У Элиана вечер выдался не из приятных. Я поглядывала на него, пока возилась с фасолью. Его глаза горели лихорадочным блеском, и он дергался, как кошка, которая… скажем, как кошка, которую мучали. Но он вел себя достойно обители, делая вид, что все в порядке.
– Хорошие новости, – сказала я.
– Рада, что ты так думаешь. Мне кажется, аббат хочет, чтобы ты была счастлива.
Придумать на это безопасный ответ не удавалось, но охватившее меня сильное чувство заставило улыбаться.
Обратить бы эту силу на отстирывание пятен от травы…
– Эх, ну честное слово, – пробормотала я, – ну кто делает рабочую одежду белой?
– Тот же, кто обряжает палачей в ангельские крылья.
Талис – с его Лебедиными Всадниками и неуемным пристрастием к ритуалам.
– А еще, – Зи встала, – она сделана по образцу рабочей одежды дзенских монахов.
Настроение у меня было вовсе не монашеским.
Зи глянула на небо. Затухали сумерки, уже почти совсем стемнело. Над стеклянной крышей одна за другой проступали звезды.
Прозвонил колокол – седьмой, отправляющий нас ко сну.
– Будешь спать? – спросила Зи.
– Аббат сказал прийти к нему, если не буду.
Для Паноптикона Да Ся улыбнулась, но в глазах у нее потемнело. Они говорили: «Не ходи!»
«Они применяют снофиксатор. И лекарства».
– Ничего, я не устала, – сказала я.
– С тобой все будет нормально?
Она имела в виду, если она уйдет. Если пойдет играть в койотов. Она сделала шаг к двери, и та безмолвно отъехала в сторону. Зи целовала меня, но она целовала всех. Сейчас она стояла, готовая исчезнуть, и ее туника в лунном свете казалась парусом, а тело – темным морем.
Уже три года она украдкой выскальзывала наружу. Я никогда не интересовалась, с кем она видится. Нарочно не хотела спрашивать. А тут вдруг…
– С кем ты встречаешься? – спросила я.
Зи стояла в тени притолоки, скрытая от Паноптикона, а за ней чернел темный коридор. Мне плохо было видно ее лицо, но блеск улыбки я все же разглядела.
– Пойдешь со мной?
Мне показалось, что она увиливает от вопроса.
– Ну правда, Зи. С кем?
– С кем получится. – Улыбка дрогнула и растаяла. – Главным образом с Аттой. На самом деле это всегда был Атта.
Молчаливый Атта. Как звезда, которой не хватает массы, чтобы началась термоядерная реакция, Атта был в их системе центром масс и притяжения, темной звездой для планеты по имени Зи. От удивления я ляпнула первое, что пришло в голову:
– Он с тобой разговаривает?
– Мало. – Теперь ее лицо полностью скрывала густая темнота. – С тех пор как мы потеряли ребенка – мало. Это было два года назад.
Она стояла у дверей, скрытая тенью, в тишине. Мне кажется, она ждала, чтобы я произнесла какие-то слова. Но что мне было говорить? Многие из нас, Детей, – наследники престола, и никому не нужно, чтобы в обителях появлялись незаконнорожденные принцы, поэтому я не могла придумать ничего лучше, как сказать:
– А как же лекарства? Мы же их принимаем.
– Есть способы обойти лекарства.
– Но…
– Но нас обнаружили. Естественно. Атта думал, что меня отошлют домой, но… Но они решили по-другому.
– Зи… – прошептала я. Два года назад ей было пятнадцать. Пятнадцать! – Боже мой, Зи…
Той осенью она была молчаливой, тусклой, как луна во время затмения. Я подумала, что Зи заболела или что ее тревожит какое-то домашнее задание или угроза войны, о которой она знает, а я – нет. В поисках этой мнимой войны я прошерстила все новостные распечатки. Помогла Зи написать работу по философии. И сдать греческий. Уметь читать по-гречески и упустить такую вещь! Мне показалось, что я много лет ходила с закрытыми глазами.
– Я не люблю его, – сказала Зи. Ее голос был такой тихий и отстраненный, словно она обращалась к луне. – Наверное, раньше… тогда… еще любила, но сейчас… Сейчас нас объединяет только общее горе.
– Но по крайней мере, общее.
Она снова подняла на меня взгляд.
– По крайней мере, общее.
Я сделала три шага и встала рядом с нею в дверях. Узкое пространство. Край ее туники скользнул по моим босым ногам. Я чувствовала запах грубого мыла у нее на руках и еще чего-то более мягкого, вроде мускуса и клевера. Ощущала дуновение ее дыхания.
– Возьми меня с собой, – попросила я. – Давай выйдем отсюда.
Нельзя управлять человеком, если отобрать у него все. Обязательно надо что-то оставить, чтобы ему было что терять.
Поэтому в обители допускались определенные вольности, в том числе – играть в койотов, то есть убегать ночью на улицу. Все разумно, давно убеждала я себя. Лучше в койотов, чем в вооруженное восстание, лучше секс, чем вилы. Поэтому вполне логично, что выбираться наружу не представляет сложности. Для обители это способ выпустить пар, и предохранительный клапан блокировать лучше не стоит.
И все же легкость, с которой мы покинули здание обители, меня тревожила. Слишком уж просто. Зи провела меня через трапезную, мимо длинных блестящих столов. Мы крадучись миновали причудливые тени на кухне и спустились на один пролет вниз. В погребах царила кромешная тьма и пахло другим временем года: холодной землей, сыростью, картошкой. Я наткнулась на что-то живое и подпрыгнула от неожиданности – но оказалось, это всего лишь Зи обернулась и протянула мне руку.
Потом несколько ступенек вверх. Паутина и пыль. Что-то скрипнуло, и над головой у меня появился темно-синий прямоугольник неба. На его фоне, словно в раме, стояла светящаяся Зи. Она придержала плечом дверь погреба, и мы выбрались в ночь.
Только и всего.
Выйдя на открытый воздух, Зи потянулась.
– Здесь есть тоннели. К сараю, потом к молочне, даже до посадочного индуктора и загона Красавчика Чарли.
– Тоннели, говоришь? – протянул из темноты Элиан Палник. – Хочу карту.
– Кто не хочет! – рассмеялась Да Ся.
– Элиан! – Я, пожалуй, рассердилась. Как мне его спасать, если он так рискует? – Одной ночи в кельях для тебя оказалось слишком много?
– А для тебя слишком много – это пять тысяч? – колко парировал он. Но вздохнул и сменил тон: – Я просто хотел взглянуть на небо.
Где же все-таки он был? До того как ему выделили келью, – где он был, что не видел неба?
– Тоннели – это ерунда, – сказал Атта.
Мы с Элианом разом обернулись. Атта. Молчаливый Атта. Голос у него был густой, как пыль. Или как мед.
– Это иллюзия. Они читают наши мысли. Они повсюду за нами следят.
– Атта, – прошептала Зи и с изумлением дотронулась до него, словно он был из золота.
«Я не люблю его», – несколько минут назад сказала она. Может, и так. Но я ее знала – она бы дала ему все, что в ее силах. Она бы заботилась о нем, если бы могла. Не обязательно из любви.