник. Кору я очистил, и раскаленной проволокой на светлой древесине выжег орнамент. Подсвечник, по-моему, получился что надо и ничего мне не стоил, только две кроны двадцать геллеров я заплатил за красную свечку. Это родителям. Габульке и Юле я купил зеркальца за несколько геллеров, но дело не в них. Главное, что я выпилил из светлого дерева рамки и тоже выжег проволокой их имена — Габриэла и Юлия, — это было очень трудно. На все деньги, которые я сэкономил, я купил Воку складной ножик со всякими штуками и даже со штопором. Их было всего пять штук, и я взял последний. Все ребята мне завидовали, когда я его покупал.

Интересно, меня-то чем дома порадуют? Может, я зря старался. Хотя не может быть. У меня предчувствие, что мне свалятся с неба лыжные палки. А если бы еще ботинки-вибрамы, которые летом нельзя было достать даже в Быстрице, то больше ничего не надо. Должны же они меня обуть. Ведь не пойду я в школу босиком. Пусть только не покупают каких-нибудь дурацких ботинок. Ведь вибрамы могут выдержать и два года! Только покупать их надо больше размером. Честное слово, скажу все это маме, хотя обычно я вещей не выпрашиваю. Ношу, что купят. Но вибрамы мне хочется. И еще техасы. И свитер, как у Вока.

Да, не самый плохой праздник — рождество. Получаешь подарки, льют в формочки шоколад, нет уроков, школьники возвращаются домой, и наш дом полон лыжников.

Бой может радоваться, что я его не пришиб, когда узнал, что этот балда все напортил.

В предпоследний день перед праздником он не явился встречать меня. Еще издали я понял почему: он сидел на цепи! С тех пор как я живу на свете и стоит мир, у нас такого не случалось ни с одной собакой!

Что же он такое опять натворил?! Не могу себе представить такого преступления, из-за которого отец может посадить собаку-спасателя на цепь, а мама с Габкой это допустить.

По ступенькам сбежала Габа. Бой загремел толстой цепью и попытался дотянуться до нее. Но она на него даже не взглянула. Бой продолжал прыгать. Габка повернулась и изо всей силы треснула его своей маленькой ручкой.

Я кинулся Габуле навстречу. Она бежала ко мне и готова была вот-вот расплакаться.

— Свинья противная! — кричала она. — Противная собака… Знаешь, что он натворил?

— Что?

— Серночку, — всхлипывала она, — серночку сожрал!

— Не болтай! — окаменел я. — Какую серночку?