— Вы хотите знать, что это такое? — спросил он затем.
— Нет, я уже знаю.
— Я вижу. — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Где вы нашли их?
Я тоже улыбнулся — неторопливо.
— А еще есть? — спросил он.
Я кивнул.
Он облизнул губы и вернул камни:
— Может быть, вы решитесь рассказать мне, какого рода была залежь?
Тут мне пришлось соображать куда быстрее, чем за все время после моего приезда сюда. Что-то в той манере, в которой он спрашивал меня, напоминало плетение паутины. Я полагал, что мне будет вполне достаточно маски любителя-контрабандиста алмазов при разговоре с ним как с естественным скупщиком контрабандных камней. Однако, теперь мне пришлось переворошить все мои скудные познания, которые я имел о предмете беседы. Самые большие шахты мира — это те, что в Южной Африке, где алмазы были найдены замурованными в породу, известную под названием «кимберлит» или «синяя земля». Но как они попали туда? Из-за вулканической деятельности — кусочки огня, что были пойманы в ловушку потоком расплавленной лавы, подвергнуты сильному нагреву и давлению, которые изменили их структуру, превратив в твердую кристаллическую форму, так любимую девушками. Но были и наносные, аллювиальные месторождения-алмазы, что были сорваны со своего первоначального водами древних рек, нередко уносивших их на громадные расстояния от месторождения и накапливавшие их в далеких от берега карманах. Конечно, все это было характерно для Африки, и я не знал, насколько мой экспромт будет верен для Нового Света, для системы Карибских островов, воздвигнувшихся благодаря вулканической деятельности. Возможность того, что местные месторождения представляют собой варианты вулканических трубок или наносов не исключались.
Ввиду того, что поле моей деятельности было весьма ограничено сроками пребывания здесь, я ответил:
— Аллювиальное. Это была не трубка — я могу вам это сказать.
Он кивнул.
— Какая-либо идея у вас есть насчет того, как продолжить ваши поиски?
— спросил он.
— Пока нет, — ответил я. — Там, где я их взял, есть еще немало. А что до полной площади этого месторождения — ясно, что мне об этом говорить еще рано.
— Очень интересно, — сказал он. — Вы знаете, это совпадает с мнением, которого я придерживаюсь относительно этой части света. Вы не могли бы дать мне хотя бы очень приблизительный намек, из какой части океана эти камни?
— Извините, — сказал я. — Вы понимаете…
— Конечно-конечно. И все же, как далеко уходили вы отсюда в своих послеобеденных экскурсиях?
— Я полагаю, это зависело бы от моих собственных желаний насчет этого
— насколько позволяет авиационный и водный транспорт.
Он улыбнулся:
— Ладно. Не буду больше на вас давить. Но я любопытен. Теперь, когда вы их нашли — что вы собираетесь делать дальше?
Я тянул время, прикуривая.
— Наберу их столько, сколько смогу, и буду держать пасть на замке, — сказал я наконец.
Он кивнул:
— А как вы собираетесь их продавать? Уж не останавливая ли прохожих на улице?
— Не знаю, — признался я. — Я еще об этом не слишком-то задумывался. Полагаю, что смогу пристроить их каким-либо ювелирам.
Он усмехнулся:
— Если вам очень повезет, вы найдете какого-либо ювелира, который рискнет воспользоваться случаем и даже пожелает иметь с вами дело. Полагаю, вам хотелось бы скрыть все это от огласки, чтобы доходы, которые вы получите, не были официально оприходованы? Не подлежали налогообложению?
— Я вам уже сказал, что хочу набрать их столько, сколько сумею.
— Естественно. Видимо, я буду прав, утверждая, что цель вашего прихода ко мне — преодолеть трудности, связанные с этим желанием?
— Вообще-то, да.
— Я понял.
— Ну?
— Я думаю… Действовать в качестве вашего агента в делах вроде этого означает рисковать своей шкурой.
— Сколько?
— Нет, простите, — возразил он чуть погодя. — Это, вероятно, все равно слишком рискованно. Кроме того, это противозаконно. Я семейный человек. Случись это лет этак пятнадцать назад, ну, кто знает? Простите. Вашу тайну я не раскрою, не беспокойтесь. Но только вряд ли я соглашусь участвовать в этом предприятии.
— Вы уверены в этом?
— Наверняка. Даже учитывая все выгоды, опасность для меня слишком высока.
— Двадцать процентов, — предложил я.
— Не будем больше об этом.
— Может быть, двадцать пять… — не отступал я.
— Нет. Даже пополам — и то едва ли.
— Пятьдесят процентов?! Вы спятили!
— Пожалуйста, не орите так. Вы что, хотите, чтобы вся станция слышала?
— Виноват. Но об этом и речи быть не может. Пятьдесят процентов! Нет. Лучше уж я сам обращусь к такому, пусть он даже и надует меня. Двадцать пять процентов — это самое большее. И кончим с этим.
— Боюсь, что мне это ни к чему.
— Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы вы подумали над этим.
Он усмехнулся.
— Такое будет трудно забыть, — признался он.
— Ладно. Ну, увидимся.
— Завтра в шесть.
— Верно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Итак, я отправился обратно, обдумывая возможное развитие событий и действия людей, приводящие в своей кульминации к убийству. Но в картине было все еще слишком много пробелов, чтобы закончить ее так, как она мне понравилась бы.
Я, конечно, был весьма обеспокоен тем фактом, что нашелся некто, который ощутил, что мое присутствие действительно представляет собой нечто большее, чем его внешнее проявление. Я снова и снова размышлял над причинами разоблачения моей тайны, но так и не видел, на чем мог поскользнуться — я был весьма осторожен насчет своих полномочий, не сталкивался ни с кем, с кем был знаком раньше. И я начал убеждаться, что ни раньше, ни теперь не допустил никакого случайного прокола.
И тогда я решил, что должен быть внимательнее и продолжать расследование дальше. Я полагал, что смогу осмотреть место, где были найдены тела. Я еще не был там — и в основном потому, что сомневался, что найду что-либо полезное для расследования. И все же… Я внес это в свой список утренних дел — если смогу слетать туда перед обедом у Кашелей. Если же нет — тогда на следующий день.
Хотел бы я знать, совершаю ли я поступки, рассчитанные другим — как это было с камнями. Я чувствовал, что это было так, и был весьма смущен — почти так же, как и удивлен, когда обдумывал мотивы поступка информатора. Однако, в этот момент мне не оставалось ничего другого, кроме как только ждать.
И пока я обдумывал все это, я услышал, как со мною поздоровался Энди Димс. Стоял Димс рядом со своим коттеджем, покуривая трубку. Ему хотелось знать, не интересует ли меня партия в шахматы. Она меня не интересовала, но я пошел играть. Я проиграл две и загнал его в пат на третьей. Я чувствовал, что ему было немного неловко, но большего, по крайней мере, я сказать не могу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});