* Так у Л. Ю. Бердяевой.
95//96
Пятница, 8 марта
Весны нет и нет… Холодно-зимний день. Срывался снег. Я эти дни ежедневно гуляю и захожу в церковь помолиться о маме. Ей немного лучше, но утром большая слабость.
Ни за завтраком говорит: «Можете себе представить! Вчера я все думал, когда мне удастся сделать меморандум для антропологической группы, а сегодня сел и в 1/2 часа все написал!»
Воскресенье, 10 марта
Зима! Всю ночь снежная метель... Снег не тает. Картина русской зимы, и трудно представить, что мы — не в России. В окнах яркий белый свет, а за ними — деревья в пушистых хлопьях, белая пелена на крышах и по дороге.
За завтраком Ни говорит о впечатлении от книги воспоминаний Чичерина[223](изданной в С<оветском> С<оциалистическом> С<оюзе>): «Книга эта — обвинительный акт против русской бюрократии эпохи Александра [1-го и] 2-го. Сплошное воровство, взяточничество, подхалимство, угодничество, раболепное преклонение перед сильными мира сего».
«И вот, — говорит с волнением Ни, — разве теперь не то же самое, там в С<оветском> С<оциалистическом> С<оюзе>? Не тот же культ власти, силы в лице Сталина и его приспешников? Не то же ли обоготворение государства?»
«С той, однако, разницей, — говорю я, — что тогда все же была хоть небольшая группа интеллигентов и революционеров, кот<орые> не пресмыкались перед властью, а теперь даже писатели, и те унижаются вплоть до превозношения Сталина "гениальным".
Вечером заседание Рел<игиозно>-ф<илософской> ак<адемии>. Доклад Мочульского: «Трагедия Гоголя». Ни вместе с Либом едут на собрание у Маритэн[224], где доклад Born’а[225]. Оттуда — на заседание Академии.
Я и сестра — дома, т. к. маме эти дни нехорошо. С нами остается П. К. Иванов. Он рассказывает нам содержание книги, которую теперь пишет (о святых)[226].
Понедельник, 11 марта
1-й день Поста.
Для этого дня выбираю чтение «Плач Еремии». Думаю: что было тогда, не есть ли и теперь? Та же скорбь об измене заве-
96//97
там Бога, то же падение нравов, та же духовная немощь... Но теперь, после явления Христа, вина и ответственность больше, и каждый верующий в Х<риста> должен это сознавать и каяться и за себя, и за других... Особенно же русские, т. к. Россия ныне в плену и рабстве у сил антихристианских, как некогда Израиль — у языческих.
Вторник, 12 марта
Яркий солнечный день, но еще не весенний...
Узнаем по радио о подавлении восстания в Греции. Ни говорит: «Поверьте, все восстания во имя свободы будут теперь обречены на неудачу. Народам нужна диктатура. По мере того, как теряется значение человека, личности, ищут опоры в диктатуре».
Продолжаю чтение пророка Еремии. Какая мощь, свежесть, глубина!
По вечерам читаем (когда Ни дома) Ибсена. Очень его люблю. Духовный аристократ, каких так мало!
Среда, 13 марта
Меня поражает напряженность духовной энергии Ни. Сейчас он весь захвачен предстоящим диспутом в «Vérite» с коммунистом Nisan (француз)[227].
Только что вошел ко мне и говорит: «Прочел 400 страниц Ленина, чтоб доказать, что Ленин не релятивист и признавал абсолютность знания. Это нужно мне для диспута с Nisan в субботу».
Четверг, 14 марта
Утром у обедни в St.-Médard и у исповеди.
Приехала к завтраку Эли. Она рассказала мне необыкновенную историю об одном калеке-еврее, кот<орого> она навещала в больнице. Еврей этот с детских лет полупарализован и все время живет то в одной, то в другой больнице Парижа. Теперь ему около 50 лет. Он безграмотный, одинокий, тихий, ласковый, с прекрасными светлыми глазами. Ни ропота, ни упрека на свою поистине мученическую жизнь. На вопрос Эли, жалуется ли он на такую жизнь, он кротко ответил: «Нет». — «Верите ли в Бога?» — «Да, да», — радостно говорит он. «А в Христа?» — «Да, верю!» Эли была так поражена, что не поверила ему, думая, что он
97//98
не понял ее вопроса. Она переспросила: «А в Христа верите?» Тогда он, волнуясь, громко: «Я же Вам сказал, что верю. И очень хочу креститься, но только чтобы сестра не узнала».
[И вот Эли будет заботиться, чтобы его подготовить к крещению, и хочет быть его крестной матерью.]
Каким путем этот мученик, живущий в столь невероятных условиях всю свою жизнь (в отделениях для идиотов и паралитиков), без общения, без книг, пришел к Христу — тайна, которая навеки останется сокрытой [для нас, и знает ее лишь он и Христос, призвавший его...]
Интересный разговор с Ни о православии, протестантизме и католичестве.
Православие, по словам Ни, отрицает культуру, но освящает все церковное, выделяя и сакрализируя его из мира. Протестантизм (бартианство), обрекая мир на гибель, тем не менее очень дорожит именно культурой, знанием (библейская критика). Католичество занимает среднее место (гуманизм).
Суббота, 16 марта
Ни на собрании «Pour la Vérité». Доклад коммуниста Nisan «Личность и коммунизм». Сестра едет на доклад и, вернувшись, рассказывает мне свое впечатление. Было много народу. Из писателей: Жид, Мальро, Бенда[228], Блош[229]... Возражая докладчику, Ни произнес большую речь... Говорил хорошо, с подъемом на тему о человеке. Признавая экономическую сторону коммунизма, его борьбу с капитализмом, он отрицал его духовную сторону, его отрицание высшего происхождения человека, его божественной природы... Интересно то, что сказал Жид после речи Ни. Он сказал: «Если я не вступаю в коммунис<тическую> партию, то <по> той же причине, о кот<орой> говорит Бердяев».
Воскресенье, 17 марта
У нас к 5 ч. Pascal с женой, проф. Тираспольский[230] с женой, Каллаш.
Понедельник, 15 марта
Утром за кофе говорим о бывшем собрании «Pour la Vérité». «Основная тема моей жизни — тема о человеке. Когда я защищаю, как христианин, достоинство человека, что же получает-
98//99
ся? Коммунисты ссылаются на христианское учение о человеке, согласно которому человек — ничто, что человек — грех и как таковой не может претендовать на высокое достоинство и происхождение, не может быть творцом. То, что я утверждаю о человеке, есть нечто совершенно новое, и в этом трагизм».
«Но разве в Евангелии не сказано: "Вы боги"? На эти слова псалма ссылается Сам Христос», — говорю я.
«Да, но об этом забывают. Помнят лишь о грехе», — говорит Ни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});