Читать интересную книгу Дитя человеческое - Филлис Джеймс

Тео прошел через арку в дальнем конце основного здания в музей Питт-Риверза, где разместилась одна из величайших в мире этнографических коллекций. Экспонаты стояли друг к другу так близко, что стоящего за ними человека невозможно было разглядеть. Возможно, Джулиан уже пришла и ждала его где-нибудь у сорокафутового тотемного столба. Он остановился, но не услышал ничьих шагов. Тишина была абсолютной, и Тео понял, что он здесь один, но был уверен, что она придет.

Экспонаты в музее Питт-Риверза были придвинуты еще теснее друг к другу, чем в его последний визит. Макеты кораблей, маски, слоновая кость и бисер, амулеты и предметы жертвоприношений, казалось, безмолвно взывали из загроможденных витрин, требуя его внимания. Он пробрался между шкафами и наконец остановился перед своим любимым экспонатом, все еще выставленным на обозрение; табличка рядом с ним стала такой темной и потускневшей, что слова на ней едва поддавались расшифровке. Это было ожерелье из двадцати трех изогнутых и отполированных зубов кашалота, подаренное в 1834 году вождем Такомбау его преподобию Джеймсу Калверту и преподнесенное музею его правнуком, офицером-летчиком, умершим от ран в начале Второй мировой войны. Тео вновь почувствовал, что его, как и прежде, когда он был еще выпускником университета, завораживает странная взаимосвязь событий, соединивших резчика по кости с Фиджи и молодого, обреченного на смерть летчика. Он вновь представил себе церемонию дарения: вождь сидит на троне в окружении воинов в соломенных юбках, миссионер с серьезным лицом принимает странный дар. Война 1939–1945 годов не обошла стороной и дедушку Тео: он тоже служил в ВВС и погиб, когда его бомбардировщик «бленхейм» был сбит во время большого налета на Дрезден. В юности Тео считал, что это обстоятельство каким-то непостижимым образом связывало его с давно умершим вождем, чьи кости покоились на другом краю света.

И тут он услышал шаги. Тео обернулся, увидел Джулиан и дождался, пока она подойдет ближе. Джулиан была без головного убора, но в жакете с теплой подстежкой и брюках. Когда она заговорила, из ее рта вырвалось легкое облачко пара.

— Простите, что опоздала. Я ехала на велосипеде и проколола шину. Вы видели его?

Ни один из них не произнес ни слов приветствия — Тео знал, что для нее он всего лишь связной. Он отошел от витрины, и Джулиан последовала за ним, поглядывая по сторонам и пытаясь, как он понял, даже в этой очевидной пустоте создать впечатление, что они — два невзначай встретившихся посетителя. Это выглядело не слишком убедительно, и Тео удивился, зачем ей это понадобилось.

— Я видел его, — ответил он. — Я видел весь Совет. Позже я разговаривал с Правителем наедине. Я ничего не добился, возможно, даже навредил. Он понял, что я пришел не по собственной инициативе. Теперь, если вы решите действовать, он предупрежден.

— Вы рассказали ему про церемонии «успокоительного конца», про обращение с «временными жителями», про то, что творится на острове Мэн?

— Именно об этом вы меня просили, и именно это я и сделал. Я не рассчитывал на успех, и не ошибся. Он может кое-что изменить, хотя никаких обещаний не дал. Вероятно, он постепенно закроет оставшиеся порномагазины и смягчит правила обязательного тестирования спермы. В любом случае это пустая трата времени; сомневаюсь, что у него достаточно лаборантов, чтобы и дальше осуществлять эту программу в масштабах страны. Да и тех, кто остался, это перестало заботить. В прошлом году я дважды не являлся по их вызову, и никто не обратил на это внимания. Не думаю, что он что-нибудь предпримет в отношении «успокоительного конца», разве что обеспечит лучшую его организацию в будущем.

— А что со штрафной колонией на острове Мэн?

— Ничего. Он не собирается направлять людей и ресурсы на умиротворение острова. С какой стати ему это делать? Создание штрафной колонии, вероятно, наиболее популярное из всех нововведений.

— А что он сказал насчет плохого обращения с «временными жителями»? Насчет предоставления им полноты гражданских прав, приличной жизни, шансов остаться в стране?

— Это представляется ему в высшей степени незначительным по сравнению с тем, что действительно важно, — разумным управлением Британией, обеспечивающим народу возможность умереть с достоинством.

— С достоинством?! — воскликнула Джулиан. — О каком нашем достоинстве может идти речь, если мы так мало заботимся о достоинстве других? — Они подошли к огромному тотему, и Тео провел руками по дереву. Джулиан, даже не взглянув на деревянного бога, произнесла:

— Значит, нам придется сделать то, что в наших силах.

— Ничего вы не сможете сделать, только добьетесь в конце концов, что вас убьют или сошлют на остров. Очевидно, вы знаете, насколько безжалостны Правитель и Совет. Мириам может рассказать вам, что смерть предпочтительнее жизни на острове.

Джулиан ответила очень серьезно, словно рассуждая вслух:

— Возможно, если бы несколько человек, друзей, добились добровольной высылки на остров, им бы удалось там что-то изменить. Или мы сами предложили бы отправиться туда… С какой стати Правителю запрещать нам это, какое ему до этого дело? Даже маленькой группке людей под силу сделать многое, если они приедут с любовью.

— Размахивать крестом Христовым перед дикарями, как это делали миссионеры в Южной Америке? — Тео услышал презрение в собственном голосе. — Вы хотите, чтобы вас убили так же зверски и бессмысленно, как и их? Разве вы не читали книг по истории? Есть только две причины совершения подобной глупости. Первая — тоска по мученичеству. В ней нет ничего нового, если ваша религия ведет вас этим путем. Я всегда видел в этом нездоровую смесь мазохизма и чувственности, но мне понятна ее притягательность для людей определенного склада ума. Новое же здесь то, что ваше мученичество никто даже не заметит. Лет эдак через семьдесят оно и вовсе станет бессмысленным, потому что на земле не останется никого, кто сможет его оценить, никого, кто мог бы воздвигнуть небольшой придорожный храм в честь новоявленных оксфордских мучеников. Вторая причина менее благородна, и Ксан ее очень хорошо поймет. Если вы и впрямь добьетесь успеха, какое за этим последует опьянение властью! Остров Мэн умиротворен, буйные живут в мире, сеют и жнут хлеб, проявляют заботу о больных и проводят воскресные службы в церквах. Новообращенные будут целовать руки живому святому, который сделал все это возможным. Тогда и вы узнаете, что Правитель Англии чувствует в каждую минуту своего бодрствования, чему радуется, без чего не может обойтись. Абсолютная власть в маленьком королевстве. Мне понятна ее привлекательность, но этого никогда не произойдет. — Они постояли рядом в молчании, и Тео тихо сказал: — Бросьте все это. Не тратьте зря оставшуюся жизнь на дело столь же тщетное, сколь и невозможное. Все разрешится само собой. Через пятнадцать лет — а это так мало — девяноста процентам людей, живущих в Британии, будет за восемьдесят. На то, чтобы творить зло, сил останется не больше, чем на то, чтобы творить добро. Представьте, какой станет Англия. Огромные пустые здания, неотремонтированные дороги, тянущиеся среди разросшихся живых изгородей, остатки человечества, сбившиеся вместе в поисках комфорта и защиты, исчезновение благ цивилизации и, наконец, отсутствие энергии и света. Зажжены запасенные загодя свечи, но вскоре и последняя свеча, вспыхнув, погаснет. Разве после этого происходящее на острове Мэн не кажется не столь уж существенным?

— Если нам суждено умереть, мы имеем право умереть как человеческие существа, а не как собаки, — ответила Джулиан. — Прощайте, и спасибо за то, что увиделись с Правителем.

Надо было сделать еще одну попытку, и он произнес:

— Не представляю себе группу, менее подготовленную для противостояния аппарату государства. У вас нет ни денег, ни ресурсов, ни влияния, ни поддержки народа. У вас нет даже определенной философии бунта. Мириам идет на это, чтобы отомстить за брата. Гаскойн, очевидно, потому, что Правитель присвоил себе слово «гренадеры». Льюк — из какого-то смутного христианского идеализма и тяги к таким абстракциям, как сострадание, справедливость и любовь. У Ролфа нет даже такого оправдания, как моральное недовольство. Его мотив — амбиции; он отвергает абсолютную власть Правителя и не прочь заполучить ее сам. Вы поступаете так, потому что замужем за Ролфом. Он подвергает вас страшной опасности, только чтобы удовлетворить собственные честолюбивые замыслы. Он не может принудить вас. Оставьте его. Вырвитесь на свободу.

— Я не могу перестать быть замужем за ним, — мягко ответила Джулиан. — Я не могу его оставить. И вы не правы, не в этом причина. Я с ними, потому что это то, что я должна сделать.

— Да, потому что так хочет Ролф.

— Нет, потому что так хочет Бог.