условиях. Кто-то стал инвалидом, обозлен на весь мир, у другого разрушена нервная система, третий пьет, чтобы забыться. Женщины теряли на войне мужей, сыновей, отцов. Думаете, это проходит даром? Многое зависит от степени привязанности. Одни справляются, начинают жизнь заново, другие не могут, продолжают жить в придуманном мире. Звучит парадоксально, но окончание войны для многих не в радость. Война мобилизует душу, мозг, тело, дает смысл. После войны рушатся подпорки, человек становится беспомощным, дезориентированным – пусть на поле боя он и демонстрировал чудеса героизма. В последний месяц мы наблюдаем рост психических расстройств. Шизофреники, параноики, психопаты. Угнетенные состояния, психозы. Тот же алкогольный делирий, более известный как белая горячка. Допиваются до полного бреда. День-другой не употребляют по ряду причин, и начинается. Физический недуг при этом можно пережить, но вот то, что происходит в мозгу… Слуховые и зрительные галлюцинации, иллюзии – все как по-настоящему. В дом вторгаются гномы, черти, к одному явилась зондеркоманда в форме СС – как живые. Люди решительно сходят с ума, им кажется, что они вершат благие дела. Один сжег свой дом, будучи уверенным, что в нем засела разведгруппа абвера. Хорошо, домашних не было дома. Семье другого не повезло – принял их за фантастических чудищ, набросился с топором, покрошил в капусту не только жену с тещей, но и маленьких детей. Этот случай произошел на прошлой неделе, в частном доме на улице Гвардейской. Одноногий фронтовик, вся грудь в орденах… Как судить такого человека, если он даже не понимает, что сделал? Моя бы воля – запретил бы продавать водку. Эти пациенты – буйные, к ним особое отношение, особые условия содержания и лечения. По счастью, их не очень много. В основном тихо помешанные, те, кого раньше на Руси называли юродивыми. Совершают судорожные движения, встают на четвереньки, лают. Другие, наоборот, уходят в себя, теряют дар речи, перестают двигаться. Есть пациент – бывший сотрудник райкома комсомола, – ходит по больнице и собирает комсомольские взносы, вернее, думает, что собирает, все записывает в тетрадку, чертит таблицы, графики…
– Как же вы лечите их, доктор? (1cdeb)
– Как можем, – пожал плечами Мясницкий. – Квалификация персонала сомнений не вызывает, как и квалификация вашего покорного слуги… Юродивым не позволяют лишнего, как в прошлом, но над ними не издеваются. Это такие же советские люди, только больные. Смирительная рубашка не служит лечебным средством, как когда-то, применяется по необходимости. Электросудорожную терапию не используем – метод гестаповский, а эффективность не доказана. Раньше лечили сном – тоже полная глупость. Кормили снотворным, и больные спали сутками, будили, чтобы покормить. До революции в качестве воспитательной меры применяли сульфозин – раствор серы в масле. От этого варварского метода советская психиатрия давно отказалась. У больных поднималась температура, возникали жуткие боли в месте укола… Лечим в основном медикаментозно, к каждому больному ищем подход. Врать не буду, не всегда срабатывает. Кто-то отказывается принимать лекарство, тогда используем силу, вводим внутримышечно. Бесчеловечных экспериментов не проводим. Самый популярный диагноз – шизофрения. Лечится галоперидолом. Лекарство так себе, имеет массу побочек. Полагаю, вы видели, как умалишенные меняют позы, совершают резкие непроизвольные движения. У них плохой сон, тревожность, снижение мыслительной активности. Открою секрет, Павел Андреевич: это происходит не потому, что эти люди сумасшедшие. А потому, что таковы побочные явления от приема галоперидола.
– Сложно, – вздохнул Горин с понимающим видом.
– Да уж, непросто, но ничего, работаем. Рано или поздно жизнь войдет в колею, ситуация изменится… Простите, молодые люди, – доктор глянул на часы, – был рад поболтать, провести познавательную лекцию, но надо работать. Не переживай, Маша. И Игорь Леонидович пусть успокоится. Никто не умер. За твоей мамой будут наблюдать, выводить из опасного состояния. Полного выздоровления не обещаю, но, поверь, все будет хорошо…
Глава 8
Он не стал донимать расспросами расстроенную девушку, молча вел машину. Павел начинал ориентироваться в этом городе. Две центральные улицы – Ленина и Пролетарская, две перпендикулярные – Щорса и Октябрьская, а все остальное – фактически периферия, бараки и частные дома, разбросанные по обширной площади. Район, где проживали Душенины (а также Каплины и прочие достойные горожане), был единственным приличным в городе. Он требовал обновления, многие дома и объекты – реконструкции, однако здесь было приятно находиться. Восстановительные работы начинались именно отсюда. Полпути девушка молчала, потом вздохнула, решилась рассказать:
– Мы больше трех лет прожили в эвакуации… Моему брату Сереже было восемь, когда это случилось… Нас увозили в район станции Мги. Эвакуироваться в Ленинград было поздно, немцы уже отрезали дороги. Наши войска отступали, на дорогах творился хаос… Самолет пикировал на колонну, я его прекрасно помню, вижу, как сейчас, глаза пилота за очками – холодные, злорадные… Он выпустил очередь и взмыл в небо, долетев почти до земли… Мы находились в кузове – я, Сережа и мама. Отца не было, он задержался, обещал приехать позднее. Этот ужас никогда не забыть. В машине было много людей. Меня закрыл собой незнакомый мужчина, не намеренно, так получилось, в него попали пули… Людей косило, кто-то вывалился из кузова. Мама кричала, стала прикрывать собой Сережу. Потом оказалось, что опоздала, прикрывала уже мертвого… Маму ранило в обе ноги, водитель потерял управление, машина свалилась в кювет, перевернулась. Я потеряла сознание, очнулась от воя мамы. Нас вытаскивали из кучи тел, выжили несколько человек. Мама какое-то время была в сознании, билась в припадке, я никогда ее такой не видела. Она пыталась вытащить Сережу, но тот был мертв, его убил этот фашист на самолете… Но мама не понимала, пыталась привести Сережу в чувство, злобно кричала на тех, кто ее оттаскивал. Моя психика выдержала, ее – нет… Мы жили в тылу, мама лежала в госпитале, я ее постоянно навещала. Приехал отец, но он не мог долго быть с нами, работал в тамошних структурах по партийной линии, постоянно разъезжал… раны на ногах мамы зажили, но она стала отдаляться, сделалась замкнутой, чужой. Так и не смирилась с гибелью Сережи, это и повлекло расстройство психики. Все происходило постепенно, случались прояснения. Отец добывал лекарства, приводил докторов. Но состояние ухудшалось. Поначалу это было тихое помешательство, мама переставала узнавать людей. Срыв случился лишь однажды – и снова по вине самолета… Обычно не летали, а тут прошли прямо над домом. Она запомнила этот рев, когда на нас пикировал штурмовик, он связался в мозгу с гибелью Сережи. Только через неделю мама успокоилась, еще больше замкнулась. Иногда вставала, ходила по дому, делала какие-то дела. Вдовин