Майор Цыбин был удивительно недоверчив к мнению других. Бывало, придешь к нему и скажешь, что там-то обнаружил аэродром. А он подозрительно посмотрит на тебя и заметит:
- Обнаружил, обнаружил... А пленка есть? Нет? Так что же ты мне голову морочишь? Не могу же я положить на стол командира дивизии твои слова?
Особое мнение майор Цыбин имел и о качестве фотоснимков. Он признавал лишь те, которые сделаны с высоты пятьсот метров. Его вовсе не интересовало, что вражеские зенитные автоматы на этой высоте поражают цели довольно точно. И мы вынуждены были привозить такие снимки, какие он требовал.
Однажды меня вызвали к майору Цыбину. Уткнувшись в карту, он строго спросил:
- Аэродром Сарабуз знаете?
- Бывал.
- Так вот, надо его сфотографировать. И пленка чтобы была сам знаешь какая. В корпус буду докладывать.
Ранним утром мы вылетели с лейтенантом Сереженко. Погода выдалась хорошая, сквозь высокие облака проглядывало солнце, видимость была отличной. Набрав солидную высоту, взяли курс на юг. Километров за двадцать перед Сарабузом нас начали обстреливать зенитки среднего калибра. Скорость мы держали большую, и снаряды рвались в стороне и сзади.
Показался аэродром. На нем было много самолетов - бомбардировщиков и истребителей. "Вот так удача", - подумал я и пошел на снижение. У границы аэродрома на нас обрушился мощный шквал зенитного огня. Казалось, даже небо потемнело от разрывов. У меня, да, видимо, и у Сереженко, побежали по спине мурашки: так горячо нас еще не встречали. Но, выполняя указание майора Цыбина, я бросил самолет в пикирование и включил фотоаппарат.
Как мы выбрались из этого огненного пекла, ума не приложу. Но зато я был уверен, что пленка получится, выражаясь словами начальника разведки, "сам знаешь какая". Правда, в наших самолетах оказалось много пробоин, у Сереженко вышла из строя радиостанция.
Перед Сивашом ведомый подошел ко мне вплотную слева и стал показывать вверх. Я посмотрел в ту сторону и увидел, что справа над нами идет четверка вражеских истребителей. Выглядели они необычно: тупые носы, длинные фюзеляжи, обрезанные почти под прямым углом концы крыльев. Это были фашистские истребители "фокке-вульфы". Встречаться с ними сейчас, после такой разведки аэродрома, совсем не хотелось, и мы пошли своей дорогой. Но желание померяться когда-нибудь силами с этими самолетами появилось.
Майор Цыбин, разумеется, остался доволен качеством фотопленки, привезенной мной. Когда же я заикнулся о том, в каких условиях ее пришлось добывать, он безапелляционно заявил:
- Иначе и быть не может. Мы на войне, а не на крымском курорте!
Что можно было на это ответить? Для Цыбина, как. впрочем, и для некоторых других, главным было добиться своей цели. А какой ценой она достигалась, их вовсе не волновало. Я не всегда понимал таких руководителей. Ведь задачу выполняют люди, они рискуют жизнью. И потому все, от кого это зависит, должны всячески беречь людей, добиваться победы с наименьшими потерями. Невольно подумалось: если бы майору Цыбину самому довелось выполнять свои указания, он наверняка бы заговорил по-другому. Но начальник разведки не был летчиком...
По аэродрому Сарабуз в тот же день истребители корпуса нанесли мощный удар. Многие вражеские самолеты были сожжены и выведены из строя. Уцелевшие спешно перебазировались в другое место. Разведчики снова начали бороздить крымское небо.
В вылетах на разведку запрещалось выполнять какие-либо другие задачи. Но мы, летчики, иногда нарушали это правило. И вовсе не потому, что были противниками фронтовой дисциплины. Нет! Мы просто стремились нанести врагу как можно больший урон. Такие нарушения допускались обычно после выполнения разведывательной задачи. Возвращаешься, бывало, на свой аэродром и встречаешь легкопоразимую цель. Ну как здесь удержаться от атаки?! И, чего греха таить: нередко за такие нарушения приходилось расплачиваться.
Расскажу о случае, когда мне и Сереженко впервые пришлось встретиться в бою с "фокке-вульфами".
Нам приказали сфотографировать аэродром южнее Джанкоя. Предупредили, что напрямую к нему идти опасно: на пути много зениток, часто барражируют вражеские истребители. Поэтому мы наметили обходный маршрут. Вышли на Арабатскую стрелку и вдоль нее направились на юг, будто интересуясь объектами на побережье. В районе Ички резко повернули вправо, к Джанкою, и пошли со снижением. Только здесь нас начали обстреливать зенитки. Но снаряды рвались где-то сзади: скорость истребителей была большая, к тому же мы маневрировали по направлению и высоте.
Вот и аэродром. Он забит самолетами. Два из них пошли на взлет. Опоздали фрицы, думаю, и включаю фотоаппарат. Хорошая получится пленка, майор Цыбин будет доволен. Пронеслись над аэродромом и, прижавшись к земле, легли на обратный курс. Попробуй теперь догони нас...
Вскоре показалась железная дорога, связывающая Джанкой с Армянском. А по ней шел поезд. Подумалось: а что, если попутно с ним разделаться? Вражеские истребители отстали, зенитки не стреляют, положения для атаки лучше не найдешь.
- Атакую паровоз, - передал я Сереженко, и тот сразу же несколько отстал, выбирая удобную позицию для прикрытия ведущего.
Набрав побольше высоту, я направил "як" вдоль железнодорожного полотна. Не спеша прицелился и дал очередь из пушки и пулемета. Фонтанчики разрывов взметнулись метрах в пяти от паровоза. "Ветер", - подумал я и, сделав поправку, снова нажал на гашетку. На этот раз очередь прошла по тендеру паровоза и первому вагону. Полетели щепки, а поезд, как ни в чем не бывало, продолжал двигаться. Вот оказия... Стрелять, что ли, разучился?
Увидев мой промах, Сереженко зашел под небольшим углом к поезду и первой же очередью попал в паровоз. Тот окутался паром. "Надо добить", решил я и стал разворачиваться. А где же Сереженко? Взглянул в его сторону, и внутри у меня похолодело. Прямо на него пикировали два "фокке-вульфа". Надо что-то делать. Но что? И тут я вспомнил о слабом месте у этих истребителей: об ограниченности вертикального маневра и небольшой скороподъемности.
- Паша, сзади "фоккеры", переходи на вертикаль, - закричал я и, дав мотору полные обороты, потянул ручку на себя.
Мой самолет стрелой пошел вверх, но Сереженко замешкался, и в тот же момент ведущий "фокке-вульф" прошил его "як" пушечной очередью. Мало того, он продолжал сближаться, ведя огонь из пушек. Я мигом свалил истребитель на крыло и оказался в хвосте у фашиста. В спешке прицелившись, дал очередь. Но снаряды прошли перед носом "фокке-вульфа". Увидев трассы, вражеский летчик перестал преследовать Сереженко и стал в вираж. Его ведомый повторил маневр. Я снова приник к прицелу, усилием воли подавляя волнение. На этот раз длинная очередь одновременно из пушки и пулемета оказалась точной. Из спины "фокке-вульфа" показался сизоватый дым, а затем и пламя. Летчик сбросил фонарь, готовясь выброситься с парашютом. Его ведомый юркнул вниз. "Черт с тобой", - подумал я и спросил Сереженко:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});