Читать интересную книгу Дневники - Зинаида Гиппиус

Относительно смен старого персонала, уверяет, что у синодального Львова есть "пафос шуганья" (не похоже), наиболее трусливые Милюков и Шульгин (похоже).

Бранил Соколова.

Дима спросил: "а вы знаете, что Приказ № 1 даже его рукой и написан?"

Керенский закипел.

- Это уже не большевизм, а глупизм. Я бы на месте Соколова молчал. Если об этом узнают, ему не поздоровится. Бегал по комнате, вдруг заторопился:

- Ну, мне пора... Ведь я у вас "инкогнито"...

Непоседливый, как и без "инкогнито", - исчез. Да, прежний Керенский, и на какую-то линийку - не прежний.

Быть может, он на одну линийку более уверен в себе и во всем происходящем - неужели нужно?

Не знаю. Определить не могу.

На улице сегодня оттепель, раскисло, расчернело, темно. С музыкой и красными флагами идут мимо нас войска, войска...

А хорошо, что революция была вся в зимнем солнце, в "белоперистости вешних пург".

Такой белоперистый день - 1-ое марта, среда, высшая точка революционного пафоса.

И не весь день, а только до начала вечера.

Есть всегда такой вечный миг - он где-то перед самым "достижением" или тотчас после него - где-то около.

15 марта. Среда.

Нынче с утра "земпоп" Аггеев. Бодр и всячески действен. Теперь уж нечего ему бояться двух заветных букв: е. н. (епархиальное начальство). От нас прямо помчал к Львову. А к нам явился из Думы.

Говорил, что Львов делает глупости, а петербургское духовенство и того хуже. Вздумало выбирать митрополита.

Аггеев вкусно живет и вкусно хлопочет.

Вечером был Руманов, новые еще какие-то планы Сытина, и ничему я ровно не верю.

Этот тип - Сытин - очень художественный, но не моего романа. И, главное, ничему я от Сытина не верю. Русский "делец": душа да душа, а слова - никакого.

16 марта. Четверг.

Каждый день мимо нас полки с музыкой. Третьего дня Павловский; вчера стрелки, сегодня - что-то много. Надписи на флагах (кроме, конечно, "республики"), - "война до победы", "товарищи, делайте снаряды", "берегите завоеванную свободу".

Все это близко от настоящего, верного пути. И близко от него "декларация" Сов. Раб. и С. депутатов о войне - "К народам всего мира". Очень хорошо, что Сов. Р. Д. по поводу войны, наконец, высказался. Очень нехорошо, что молчит Вр. Пр-во. Ему надо бы тут перескакать Совет, а оно молчит, и дни идут, и даже неизвестно, что и когда оно скажет. Непростительная ошибка. Теперь если и надумают что-нибудь, все будет с запозданием, в хвосте.

"К народам всего мира" - не плохо, несмотря на некоторые места, которые можно истолковать, как "подозрительные", и на корявый, чисто эсдечный, не русский язык кое-где. Но сущность мне близка, сущность, в конце концов, приближается к знаменитому заявлению Вильсона. Эти "без аннексий и контрибуций" и есть, ведь, его "мир без победы". Общий тон отнюдь не "долой войну" немедленно, а напротив, "защищать свободу своей земли до последней капли крови". Лозунг "долой Вильгельма" очень... как бы сказать, "симпатичен", и понятен, только грешит наивностью.

Да, теперь все другим пахнет. Надо, чтобы война стала совсем другой.

17 марта. Пятница.

Синодский обер-прокурор Львов настоятельно зовет к себе в "товарищи" Карташева. (Это не без выдумки и хлопот Аггеева, очевидно).

Карташев, конечно, пришел к нам. Много об этом говорили. Я думаю, что он пойдет. Но я думаю тоже, что ему не следует идти. Благодаря нашим глухим несогласиям со времени войны - я своего мнения отрицательного к его данному шагу почти не высказывала, т.е. высказав - намеренно на нем не настаивала. Пусть делает, как хочет. Однако я убеждена, что это со всех сторон шаг ложный.

Карташев, бывший церковник, за последние десять лет перелив, так сказать, свою религиозность и церковность, внутренне, за края церкви "православной", отошел от последней и жизненно. Из профессоров Духовной Академии сделался профессором светским.

Порывание жизненной этой связи было у него соединено с отрывом внутренним, оба отрыва являлись действием согласным и оба стоили ему не дешево. Надо, при этом, знать, что Карташев - человек типа "пророческого", в широком, именно религиозном смысле, и в очень современном духе. В нем громадная, своеобразная сила. Но рядом, как-то сбоку, у него выросло увлечение вопросами чисто общественными, государственностью, политикой ... в которой он, в сущности, дитя. Трудно объяснить всю внутреннюю сложность этого характера, но свое "двоение" он часто и сам признает.

Теперь, вступая в контакт с "государственной" стороной церкви, в контакт жизненный с учреждением, с которым этот контакт порвал, когда порвал внутренний, - он делает это во имя чего? Что изменилось? Когда?

Наблюдая, слушая, вижу: он смотрит, сам, на это странно; вот этой своей приставной стороной: смотрит "узко политически" "послужить государству" - и точка. Но ведь он, и перелившись за православные края, относится к церкви религиозно? ведь она для него не "министерство юстиции"? И он зряч к церкви; он знает, что сейчас внутренней пользы церкви, в смысле ее движения, принести нельзя. Значит, урегулировать просто ее отношения с новым государством? Но на это именно Карташев не нужен. Нужен: или искренний, простой церковник, честный, вроде Е. Трубецкого, или, напротив, такой же прямой, - дельный и простой, - политик не Львов, - Львов - дурак.

И то, если б стать обер-прокурором... "Товарищем" же Львову, человеком такой самобытной и громадной ценности, притом столь мучительной и яркой сложности, как Карташев - это со всех сторон затмение, самоизничтожение. Даже грубо смотря - жалко: он худ, остр, тонок, истеричен, проникновенно-умен, порывист - и сдержан, выбрирует, как струна, слаб здоровьем; нервно-работоспособен; при неистовой его добросовестности, погрязнет до тла в государственно-синодально-поповских делах и делишках.

И во всяком случае будет потерян для своего, для глубины, для своей сущности.

(Прибавлю, что "политика" его - кадетирующая, военная, национальная).

Львов уже возил его в Синод, знакомя с делами. Карташев встретил там жену Тернавцева: "красивый брюнет" - арестован.

Опять полки с музыкой и со знаменами "ярче роз".

Сегодня был напечатан мой крамольный "Петербург", написанный 14 дек. 14 года.

"И в белоперистости вешних пург

Восстанет он..."

Странно. Так и восстал.

18 марта. Суббота.

Не дают работать, целый день колесо А., М., Ч., потом опять Карташев, Т, Аггеев...

И все - не приятно.

Карташев, конечно, пошел в "товарищи" Львова; - как его вкусно, сдобно, мягко и безапеляционно насаживал на это Аггеев!

Ничего не могу сказать об этом, кроме того, что уже сказала.

В лучшем случае у Карташева пропадет время, в худшем - он сам для настоящего религиозного делания.

М. мне очень жаль. Столько в нем хорошего, верного, настоящего - и бессильного. Не совсем понимаю его сегодняшнее настроение, унылое, с "охлократическим" страхом. М. точно болен душой, - как болен телом.

Газеты почти все - панические. И так чрезмерно говорят за войну (без нового голоса, главное), что вредно действуют.

Долбят "демократию", как глупые дятлы. Та, пока что, обещает (кроме "Правды", да и "Правда" завертелась) - а они долбят.

Особенно неистов Мзура из "Веч. Времени". Как бы об этом Мзуре чего в охранке не оказалось... Я все время жду.

Нет, верные вещи надо уметь верно сказать, притом чисто и "власть имеюще".

А правительство (Керенский) - молчит.

19 марта. Воскресенье.

Весенний день, не оттепель - а дружное таяние снегов. Часа два сидели на открытом окне и смотрели на тысячные процессии.

Сначала шли "женщины". Несметное количество; шествие невиданное (никогда в истории, думаю). Три, очень красиво, ехали на конях. Вера Фигнер - в открытом автомобиле. Женская и цепь вокруг. На углу образовался затор, ибо шли по Потемкинской войска. Женщины кричали войскам - "ура".

Буду очень рада, если "женский" вопрос разрешится просто и радикально, как "еврейский" (и тем падет). Ибо он весьма противен. Женщины, специализировавшиеся на этом вопросе, плохо доказывают свое "человечество". Перовская, та же Вера Фигнер (да и мало ли) занимались не "женскими", а общечеловеческими вопросами, наравне с людьми, и просто были наравне с людьми. Точно можно, у кого-то попросив - получить "равенство"!

Нелепее, чем просить у царя "революцию" и ждать, что он ее даст из рук в руки, готовенькую. Нет, женщинам, чтобы равными быть - нужно равными становиться. Другое дело внешне облегчить процесс становления (если он действительно возможен). Это - могут женщинам дать мужчины, и я конечно, за это дарование. Но процесс будет долог. Долго еще женщины, получив "права", не будут понимать, какие они с ними получили "обязанности". Поразительно, что женщины, в большинстве, понимают "право", но что такое "обязанность"... не понимают.

Когда у нас поднимался вопрос "польский" и т.п. (а вопросы в разрезе национальностей проще и целомудреннее "полового" разреза) - не ясно ли было, что думать следует о "вопросе русском", остальные разрешатся сами - им? "Приложится". Так и "женские права".