Мистер Камэрон мог бы попытаться поговорить с Кейтоном, но видел, что говорить не о чём — Кейтон развлекал девиц, но, похоже, ни на что не претендовал. Говорить же с мисс Эбигейл было бессмысленно — она могла и просто попросить оставить её в покое. Все эти мысли отяготили Камэрона, но он не видел выхода, сколь не искал его. Через полчаса Камэрон стал прощаться и ушёл, и Кейтон снова заметив, что с его уходом лицо мисс Эбигейл просветлело, подумал, что его приятель едва ли был искренним с ним и Райсом, когда назвал этих девиц «чопорными красотками»…
Уход мистера Камэрона не стал поводом для огорчения и даже не был замечен девицами, между тем на рояле Кейтон неожиданно заметил книгу, на которую натолкнулся когда-то в своём домашнем собрании. Это была прескверно изданная переписка Абеляра и Элоизы и «История моих бедствий» самого Абеляра. Сам Энселм прочтя её ещё в незрелые годы — презрительно поморщился. Если это история великой любви — то что тогда история мерзости и глупости? Кейтон бросил загадочный взгляд на девиц — кто из них мог бы читать эту книгу? Почему-то он решил, что это мисс Сомервилл — именно её он постоянно видел читающей.
— Вы уже прочли это, мисс Сомервилл?
Тут с кресла поднялся Остин Роуэн и подошел к роялю. Он не стал вмешиваться в разговор, но внимательно посмотрел на книгу.
— Мисс Сомервилл, едва ознакомившись с записками великого концептуалиста, назвала его негодяем, а прелестную племянницу каноника Фулера — дурой, — деловито сообщила ему мисс Хилл.
Мистер Роуэн тоже внимательно слушал мисс Хилл, чуть наклонив голову. Энселм подавил растерянный смешок.
— Вы, стало быть, полагаете, мисс Эбигейл, что там не было никакой любви?
— Это за то, что назвала меня уродливым троллем? Она просто непосредственна и естественна, Ренн. Меня даже пленила её безыскусная простота и прямолинейность. К тому же, она, видимо, просто честнее прочих и говорит вслух то, что другие думают про себя. За честность нельзя укорять, дорогой Альберт, скорее, она достойна похвалы.
— Мне показалось, что там не было истинной любви… — обронила мисс Сомервилл. — Он, поставленный перед выбором: брак или скандал — выбрал брак, но брак означал для него конец карьеры — и он выбрал не брак, не любовь, но тайный брак и карьеру. Лживый и распутный, он всегда выбирал самые неблагородные, самые низкие и легкие пути, жертвовал всеми, кто любил его и доверял ему. Если Элоиза не понимала, что её совратил негодяй — она была совсем не так умна, как говорят, но если понимала — любовь к такому ничтожеству чести ей не делает.
С этим Кейтон не спорил.
— Тайны человеческой души велики, мисс Сомервилл, а любовь — самая недоступная из тайн. Я сам неоднократно думал, что любовь — загадка, она озаряет неугасимым светом личность, но может облечь романтическим ореолом и кучу конского навоза. Но что делать? Любовь травами не лечится.
— Кто любит за высокие нравственные достоинства, тот остается верен всю жизнь, потому что он привязывается к чему-то постоянному. Но Элоиза любила человека недостойного.
— Если любовь велика, все другие соображения умолкают, Гейл, — назидательно сказала мисс Мелани.
— Великая любовь может пробудиться только великими достоинствами. А если любить нечего — любовь будет ничтожной, чтобы она о себе не думала. Вы не согласны, мистер Кейтон?
Энселм пожал плечами. Он вообще-то не любил разговоры о любви.
— Не знаю, мисс Сомервилл. Я несведущ в этих вопросах, но, по-моему, любви нужно избегать. Я удивляюсь, когда слышу о радостях любви. Любовь, в сущности, не знает осуществившихся чаяний. Либо она становится обыденностью и вовсе исчезает, либо… чревата отсутствием взаимности, болью потери, скорбью измены — такая мука и столько печали… Овидий прав, страдания, неразлучные с любовью, бесчисленны, как раковины на берегу морском… Я боюсь любви.
Мисс Хилл недоумённо посмотрела на Кейтона.
— Тот, кто никогда не искал ни дружбы, ни любви, в тысячу раз беднее того, кто их утратил.
— Лучше быть бедным, чем несчастным, мисс Мелани. Уединение спокойнее и полезнее. К тому же ни в одном человеке способности не раскроются до тех пор, пока он не научится жить в уединении. Чем больше уединения, тем человек сильнее…
— Я слышала высказывания многих ученых мужей, утверждающих то же самое, и их величие подтверждает их правоту, но зачем вам нужна сила? Как вы используете её в вашем одиночестве? Или вы говорите о силе духа, которая позволит прожить без любви и без дружбы? — мисс Мелани недоумевала.
— Я говорил скорее о силе интеллекта, о стремлении постичь потаённое и незнаемое…
— Значит, вы не верите в любовь, не верите в дружбу… Видимо, как сейчас модно, не верите и в Бога. Во что же вы верите? — изумилась Мелани.
Кейтон заметил, что мисс Сомервилл смотрит на него очень внимательно и тоже ждёт его ответа. Он улыбнулся.
— Это не совсем так, мисс Хилл. Атеизм — это вера в то, что всё, в сущности, мертво и бездушно, это одухотворение смерти и омертвение духа. А я… всё же… люблю жизнь. К тому же однажды в Мертоне я пережил странную ночь. Засиделся в библиотеке, устал, отложил книгу, и тут стал набрасывать какие-то строчки, те, что приходили в голову. И вдруг ощутил нечто… необъяснимое. В ту минуту во мне был Бог. Точнее сказать не сумею. Но это ощущение…оно… испугало. Я ощутил свою мощь — и сразу — смертность. В этом было немного гордыни, но скорбь… скорбь была безмерней…
Я быстро поднялся, собрал книги и заспешил домой. Проходил мимо храма, и тут неожиданно, хоть и был уверен, что двери заперты, толкнул их. Они тихо открылись. Я никогда не был там в такое время — вне службы, без освещения старый готический храм казался незнакомым. Но страх мой здесь прошёл, я успокоился и вдруг пришло новое ощущение… — глаза его на мгновение померкли, — теперь я был в Боге. И на мгновение проступила… вечность. Я был вечен, неуничтожим, бессмертен, нетленен. Продолжалось это недолго… но такие минуты незабвенны и неизгладимы. Я не хочу быть атеистом, мисс Хилл. Атеистам и не снились такие мгновения… Если вселенную лишить Бога, что же останется? Отчаяние. Пустота. Ничтожество. Пошлость… Я не одержим верой, не фанатик и не догматик, но если я боюсь любви, то в Бога я хочу верить, мисс Хилл…
Девицы выслушали его молча и переглянулись. Мисс Сомервилл тихо обронила:
— Пока вы боитесь любви, это желание будет неисполнимым…
Он промолчал.
— Ни один смертный не защищен от любовных мук, — проронил мистер Остин Роуэн, глядя на девиц почти не мигая. — Страсть может воспламенить как глупца, так и ученого, как простолюдинку, так и королеву. Кто над ней властен?