Читать интересную книгу Мировой кризис - Андрей Мартьянов

— Шутка не самая удачная, — вздохнул Ойген. — Мне слегка не по себе, да и голова побаливает… Спросил у графа, но его сиятельство уверяет, будто ничего странного не замечает. Может быть, я стал излишне мнителен? Вы не знаете, когда следующая стоянка?

— Сейчас взгляну, — Ева потянулась за блокнотом. — С ума сойдешь с этими русскими названиями… Смелу мы проехали больше часа назад, должен быть разъезд Помощная, далее Вознесенск, и завтра незадолго до полудня — Одесса. Три перегона, эта линия не так сильно загружена, как в центральной части страны. Осталось подождать четырнадцать или пятнадцать часов.

— И все равно будьте внимательны, — расплывчато сказал Ойген. — Нехороший вечер. Это не связано с «волшебством». Так, ничего определенного…

Может быть, определенности и не было, но господин Реннер места себе не находил. Спящий Хаген словно бы беспокойно ворочался, тревожа свое alter ego отсветами недобрых снов или видений. Обычно бургундский мажордом вел себя гораздо тише, неделями, а то и месяцами не давая о себе знать, пускай Ойген и знал: «вторая душа» следит за событиями в окружающем мире, усваивает новые знания и незаметно помогает своему носителю, бывшему малограмотному разнорабочему из Линца, осваиваться в новом окружении.

Ойген прошелся по поезду, от переднего тамбура мягкого «Пульмана» до кухоньки в салоне и перехода на открытую площадку товарного вагона, прицепленного к составу сразу за пассажирскими. Ничего подозрительного не заметил. Поговорил на немецком с кондуктором — нет ли каких затруднений? Тормозная система, печи, не засорились ли дымоводы? Никак нет, следим тщательно, колодки проверяют на каждой станции. А отчего вы, сударь, беспокоитесь?

— У вас ведь есть оружие? — вместо ответа поинтересовался Ойген. Кондуктор внимательно посмотрел на иностранца, промолчал, что означало согласие. — Держите под рукой, и остальных предупредите.

— У вас конкретные сведения? — построжал шпик в железнодорожной форме. Ему было настрого приказано прислушиваться к словам поднадзорных, инструкции были получены наиподробнейшие. — Подозрения?

— Предчувствия, — буркнул смутившийся Ойген.

— Вы просто устали от дороги, господин хороший. Еще бы, четыре дня сиднем сидеть в вагоне… Оставьте, в Белой Церкви получена телеграмма из столицы, осложнений никаких, за нами приглядывают по всей линии, полиция губерний, через которые проходит поезд, предупреждена.

— Следовательно, о нас знают многие… — неопределенно сказал Ойген и отправился к себе. Пролистал раскрытый на последних страницах томик Байрона, отложил. Вскоре по мягкому вагону прошел лакей, приглашая джентльменов к ужину. Монброн не отозвался, молодой парижский банкир завернулся в плед и тихонько посапывал: в поезде Робер спал по четырнадцать часов подряд.

К полуночи улеглись все, за исключением оставшегося на дежурстве лакея, более известного в определенных кругах в качестве жандармского вахмистра Потапова, состоявшего при Петербургском губернском управлении по Николаевской железной дороге. В три пополуночи курьерский на малом ходу миновал Александровку, еще через полчаса остановился в Вознесенске, к четырем пятнадцати вышел на мост через Южный Буг.

Начиналась самая таинственная и тихая часть ночи, грань между причерноморской кромешной тьмой, разрываемой только лучом прожектора паровоза и накатывающими с востока первыми рассветными взблесками.

Пробуждение было далеко не самым приятным. Тимоти, обладавший полезным качеством просыпаться мгновенно, как кошка, внезапно осознал, что рухнул с мягкого дивана на застеленный ковром пол и едва успел ухватиться за ножку купейного столика. Водопад звуков: свист паровозного гудка, визжат тормозные колодки локомотива, звон разбитых стекол, резкие человеческие голоса. Вагон ощутимо вздрагивает.

Крушение? Сошли с рельс?

Ничего подобного. За четыре версты до станции Березовка, где от главной линии Киев — Одесса отходила второстепенная ветка на запад, перед самым прохождением курьерского кто-то перевел стрелку и отправил состав на тупиковые пути, ведущие к угольным складам Березовки и товарной станции. Машинист и помощник заметили стоявшие впереди товарные вагоны и что было сил начали закручивать тормоза паровоза, одновременно резко снижая давление в котле, спуская пар. Немудрено, что концессионеры попадали с постелей — не так просто остановить идущий на высокой скорости поезд и не допустить грозившего в ближайшие секунды столкновения.

Курьерский не успел остановиться, как начался стремительный, мгновенный штурм.

Насыпи перед Березовкой-товарная не было, рельсы проложены по ровному полю. Наспех сколоченные деревянные лестнички в пять-шесть ступенек приставляются к вагону, удар тяжелым молотком в окно купе, фонтан стеклянных брызг, два-три выстрела в воздух и тяжелый, угрожающий рев:

— Лежать! Лежать! Не двигаться! Это налё-от! Очухавшись, Тимоти увидел направленный в лицо ствол «смит-вессона», ровно такого же, как у него самого. Одна беда, принадлежавший мистеру О'Доновану револьвер был недосягаем: в саквояже, саквояж же стоял на багажной полке. Со стороны вагон-салона слышна редкая перестрелка — жандармы воюют, их просто так врасплох не возьмешь.

— Пан, будьте ласковы, вставайте, — жестко и в то же время чуть насмешливо сказал ворвавшийся через разбитое окно человек с револьвером. — Тихонечко, не порежьтесь, тут осколочки, потом на пятку месяц не встанете. Вставайте, вставайте… И без шуток!

Тимоти, разумеется, ничего не понял — говорили на русском, с мягкими малороссийскими согласными. Ничего себе, урожденный техасец угодил в историю, более приличествующую Дикому Западу эпохи освоения прошлого века! Кажется, это ограбление поезда!

Впрочем, общий смысл фразы был доступен — незнакомец, чей силуэт уже был хорошо различим в утренних сумерках, дважды резко поднял вверх дуло «смит-вессона», приказывает подняться на ноги.

Черт побери, непристойно же! На ночь Тимоти не надевал кальсон и нижней рубашки с длинными рукавами, предпочитая рациональное изобретение германского военно-морского флота — черные сатиновые трусы и теннисную майку. Сейчас, при чужом взгляде, выглядишь совершенно нелепо!

— Пан, штаны наденьте, — разбойник тоже оказался не чужд представлениям о приличиях и указал взглядом на брюки, аккуратно сложенные в кресле купе. — Боже ж мой, он не понимает! Как это по-вашему? Порте де панталон, ясно? Ну чего застыл? Порте!

Стрельба в соседнем вагоне затихла. Тимоти различил гневный возглас Джералда — в соседнем купе, и звериный рык графа Баркова, оглушительно сыпавшего резкими отрывистыми словами — явно ругательствами, смысл которых Прохор пытался донести до американца еще в столице.

Налет на курьерский осуществила профессиональная, слаженная и уверенная в себе банда, тут не поспоришь. Несколько дней спустя, при объяснениях с полицейскими, Тимоти уверенно заявил, что нападавших было человек восемнадцать-двадцать — трое захватили паровоз, приковали машиниста и бригаду браслетами-наручниками к поручням и рычагам, заткнув всем рты кляпами. Основная часть налетчиков сосредоточилась на вагон-салоне, где можно было встретить серьезное сопротивление, погибли кондуктор, оба лакея, повар легко ранен в шею. Остальные брали пассажиров в купе, по одному — неслыханная самоуверенность, пусть и оправдавшаяся.

— …Господа, у нас мало времени, — ошарашенных столь бурными событиями концессионеров в полном составе согнали в салон и усадили за обеденным столом. Тимоти успел понять, что бандиты явно рисуются: на вульгарных разбойников с большой дороги не похожи, все при пиджаках, полосатые брюки, котелки, яркие жилетки. — Давайте посмотрим, что у нас есть…

Главный, человек странной внешности — будто бы и европеец лицом, но с восточным разрезом глаз, в светлом бежевом костюме и вооруженный «Браунингом-1909» — изящной кошачьей походкой прохаживался по вагону. Его подручные успели стащить сюда чемоданы иностранцев и быстро их выпотрошить, свалив все самое ценное на столешницу.

Говорил узкоглазый по-французски, пускай и с ошибками, выдающими не самого образованного подданного Российской империи.

— Мои нижайшие извинения, господин граф, — бросив обратно на стол бумажник Баркова, сказал он. Алексей Григорьич и взъерошенный Прохор были единственными, кого нападавшие сковали наручниками, явно полагая, что соотечественники в отличие от заграничных господ могут начать нешуточно бузить. — При всем уважении, я не хотел обидеть вас лично, но всякая неприятность в этой жизни случается, никто не избавлен. Вы мне расскажете, кто тут господин Вулси, из Англии? А то в исподнем все равны, что биндюжник, что король?

— …! — кратко ответил Барков. Главарь только руками развел.