Не сейчас.
Тут же берет телефон и звонит куда-то.
- Машина у входа, - говорит мне, положив трубку. – Тагир! – кладет руку мне на плечо. – Это надо пережить. Просто пережить.
Киваю и встаю.
Иду к двери и только возле нее вспоминаю, что забыл телефон и брелок от машины. Возвращаюсь к столу и сгребаю их со стола.
Как в тумане спускаюсь вниз.
Водитель тут же открывает мне дверь.
К дому мы приезжаем достаточно быстро. Слишком быстро. Это я понимаю, когда вижу свет в окне комнаты Полины.
Получается, я ей должен сказать об этом. Я.
От меня она узнает, что больше ей некого ждать. И надеяться больше не на кого.
Почему меня это так… волнует? Мне должно быть наплевать. А еще я должен радоваться – Рената нет и та, которая отняла у меня отцовскую любовь, сейчас испытает такую боль, с которой не сравнится даже боль от того, что я задумал сделать с ней.
Ведь все складывается идеально. Идеально для меня. Разве не об этом я мечтал? Не к этому готовился.
Решительно ступаю в дом. И сразу же иду к Полине.
Да. Сказать ей прямо сейчас. Пока у самого рассудок не пришел в норму. Пока я еще не совсем отдаю себе отчет во всех действиях. На эмоциях. Так будет лучше.
Открываю дверь без стука.
Полина сидит на диване, поджав коленки и уперевшись в них подбородком. Увидев меня, заметно вздрагивает. Поджимается. И смотрит, не моргая.
В глазах испуг и сейчас он сменится совсем другим чувством.
- Где мама? – вдруг спрашивает она. Как будто чувствует, сука. Колет в самое сердце.
Стискиваю зубы и щурюсь. И все равно чувствую, как подрагивает глаз.
- Что ты делала весь день? – спрашиваю, пытаясь не показать ей своего состояния.
- Читала, - пожимает плечами. – Я взяла несколько книг там, в гостиной. Можно?
- Да.
Отвечаю и смотрю на нее. Она, вроде как, немного успокаивается. Мой вопрос отвлекает ее. А, может, пока не говорить? Потом. Когда я сам отойду и стану спокойнее?
- Я хочу найти маму, - нет, сейчас. Она чувствует. Вон, как смотрит на меня. – Ты… вы же знаете, где она? А папа? Что с ними? Они не могли меня бросить. Не могли, - закрывает лицо руками и мотает головой из стороны в сторону.
Я сжимаю губы.
- Тебе больше некуда идти, Полина, - говорю, не глядя на нее. Взгляд – в стену. Мне так легче. Хотя боковым зрением замечаю, что она впивается в меня своим взглядом. Смотрит, не отрываясь. – Некуда. И не к кому.
- Тагир… - шепчет каким-то ледяным голосом. – Что… что ты такое говоришь? Наш дом арестовали? Ты поэтому так говоришь? Да? Тагир!
Я резко перевожу взгляд на нее. Мне кажется, она даже не дышит. Хотя у меня тоже сердце как будто останавливается.
- Нет больше мамы и папы, - наконец, произношу я и сжимаю кулак. До боли. Впиваясь пальцами в ладонь.
Полина начинает мотать головой из стороны в сторону. Сначала медленно. Не сводя с меня взгляда. Потом все быстрее и быстрее. Упирается руками в диван и пытается встать. И… не может. Приподнимается и опять падает на кожаную обивку.
- Что… - шепчет дрожащими губами. – Что ты сказал?... Нет… нет… нет!
Последнее слово кричит, а не шепчет.
- Нет! – и еще раз. – Ты врешь! Врешь! Пусти! Я хочу найти их!
Вдруг резко встает и бежит к двери. Делаю шаг влево и она ударяется мне в грудь. Пытается оттолкнуть и убежать, но я обхватываю ее за талию. Прижимаю к себе. Крепко прижимаю. Лишая ее возможности двигаться.
- Нет! нет! нет! – продолжает она кричать. Дергает руками, но я фиксирую их вдоль ее тела. – Нет! Ты врешь! Пусти меня! Ты специально это говоришь! Но я все равно сбегу! Я сбегу!
Я ничего не отвечаю.
Что я могу ей сказать? Она все поняла. Не приняла пока, но все поняла.
И, сука, это оказалось сложнее, чем я думал.
Ее слезы, которые сейчас смачивают рубашку на груди, обжигают мою кожу. Как будто ее боль передается и мне.
Я вижу, насколько искренне ее горе. И я вспоминаю себя, когда обнаружил мать в луже крови. И какое-то другое чувство появляется в груди. Не злость, не ненависть.
Жалость. Я вижу, как бьется в моих руках Полина. Как она ревет в голос. Как бессвязно говорит какие-то слова.
Ее горе неподдельно. Какие бы ни были, а это были ее родители. Пусть она еще многого не знает о них. Хотя… может, лучше для нее, чтобы она и не знала…
Мы так и стоим еще какое-то время. Чувствую, как она успокаивается понемногу. Уже просто всхлипывает и дергает плечами.
Поднимаю ее и несу на кровать. Она тут же сворачивается, поджимая ноги к груди. Я накрываю ее одеялом.
И, вот, когда кажется, что она успокоилась, что все, она вдруг отбрасывает одеяло и вскакивает с кровати. Я едва успеваю схватить ее.
- Я не хочу… - бубнит она. – Не хочу… не должна… мама… мама…
- Тихо, - говорю я впервые с того момента, как сообщил ей о смерти родителей. – Тихо, Полина.
Опять прижимаю к себе и глажу по волосам.
- Тихо.
С силой опять укладываю ее, накрываю и кладу руку на нее. Как груз. Чтобы не встала.
Она еще что-то шепчет себе под нос. Все лицо в слезах и подушка уже намокла.
Я большим пальцем провожу по щеке, стирая слезы, и Полина закрывает глаза.
Все еще всхлипывает, но реже и реже.
Постепенно затихает совсем и дыхание становится ровным.
Отключилась.
А я боюсь убрать с нее руку, чтобы она опять не вскочила и не началось все сначала.
Не думал, что это все так тяжело дастся мне. Я сам опустошен. Раздавлен. Это совсем не те чувства, которые я ожидал.
Я смотрю на съежившуюся под моей рукой Полину и не понимаю, что происходит. А главное – что делать дальше.
26. Тагир
Я так и не смог уйти из ее комнаты... Не смог. Сколько-то ещё сидел возле кровати, смотря на подрагивающую время от времени Полину. Говорят, люди иногда улыбаются во снах. Я пока не видел такого. Но в эту ночь Полина во сне плакала.
Не