не вздрогнет.
Заполнив мир грохотом, на конечную понесся пустой «Икарус», забрал пассажиров и сразу же поехал назад. Воскресным утром пассажиры в салоне были специфическими — старушки с сумками, откуда выглядывала зелень: лук, петрушка, укроп. Чуть меньше было женщин с ведерками, где желтели груши. Все это они взяли на рынок — кто-то рассчитывал сдать оптом, кто-то хотел занять за прилавком место получше.
Смотрю на них — вспоминается, как я в Москву ездил. Приколько было, как пойти на рыбалку в незнакомом месте: а не прогонят ли местные, а будет ли клевать?
Теперь надо подумать, как наладить оптовую торговлю, скрипта-то в голове нет, зато есть дельные мысли и опыт взрослого: взять товар, да в курортный город поехать, да прямо на «Победе», с бабушкой и Канальей, который подстрахует, вдруг кто захочет кинуть.
Мысль полетела дальше. Из цепи участников процесса выпало самое важное звено: производитель. Пока еще инфляция бежит трусцой, а не несется вскачь, и людям не сильно задерживают зарплату, можно наладить мелкооптовый сбыт. Потом денег не будет вообще ни у кого, и останется только бартер. Пройдет полгода год, и если хоть какие-то деньги будут на руках, ты — бог. Так вот, когда выйду на солидный объем продаж, надо будет съездить на завод, где тот кофе делают. Больше чем уверен, что они не знают, куда его девать.
Вот был бы мопед, сел бы на него сейчас и доехал на вокзал за полчаса, а не за час с копейками, потратив время на переходы от остановки к остановке и ожидание транспорта.
А так пришлось полчаса ехать до центра. Десять минут — топать к троллейбусной остановке. Еще десять — ждать.
В итоге на вокзал я добрался без пяти семь, увидел голову поезда и рванул по перрону встречать деда.
Он уже стоял в тамбуре, махал рукой. Я разглядел перекинутую через плечо набитую дорожную сумку.
Поезд остановился. Незнакомые проводницы спустили лестницу, дед сошел первым, я пожал его руку, и мы побрели к выходу. Деда чуть шатало после длительного переезда.
— Что ты за смуту навел, — проговорил он. — Зачем менять деньги с такой срочностью?
— Посмотришь, — сказал я.
— Так уже пятый день смотрю.
— Видимо, надо дольше.
Отойдя от толчеи, дед поставил сумку, вдохнул воздух полной грудью и проговорил:
— Родина! Вся сознательная жизнь прошла здесь. Столько теплых моментов! — Он перевел на меня взгляд. — Подрастешь, поймешь, о чем я.
Вспомнился мой первые перенос, как я шел после драки с Зямой и Русей, дышал и не мог надышаться, смотрел и не мог насмотреться и готов был каждое дерево обнимать.
Покидая места, где было хорошо, мы будто хороним в себе что-то, и это что-то держит с ними связь, и воскресает, стоит вернуться, чтобы уже не отпустить.
— Наверное, да, не пойму, — сказал я то, что он ожидал услышать. — Ну что, к нам? Тебя там ждут. Или вы с бабушкой о чем-то другом договорились?
— С Эльзой Марковной мы договорились увидеться во вторник. Паша, ты не возражаешь, если мы сперва пойдем на набережную? Очень хочется окунуться в море. Двадцать лет мечтал попасть в родные места, море прямо зовет. Обещаю долго не плескаться.
— Конечно не возражаю, — улыбнулся я, — воля гостя — закон!
Очень хотелось поделиться бизнес-планом с дедом, ведь он единственный мог оценить идею адекватно и не присвоить ее, но сейчас было не время, и я рассказывал о друзьях, о воющем Яне и купании в ночном море, пока мы не погрузились в троллейбус.
Пока ехали, дед жадно смотрел в окно — на далекие горы, элеваторы, краны, проезжающие мимо пылящие грузовики. И даже этот техноген казался ему родным, и белая пыль, и дым из трубы завода — как и мне поначалу.
Выйдя из троллейбуса, дед рванул в направлении моря, как молодой. Сбавил скорость, когда мы вышли на площадь перед морвокзалом, где раскладывали свой товар торговцы, забивая самые проходные места.
— Как все… изменилось, — проговорил дед.
— Теперь все и везде — стихийный рынок. И улицы, и подземные переходы.
Дед направился к полоске суши, где песок перемешивается с галькой и был удобный заход — на то самое место возле пирса, где Лена Костаки на камнях кормила чаек, но сейчас было часов восемь, и ее излюбленное место пустовало.
Интересно, как она пережила известие, что ее отец — убийца и сутенер?
Плавки я не брал, и, пока дед раздевался, сидел в тени пирса, потому что солнце начинало ощутимо припекать. Ухая и отдуваясь, дед нырнул и погреб брассом. А я среди прогуливающихся отдыхающих заметил фигурку, уж очень похожую на Лену. Сперва подумал — показалось, потому что, если думаешь о ком-то, начинаешь видеть его в прохожих.
Когда фигурка приблизилась, я понял, что это Лена и есть. Она тут постоянно живет, что ли? Как ни приду, все время ее встречаю. Сейчас общаться не очень хотелось, промелькнула мысль спрятаться, но я себя пересилил. Как мне сказали: «Ты сможешь». Значит, буду мочь.
Глупость, конечно, слушать порождение собственной фантазии из сна, но другой зацепки у меня нет. Лена была одета в пышное белое платье. Встала на камнях, глядя в море, налетел ветер, и платье затрепетало, как флаг — ну точно Ассоль в ожидании Грея. Девушка села на плоский камень, подтянув колени к груди.
Я вышел из тени, но она ничего вокруг не замечала, смотрела вдаль. Хлеба у нее с собой не было, она доставала лежащие меж валунов мелкие камешки и бросала в воду. Заметила меня Лена, только когда я стал карабкаться на валуны.
— Привет! — проговорил я, глянул на макушку деда, мелькающую в воде вдалеке. — Ты как?
Она посмотрела как-то сквозь меня, повела плечом.
— Да так.
Я сделал вид, что не в курсе ее проблемы.
— Что случилось?
Она взяла мелкий камешек и бросила в воду.
— Ко мне дед из Москвы приехал, плавает, вон. — Я кивнул на воду. — Не пришиби его.
Лена грустно улыбнулась. Похоже, говорить об отце она не собиралась. Мне, конечно, хотелось ее расспросить, но я не стал. Она-то ни в чем не виновата, до последнего его считала честным бизнесменом. Так мы и сидели молча. Наконец Лена не выдержала, поделилась своим горем:
— Мне предложили забрать документы из училища. Скоро я отсюда уеду.
— Почему?