Читать интересную книгу Прежде чем я упаду - Лорен Оливер

Ты проводишь черту все дальше и дальше, каждый раз пересекая ее. Так люди и катятся в пропасть. Вы удивитесь, насколько легко сорваться с орбиты, улететь туда, где никто не сможет прикоснуться. Потерять себя… заблудиться.

Или не удивитесь? Возможно, вы уже знаете?

Если так, то скажу лишь одно: сочувствую.

Первые четыре урока я пропускаю просто потому, что мне можно, и пару часов брожу по коридорам без особой цели и смысла. Я почти надеюсь, что меня остановят — учитель, или мисс Винтере, или помощник учителя, или кто-нибудь — и спросят, что я здесь забыла, или даже прямо обвинят в прогуле и пошлют в кабинет директора. Ссора с Линдси оставила меня неудовлетворенной, и я по-прежнему испытываю смутное, но настоятельное желание что-либо сделать.

Большинство учителей просто кивают, улыбаются или небрежно машут рукой. Откуда им знать мое расписание. Может, у меня «окно» или урок отменили. Я разочарованна тем, как, оказывается, легко нарушить правила.

Войдя в класс мистера Даймлера, я намеренно не обращаю на него внимания, но чувствую его взгляд. Когда я сажусь за парту, он подходит прямо ко мне и усмехается.

— Не рановато для пляжного сезона?

Обычно, когда он смотрит на меня дольше нескольких секунд, я начинаю нервничать, но на этот раз не отвожу глаз. Тепло разливается по телу; я вспоминаю, как стояла под обогревательными лампами в доме бабушки, когда мне было не больше пяти. Не думала, что простой взгляд способен превратить свет в тепло. С Робом я ничего подобного не испытывала.

— Свои достоинства надо демонстрировать, — сообщаю я вкрадчиво.

В его глазах вспыхивает огонек. Я удивила его.

— Не сомневаюсь, — мурлычет он так тихо, что больше никто не слышит, и густо краснеет, словно сам от себя не ожидал.

Он кивает на парту, где лежат только ручка и небольшой квадратный блокнот, который мы с Линдси передаем друг другу на переменах. Это наш способ обмениваться записками.

— Сегодня без роз? Или букет слишком тяжелый, чтобы носить его за собой?

Просто я не была ни на одном уроке и потому не получила ни одной валограммы. Подумаешь. В прошлом я бы лучше умерла, чем в День Купидона появилась в коридорах «Томаса Джефферсона» без единой розы. В прошлом я сочла бы эту участь хуже смерти.

Разумеется, с тех пор все изменилось. Я пожимаю плечами и вскидываю голову.

— Я вроде как выше этого.

Уверенность словно вливается в меня из кого-то другого, старше и красивее, как будто я только играю роль.

Учитель улыбается, его глаза снова вспыхивают. Затем возвращается за стол и хлопает в ладоши, призывая всех занять места. Как всегда, грязный пеньковый амулет выглядывает из-за воротника его рубашки, и я воображаю, как поддеваю его пальцами, притягиваю мистера Даймлера к себе и целую. Его губы полные, но не слишком, и идеальной для парня формы — если он чуть приоткроет рот, наши губы как раз совпадут. Я вспоминаю фотографию из ежегодника, на которой он обнимал свою королеву. Она была худой, с длинными каштановыми волосами и спокойной улыбкой. Совсем как я.

— Ладно, ребята, — начинает он, пока класс рассаживается, скрипит партами, хихикает и шуршит букетами. — Сегодня День Купидона, и воздух пропитан любовью, но знаете что? Тема урока — производные.

Раздается несколько стонов. В дверь стучит Кент; он едва не опоздал. Его сумка расстегнута, путь усеян бумагами, как будто он Гензель или Гретель и должен оставить за собой след из незаконченных набросков и записок. Из-под его мешковатых брюк цвета хаки выглядывают кроссовки в шахматную клетку.

— Прошу прощения, — задыхаясь, бормочет он. — Несчастный случай в «Напасти». Проблемы с принтером. Злокачественная бумажная опухоль во втором лотке. Пришлось немедленно оперировать, не то бы мы потеряли его.

Он направляется на свое место. На середине прохода учебник по математике в открытой сумке, который поднимался на волне скомканной бумаги все выше и выше, выскальзывает, шлепается на пол, и все хохочут. Я ощущаю прилив раздражения. Почему у него вечно все не слава богу? Неужели так трудно застегнуть молнию на сумке?

Кент ловит мой взгляд и, по-видимому, принимает выражение моего лица за заботу, поскольку усмехается и одними губами произносит: «Ходячее несчастье». Можно подумать, он этим гордится!

Я снова обращаю все внимание на мистера Даймлера. Он стоит перед классом, скрестив руки на груди с притворно серьезным лицом. Вот что еще мне нравится: он никогда не злится по-настоящему.

— Рад, что принтер поправился, — поднимает он брови.

Его рукава закатаны, руки покрыты загаром. Или его кожа от природы цвета жженого меда?

— Итак, День Купидона приносит множество волнений. Однако это не значит, что можно игнорировать обычные…

— Купидоны! — раздается чей-то визг, и класс рассыпается смешками.

Ну конечно, вот и они: дьявол, кошка и бледный белый ангел с огромными глазами.

Мистер Даймлер поднимает руки и опирается на стол.

— Сдаюсь!

Мгновение он улыбается только мне. Всего мгновение, но его хватает, и мое тело вспыхивает, как рождественская витрина.

Ангел кладет мне на парту три розы — от Роба, Тары Флют и Элоди — и продолжает методично просматривать цветы, переворачивая каждую карточку в поисках моего имени. В движениях ангела есть что-то очень старательное и искреннее, как будто она всецело сосредоточена на том, чтобы ничего не напутать. Она тихонько шепчет имена получателей, словно не может поверить, что в школе так много людей, так много подаренных роз, так много друзей. Мне больно наблюдать за ней, я резко встаю и выхватываю сливочно-розовый цветок из ее рук. Ангел испуганно отскакивает.

— Это моя роза, — заявляю я. — Я узнала ее.

Она кивает с широко распахнутыми глазами и открывает рот. Наверное, с ней никогда не говорили выпускники.

Наклонившись, чтобы нас никто не слышал, я добавляю:

— Молчи. Я выкину ее.

И это правда. Ее глаза распахиваются еще шире. Я не вынесу, если она назовет розу красивой. Я не вынесу этого теперь, когда роза — как и все остальное — превратилась в бессмысленный мусор.

Как только мистер Даймлер выводит купидонов за дверь — все в классе продолжают хихикать, хвастаться записками от друзей и прикидывать, сколько цветков получат к концу дня, — я сгребаю свои розы и выбрасываю в большую мусорную корзину рядом с учительским столом.

Смешки немедленно прекращаются. Раздаются два громких вздоха, а Крисси Уокер на полном серьезе осеняет себя крестным знамением, словно я только что нагадила на Библию или вроде того. Вот видите, насколько важны розы. Бекка Рот привстает со стула, как будто хочет метнуться за цветами и спасти их от жалкой гибели под обрывками бумаги, карандашными стружками, пропаленными контрольными и пустыми банками из-под газировки. Я даже не смотрю в сторону Кента. Не желаю видеть его лицо.

— Как ты могла выкинуть розы, Сэм? — не выдерживает Бекка. — Кто-то послал их тебе.

— Верно, — поддакивает Крисси, — Так нельзя.

— Можете забрать их себе, если хотите.

Пожав плечами, я киваю на мусорную корзину, и Бекка одаривает ее тоскливым взглядом. Вероятно, она прикидывает, стоит ли подъем по социальной лестнице, который ей обеспечат четыре дополнительные розы, удара по самолюбию, нанесенного копанием в помойке.

Мистер Даймлер улыбается и подмигивает мне.

— Уверена, Сэм? — Он поднимает руки. — Ты разбиваешь сердца направо и налево.

— Да ну? — Все это исчезнет, пропадет, сотрется завтра, а завтра сотрется послезавтра, и послезавтра тоже сотрется; не останется ни тени, ни пятнышка. — А как насчет вашего?

В классе повисает мертвая тишина; кто-то кашляет. Очевидно, мистер Даймлер не понимает, намеренно я соблазняю его или нет. Он нервно облизывает губы и проводит рукой по волосам.

— Что?

— Ваше сердце. Я разбиваю его?

Я сажусь на край его стола, и юбка задирается почти до трусов. Сердце колотится так быстро, что его стук сливается в единый гул. Я словно взмываю в воздух.

— Ладно. — Он опускает глаза и теребит рукав рубашки. — Вернись на место, Сэм. Пора начинать урок.

— Мне казалось, вам нравится мой вид.

Чуть отклонившись назад, я вытягиваю руки над головой. В воздухе гудит электричество; живое, звенящее напряжение течет во все стороны; похоже на мгновение перед грозой, когда каждая частичка воздуха заряжена до краев и вибрирует. На задних партах кто-то хихикает, а кто-то бормочет: «О господи». Вроде бы Кент, если меня не подводит воображение.

Мистер Даймлер мрачно смотрит на меня.

— Садись.

— Как угодно.

Съехав с края стола, я опускаюсь на стул, медленно закидываю ногу на ногу и складываю руки на коленях. В классе тут и там раздаются смешки и вздохи, взрывы звуков. Не знаю, откуда взялось это ощущение полного, абсолютного контроля. Еще несколько месяцев назад я превращалась в желе, когда ко мне обращался парень, включая Роба. Но мне легко и просто, будто впервые в жизни я никем не притворяюсь.