Читать интересную книгу Рождение огня - Сьюзен Коллинз

— А вот и она, как раз к обеду, — деланно бодрым тоном говорит мать. Как раз к обеду, как же... Уже давно настало время ужина!

Раздумываю, снимать сапоги или нет. Обычно я, конечно, снимаю их, но сейчас боюсь, что не смогу сделать это, не пикнув. Так что довольствуюсь тем, что стягиваю мокрый капюшон и стряхиваю снег с чёлки.

— Чем могу помочь? — обращаюсь я к миротворцам.

— Нас послал глава миротворцев Тред с сообщением для вас, — цедит женщина.

— Они уже несколько часов ждут тебя, — вставляет мать.

Они ждали, думая, что я, конечно, не смогу вернуться. Хотели убедиться, что я либо поджарилась на заборе, либо застряла в лесу, и тогда можно было бы забрать моих родных на допрос с пристрастием.

— Должно быть, сообщение очень важное, — говорю я.

— Позвольте спросить, где вы были, мисс Эвердин? — спрашивает женщина.

— Вы лучше спросите, где меня не было, — отвечаю я с ноткой раздражения. Направляюсь в кухню, заставляя себя ступать на больную ногу как ни в чём не бывало, хотя каждый шаг отдаётся нестерпимой болью. Хладнокровно прохожу между блюстителями порядка прямо к обеденному столу. Бросаю на пол свою сумку и поворачиваюсь к Прим, которая застыла у камина. Обнаруживаю здесь также и Хеймитча с Питом — они сидят в креслах-качалках и сражаются в шахматы. Интересно, они сами по себе пришли, или их сюда «пригласили» миротворцы? Да ладно, как бы там ни было, я им рада.

— Так где тебя не было? — скучающе спрашивает Хеймитч.

— Ну... Я не смогла попасть к Козоводу, поговорить по поводу того, как обрюхатить козу Прим. Потому что кое-кто дал мне совершенно неверные сведения относительно того, где он живёт! — заявляю я, многозначительно глядя на Прим.

— Ничего подобного! — возражает та. — Я тебе точно сказала, куда идти!

— Ты сказала, что он живёт у западного входа в шахту, — утверждаю я.

— У восточного! — поправляет Прим.

— А я говорю, что ты сказала «у западного», потому что я ещё спросила: «У террикона?», а ты сказала: «Ну да»!

— У террикона, который у восточного входа, — терпеливо втолковывает Прим.

— А вот и нет. Когда ты такое сказала?

— Вчера, — гудит Хеймитч.

— Точно, она сказала «восточный», — поддакивает Пит. Он бросает взгляд на Хеймитча, и оба заливаются смехом. Я сердито сверлю Пита глазами, и тот пытается напустить на себя покаянный вид. — Извини, но что слышал — то и говорю. Ты никогда не слушаешь, когда с тобой разговаривают.

— Тебе же наверняка люди сегодня сказали, что он там не живёт, но ты и это пропустила мимо ушей, — укоряет Хеймитч.

— Хеймитч, заткнись, а? — бурчу я, ясно давая понять, что он прав.

Хеймитч с Питом хватаются за животы, а Прим позволяет себе улыбнуться.

— Ну и подумаешь. Пусть кто-нибудь другой позаботится о женихе для этой дурацкой козы! — взрываюсь я, а эти двое так и покатываются со смеху. Мне приходит в голову, как здророво они справляются со своей ролью — Хеймитч и Пит. Похоже, их ничто не выбьет из седла!

Я перевожу взгляд на миротворцев: мужчина улыбается, а вот женщина, по-моему, настроена весьма скептически.

— Что в сумке? — резко спрашивает она.

Она, должно быть, рассчитывает обнаружить там охотничью добычу или дикие растения — словом, то, что недвусмысленно разоблачит меня. Вываливаю содержимое сумки на стол:

— Смотрите сами!

— Ах, как чудесно! — восклицает мать, обнаружив марлю. — У нас бинты как раз заканчиваются.

Пит подходит к столу и запускает пальцы в пакетик с леденцами:

— О-о, мятные! — и кидает одну пастилку себе в рот.

— Не тронь, это моё! — Пытаюсь выхватить пакетик из его пальцев, но он кидает его Хеймитчу, который тут же опрастывает половину содержимого в свою пасть, прежде чем перебросить жалкие остатки хихикающей Прим. — Вам не леденцы, вам зубы повыбивать надо!

— Ах вот как? А всё потому, что мы правы! — Пит хватает меня в объятия. Я издаю еле слышный писк — мой копчик явно против тесного контакта. Пытаюсь выдать стон боли за возглас негодования. И Питер обо всём догадывается — он понимает, что со мной не всё ладно. — Ну хорошо, хорошо, Прим спутала — сказала «у западного». А у нас у всех голова с с дыркой. Довольна? — смеётся Питер и чмокает меня.

— Так-то лучше, — ворчу я, смягчаясь. Потом взглядываю на миротворцев, словно внезапно вспоминаю об их присутствии. — Так что у вас за сообщение?

— От главы миротворцев, — говорит женщина. — Он велел  вам передать, что изгородь вокруг дистрикта будет теперь под напряжением круглые сутки.

— А что, разве до сих пор было не так? — с невинным, даже, пожалуй, слишком невинным видом спрашиваю я.

— Он считает, что это будет небезынтересно для  вашего кузена, — говорит она.

— Спасибо, я ему передам. Уверена, мы все теперь будем спать куда спокойнее, когда эта прореха в системе безопасности залатана. — Я знаю, что играю с огнём, но зато какое удовольствие выплюнуть этакий комментарий прямо им в глаза!

Женщина стискивает зубы. Дела пошли не как задумано. Но поскольку других приказов у неё не имеется, она лишь сухо кивает мне и удаляется. Мужчина спешит вслед за ней.

Как только мама запирает за ними дверь, я без сил прислоняюсь к столу.

— Что с тобой? — спрашивает Пит, поддерживая меня и не давая упасть.

— Ох, я повредила левую ногу. Пятку разбила. И у копчика тоже сегодня выдался неудачный день. — Пит помогает мне доковылять до одного из кресел-качалок, и я опускаюсь на мягкую подушку.

Мать стаскивает с меня сапоги. — Что случилось?

— Упала, — бормочу, — поскользнулась на льду. — В четырёх парах устремлённых на меня глаз читается недоверие. Однако все мы убеждены, что в доме полно «жучков», и потому так запросто, в открытую, не поговоришь. Не время и не место.

Сняв с моей левой ноги носок, мать прощупывает пятку. Я вздрагиваю.

— Здесь, скорее всего, перелом, — говорит она и проверяет другую ногу. — С этой, похоже, всё в порядке.

По её мнению, копчик только сильно ушиблен. Прим посылают за моей пижамой и халатом. Я переодеваюсь, после чего мать подставляет под мою ногу мягкий пуфик и прикладывает к многострадальной пятке компресс из снега. Я уминаю три огромных тарелки жаркого из тушёнки и полбатона хлеба. Остальные культурно кушают за столом. Я не отрываясь смотрю на огонь, вспоминая Бонни и Сатин и надеясь, что тяжёлый мокрый снег укрыл оставленные мной следы.

Прим подходит и усаживается около меня на пол, прислонив голову к моему колену. Мы посасываем мятные пастилки, и я заправляю её мягкие светлые волосы ей за ухо.

— Как там у тебя дела в школе? — спрашиваю я.

— Всё отлично. Мы проходим про побочные продукты угольного производства. — Некоторое время мы обе смотрим на огонь. — Ты разве не собираешься примерить свои свадебные платья?

— Не сегодня. Может быть, завтра.

— Тогда подожди, когда я приду домой, хорошо?

— Конечно.

«Если они не арестуют меня до той поры».

Мама даёт мне чашку ромашкового чая с добавлением снотворного сиропа, и я тут же начинаю клевать носом. Она перебинтовывает мою несчастную ногу. Питер вызывается помочь мне добраться до постели. Я было пробую идти своими ногами, лишь опираясь на его плечо, но меня так шатает, что ему остаётся  только сгрести меня в охапку и отнести наверх на руках. Он укладывает меня в постель и желает спокойной ночи, но я цепляюсь за его руку и не отпускаю. Побочное действие у снотворного сиропа такое же, как у алкоголя — снимаются тормоза, а я знаю, что мне нельзя ляпать языком что попало. Но я не хочу, чтобы он уходил! Сказать по правде, я хочу, чтобы он лёг со мной, чтобы был здесь, когда я проснусь после очередного кошмара. Но понимаю, что по какой-то мне самой не ясной причине я не имею права просить его об этом.

— Не уходи! Дай я сначала засну, — прошу я.

Питер сидит у кровати, согревая мою ладонь теплом своих рук.

— Я уж было решил, что ты опять передумала. Ну... когда ты не пришла к обеду...

Я хоть и в заторможенном состоянии, но догадываюсь, что он имеет в виду. Ограда под напряжением, у меня дома поджидают миротворцы, а меня-то и нет... Неудивительно, что он подумал, будто я всё-таки сбежала и, скорее всего, вместе с Гейлом.

— Нет, я бы обязательно сказала тебе. — Притягиваю к себе его руку и прислоняюсь щекой к тыльной стороне его ладони, улавливаю едва заметные запахи корицы и укропа — должно быть, Пит пёк сегодня хлеб. Мне так хочется рассказать ему о Бонни и Сатин, о восстании в Восьмом дистрикте и о призраке воскресшего Тринадцатого... Но это небезопасно. К тому же моё сознание постепенно затуманивается, так что единственное, что я успеваю сказать, прежде чем отключаюсь, это: «Останься со мной...»

Я ещё могу слышать, что он что-то шепчет в ответ, но уже не в силах понять — что.