Читать интересную книгу Иван Молодой. "Власть полынная" - Борис Тумасов

Слушал Иосиф, и не понять, как воспринял он ожидавшуюся свадьбу. А князь вдруг сказал:

- Мужики зерно в клеть носили, зачем обители столько хлеба?

Преподобный встрепенулся, зорко поглядел на молодого князя:

- Ты, княже, слушал, как мы с Нилом Сорским спор вели, чья молитва лучше к Богу доходит, сытого или голодного. Однако ни того, ни другого. Молитва от души и сердца исходит. А обитель сильна богатством своим и духом, а не нищетой. Вот и могущество государств тогда, когда народ живёт не впроголодь… Ты, княже, сказывал, государь берет в жены царевну греческую, веры Христовой. А ведаешь ли ты, что варяги-язычники древний Рим погубили? Кто второй Рим, Константинополь, порушил? Полуголодные турки-мусульмане… Государь берет в жены христианку, и на Москву падёт обязанность огромная - сберечь веру Христову от поругания. И знай, великий князь молодой, нищей, голодной Московской Руси с этим не совладать…

Иосиф не спускал глаз с князя, будто всматривался, понял ли, о чём он говорил. Спросил:

- Уразумел ли, княже, истину? Ибо словеса Нила Сорского и ему подобных не до добра тебя доведут, а к ереси жидовствующих толкнут…

По весне воротился из Рима Санька, срубил домик на Неглинной на манер дома Иоанна Фрязина - островерхий, черепичками крытый и с такими же оконцами в переплёт - и заслал к Насте сватов.

Свадьба была не то что громкая, но обильная. Дворяне служилые, Санькины товарищи по полку, три дня гуляли. Побывал на свадьбе и молодой князь Иван.

Всё бы хорошо, но душой Александр чуял, пошлёт его сызнова государь в Рим за невестой, и огорчался. Трудная дорога, особенно морем, когда корабль на волнах болтало и швыряло. Тогда Саньку до самого нутра выворачивало. А Фрязину всё нипочём, будто в колымаге едет.

Жена Александру досталась хозяйственная. Везде поспевала - и дома, и на огороде. Ко всему куры и поросёнок в садке. Санька не нарадуется: за что ему такое счастье?

А вот молодого великого князя в доме не привечал. Не забыл, как из Вологды ехали и заночевали на подворье служилого дворянина, бывшего в ту пору в походе…

Дел у Александра всего ничего: коня выведет, почистит и, оседлав, уезжает на службу, какую с дворянами несёт. Иногда посылают его с грамотой в другое княжество. Тогда Санька из Москвы на неделю-другую отлучается.

Особые хлопоты выпадали на последние осенние дни, когда государь объявлял военный сбор.

Тогда бояре со своими слугами выезжали на Ходынское поле. Здесь же выстраивалась княжья дружина и дворянские полки.

Государь вместе с великим князем Иваном Молодым объезжали войско, придирчиво осматривали коней бояр и их людей, какая на них броня и оружие.

Смотр проходил весь день, и Иван Третий либо наказывал бояр, либо хвалил, а дворянам жаловал земельные наделы. Александру досталась земля под самой Москвой. Настя её крестьянам под оброк сдала…

Радоваться бы Саньке, да повстречался ему Фрязин и огорчил:

- Видать, предстоит нам вскоре, Александр, сын Гаврилы, в Ватикан отправиться…

Парсуну Иван Третий рассматривал сначала один, затем с сыном. Советовался с владыкой Филиппом, и тот выбор государя одобрил:

- Я сказываю, шли послов, великий князь.

Потом парсуну выставили в Думе. На бояр смотрела молодая царевна, чуть полноватая, с припухлыми губами, пышными тёмными волосами и очами, что зрелые сливы.

Бояре глазели, судили по-своему.

- Парсуна-то хороша, да какова в жизни, - заметил князь Стрига-Оболенский.

- Тебе с ней ли жить? - усмехнулся боярин Беззубцев.

- Сладка, видать, - прошамкал беззубый боярин Мамочкин.

Услышав это, князь Хованский с презрением поглядел на Мамочкина:

- Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй… И Дума приговорила: быть Софье Фоминичне государевой невестой.

А ночью великий князь Иван Молодой Глаше о той парсуне рассказывал, и постельничая покойной княгини вздохнула:

- Государь-то знал жену свою, великую княгиню Марью. Какой-то эта гречанка окажется…

И до самого рассвета ласкала молодого князя, приговаривая:

- Ты только скажи, и я завсегда приду к тебе…

Хоть и минуло время, как скончалась жена Ивана Васильевича, тверская княжна Мария Борисовна, а он всё ещё не мог забыть её, кроткую, ласковую. Часто слышался ему её голос, будто кличет она его. Отчего бы?

И тогда он спрашивал:

- Ужели с того света весть подаёшь мне, Марьюшка?

Да и как ему, Ивану Васильевичу, не любить её, ежели она была предназначена ему с детских лет…

Когда умерла Марьюшка, великий князь Иван Васильевич дорогие поминки в обители раздавал и подношения немалые выделил. Как-то митрополиту посетовал:

- Владыка, нет покоя мне, мается душа моя. Великая княгиня Марья, голубица моя, часто является ко мне. Я ль повинен в смерти её?

Митрополит насупил брови:

- Она в душе твоей, сыне. Видно, пора тебе, великий князь, сыскать другую жену, и кровь твоя утихомирится…

Теперь Иван Васильевич с владыкой согласен, жениться надобно, годы-то нестарые. Однако ох как любил он Марьюшку, заменит ли её другая? Вытеснит ли из сердца тверскую княгиню?

Когда о Софье речи повели, мысли на византийскую царевну перебрасывались. Сказывали, надменна она и горда. Но то великой княгине не в урон - с удельными князьями так держаться должно. А патриарх никейский истину писал: Софья привезёт на Русь преемственность Византийской империи, возвысится величие Московии, и станет она защитницей православной веры от инакомыслящих.

Митрополит Филипп продолжил эту мысль патриарха никейского:

- Не всякая невеста достойна быть женой государя московского. Князья наши удельные власть свою, случается, ежели не выше великокняжеской мнят, то вровень ей. А ты, сыне, встань над ними, это я тебе сказываю… Коли женишься на царевне греческой, то Московская Русь в необычайную силу войдёт. Её великий князь преемнику Византийской империи уподобится, защитнику всех христиан. Москва Третьим Римом миру явится, поелику второй Рим, Константинополь, турками захвачен…

Говорил митрополит, а сам в глаза великому князю смотрел:

- Когда князья в тебе государя узрят, а церковь Москву Третьим Римом назовёт, кто голос противу тебя возвысит?.. Под стать тебе, великий князь, и жена должна быть…

Почти год минул, как побывали в Риме послы великого князя Московского Ивана Третьего. Немало наслышана Софья об этой стране неведомой. Узнала, что Русь - страна лесистая, с городами многими, пушным зверем обильная. Москва разрослась не на одну версту. Дома и избы бревенчатые, хоромы боярские из дерева о двух ярусах, а княжеский дворец и церкви из камня. Живёт великий князь за кремлёвскими стенами со стрельницами и башнями.

Бояре и князья московские богатые, едят и пьют из золотой и серебряной посуды, а одежды у них из парчи и шелков…

И византийская царевна сказала себе: что ж, если Московия сильна и великий князь Иван Васильевич согласен взять её в жены, то она готова отправиться в далёкую и неведомую Русь.

Напрасно теперь служанки пугали её:

- Московия- ужасная страна. Зимой там стоят такие морозы, что на улицах жгут костры и путники отогреваются у огня.

Но царевну это уже не пугало.

За бревенчатым амбаром Можайска, на поляне, поросшей чуть пожухлой травой, княжий отрок из дворян объезжал коня. Тонконогий, широкогрудый скакун горяч и норовист. Взвившись свечой, закусил удила, пошёл по кругу широким вымахом. Отрок сидел в седле намертво.

Поравнявшись с деревом, под которым стоял великий князь Иван Молодой, отрок твёрдой рукой осадил коня. Конь покосился, запрял ушами. Из-под удил на землю клочьями срывалась пена.

- Ну-тка, пройди ещё, погляжу, - промолвил молодой князь.

Отрок снова пустил коня вскачь. Осадил перед Иваном. Жестом молодой князь велел отроку сойти. Тот соскочил, подержал стремя. Князь вскочил в седло, пустил коня в рысь. Миновав усадьбу воеводы можайского, у которого ночевал в прошлую ночь, через распахнутые ворота выехал за город.

Можайск ещё со времён сына Невского, Даниила Александровича, был в составе Московского княжества. О том Иван Молодой слышал от своего отца, а тот от своего, и так добирались до бездетного можайского князя Фёдора, племянника смоленского Святослава Глебовича.

Фёдор княжил в Можайске из-под дядиной руки и боялся, что когда-нибудь Святослав Глебович прогонит его из Можайска.

Как-то тихий, покорный Фёдор, прозванный Блаженным, оказался в Москве. Трапезовали при свечах. Стол был обильный, постарались стряпухи: видать, знали, можаец пироги любит.

Ел можайский князь, киселями запивал, а Даниил Александрович вина и мёда хмельного ему подливал, речи сладкие вёл.

За столом и сыновья московского князя все отцу поддакивали. Вспомнил Фёдор, зачем во Владимир путь держал, поплакался: у жены Аглаи все девки рождаются, а ему бы мальца. Вот и надумал поклониться митрополиту, пусть владыка помолится, чтоб Бог послал ему сына…