всем, даже в том, что «выпустил нас на свободу». В сущности, на нем сконцентрировалась вся наша досада на самих себя за бестолково использованный исторический шанс».
Семьдесят лет советской власти отучили людей от самостоятельности. Все хотели перемен, но надеялись, что они произойдут сами по себе. Реформы сверху разбудили страсти, но не готовность что-то делать.
Никто не знал, что надо предпринять. И как. Пожалуй, в те годы никто не предполагал, что улучшить систему невозможно.
Но разве виноват тот властитель, который дает свободу и пытается исправить ошибки прошлого, а не тот, кто, не сознавая своего долга, держит страну в железном корсете и мешает ей развиваться? Недовольство копится, и первая же попытка смягчить режим, сбить обручи приводит к тому, что заряженная порохом бочка взрывается. Горбачев мог отложить эту катастрофу. Но не избежать. Слишком поздно! Сложившаяся в сталинские десятилетия административно-командная система реформированию не поддавалась.
«Для меня является загадкой, – пишет известный философ Александр Сергеевич Ципко, – когда очевидные достижения перестройки, то есть произошедшую в те годы реставрацию русской культуры и мысли, не видят люди, считающие себя патриотами, почитающие Россию».
Молодежи нелегко понять, «как трудно было человеку, наделенному от природы совестью и здравым смыслом, жить в советском обществе». Горбачев вернул право на историческую память, на правду о советской и русской истории, право увидеть мир своими глазами.
Думаю, правы те, кто перестройку и окончание холодной войны называют самым счастливым мгновением в нашей истории, – не считая, конечно, Дня Победы. Но на родине Михаилу Сергеевичу достались в основном проклятия.
Журналисты «Комсомольской правды» спрашивали Раису Максимовну:
– Вам, наверное, приходилось видеть Михаила Сергеевича отчаявшимся?
– Ни разу.
Оставшиеся верными Горбачеву интеллектуалы искренне ценят Михаила Сергеевича за то, что он сделал для страны и мира, – несмотря на его ошибки, промахи, неудачи. Горбачев – трагическая и выдающая фигура, честный человек и одаренный политик, который, принимая решения, не ставил во главу угла собственное политическое выживание. Если бы он думал о себе, то в любой момент мог сменить курс и пустить в ход силу. И по сей день оставался бы генеральным секретарем ЦК КПСС – здоровьем бог не обидел.
Демократия – не подарок, не самостоятельно действующий механизм, а форма политической культуры, которую следует развивать и поддерживать. От Февраля до Октября в 1917 году прошло слишком мало времени. От внезапно свалившейся свободы растерялись. Вертикаль власти рухнула, а привычки к самоорганизации не было. Она бы появилась, но не хватило времени.
И сейчас любят говорить, что Россия не готова к демократии, и в семнадцатом звучало то же самое. Ребенок рождается на свет не красавцем. Трудно в этом крохотном существе разглядеть будущую красавицу или олимпийского чемпиона. Но на этом основании не надо выплескивать с водой и ребенка. Ему надо вырасти. А демократия в России такого шанса не получила.
Михаил Сергеевич – большой мастер уговаривать, увещевать, убеждать и привлекать на свою сторону. Но есть задачи превыше человеческих сил. Не изменишь в одночасье то, что закладывалось десятилетиями, если не столетиями…
Горбачев – человек без комплексов, без внутренней обиды на весь мир. Михаил Сергеевич – в отличие от своих предшественников – не видел в оппоненте врага, которого следует немедленно уничтожить. В этом его отличие от советской традиции. Михаил Сергеевич не испытывал желание ломать людей через колено. Если вдуматься, именно за это его и упрекают.
Раиса Максимовна рассказывала о дочери:
«Во втором классе Иришка писала сочинение «За что я люблю свою маму?» Оказалось, что главное – за то, что «мама не боится волков».
Волк не так опасен, как человек. Августовский путч, который окончательно разрушил единый Советский Союз, стал роковым для Раисы Горбачевой. Запертая в Форосе, она ждала худшего. Десять лет спустя Михаил Сергеевич рассказывал журналистам:
– Раиса Максимовна ударилась в панику. Хотела меня спрятать, боялась, что сделают инвалидом и покажут всему миру, что я действительно болен. Павлов же говорил, мол, Горбачев лежит в кровати, недееспособен и мурлыкает нечто невнятное. А довести до такого состояния пара пустяков: мужики навалились, вогнали что-то – и готово.
«Я стараюсь стереть из памяти некоторые особенно тягостные воспоминания, – говорит дочь Горбачевых Ирина. – И мне это удается. Так спокойнее жить. Наверное, это защита от пережитого стресса. Мой способ выжить.
У мамы, по-моему, это не получалось…Только за то, что она открыто была рядом со своим мужем, мама расплатилась здоровьем».
– Все в жизни она принимала близко к сердцу, – сокрушался Горбачев, – и глубоко переживала, была человеком очень ранимым, особенно угнетали ее несправедливость, напраслина. Самым тяжелым было предательство людей, с которыми ее связывали многие годы совместной жизни и работы. Она часто повторяла, что нашей семье пришлось пережить не одну моральную Голгофу.
В июле 1999 года в Институте гематологии Раисе Горбачевой диагностировали лейкоз. Неизлечимая болезнь убила ее за несколько месяцев. 20 сентября 1999 года ее не стало. Ельцин послал за ее телом самолет из правительственного авиаотряда. Вражда двух президентов осталась в прошлом, делить больше нечего и незачем. Возможно, Ельцин понял, что все в жизни преходяще и перед лицом смерти уже ничто не имеет значения.
Так что же было в письмах, сожженных женой советского президента в августе 1991 года, после путча? Вовсе не то, что все подозревали. Ни номеров банковских счетов, ни тайных политических помыслов. Раиса Максимовна была крайне щепетильна: хранила даже квитанции на оплату продовольственных заказов из крайкомовской столовой. В роли президентской жены все подарки сдавала в казну. Вообще по характеру была максималисткой.
Она сожгла личные, интимные, любовные письма:
«Строчки нашей жизни, нашей судьбы. Они написаны мне и принадлежат только мне. Я не хочу, чтобы чужие, недобрые руки когда-либо прикоснулись к этим листочкам. Не хочу, чтобы кто-то издевался над дорогими для меня словами, мыслями и чувствами».
Вот, что было главным для этой пары, – не власть и не материальные ценности. И эти свидетельства любви не предназначались для чужих глаз.
«В жизни нашей всякое бывало, – откровенно делилась Раиса Максимовна. – Были и соперницы, и соперники. Помню, как было больно. Но самый правильный путь – прояснить ситуацию. Не выяснять отношения, а найти в себе силы понять другого. Мы поговорили, и я каким-то десятым чутьем поняла: я ему дороже других».
Податливые и готовые к услугам стюардессы с пышными фигурами (как Брежнева) или нетребовательные и восторженные юные стажерки (как Клинтона) Михаила Сергеевича в принципе не интересовали. Не мельчил. Судя по Раисе Максимовне, Горбачеву нравились умные, решительные и властные женщины. С одной из них он познакомился в