Читать интересную книгу На край света (трилогия) - Голдинг Уильям

В раздражении, я глотнул вина и повернулся к капитану:

– Что ж, сэр, судя по всему, мистер Брокльбанк…

Художник все жужжал, не обращая на меня ни малейшего внимания:

– Смекните: кто из них мне заплатит? Если все – то и видно на литографии будет всех, и никакого вам дыма! А ведь каждый еще желает, чтобы его нарисовали в самой гуще схватки, дьявол их побери!

– Мистер Брокльбанк, – попытался воззвать к нему капитан. – Мистер Брокльбанк…

– Покажите мне хоть одного капитана, которого произвели бы в рыцари! Я и возражать не стану!

– И я, – каркнул Олдмедоу куда-то себе в воротник.

– Вы спорить со мной хотите? Потому что, если да, то я…

– Я, сэр? Да никогда в жизни!

– И вот приходит он и говорит: «Брокльбанк, – говорит, – сам бы я на эту ерунду и двух пенсов не потратил, но старушка-мама, жена и пятнадцать детишек желают видеть меня на картинке героем». Уловили, да? Вручает мне выпуск газеты с описанием происшествия, в деталях описывает битву и удаляется, счастливый, думая, что знает, как рисовать морское сражение!

В этот раз капитан осушил стакан залпом и ответил Брокльбанку голосом, который сдул бы Томми Тейлора с одного конца корабля на другой, ежели не дальше:

– Я, со своей стороны, сделал бы то же самое.

Мистер Брокльбанк хотел было приложить палец к носу, дабы подчеркнуть свою смекалку, да промахнулся.

– А зря, сэр. Если бы я гнался за правдоподобием, дело другое. А так, клиент, который оставил мне задаток, потому что мало ли что – возьмет да и сложит где-нибудь голову в бою…

– Меня зовут, сэр, – поднялся со своего места Саммерс.

– А вы счастливчик, мистер Саммерс! – Капитан расхохотался в голос – чуть ли не впервые на моей памяти.

Брокльбанк ничего не заметил. Уверен, покинь мы капитанскую каюту все, один за другим, он продолжал бы монолог в одиночестве.

– Ну и как вы считаете – стоит ли рисовать фрегат сопровождения с той же тщательностью, что и корабль заказчика? Ведь его капитан мне не платил! Тогда и приходит на помощь дым. Я делаю набросок, на котором второе судно охвачено огнем и его заволакивает дым, а что касается шлюпа под командованием какого-то непонятного лейтенанта – хорошо, если он вообще появится где-то в углу. А вот корабль заказчика объят ярким, бездымным пламенем и к нему устремились все силы врага.

– Можно только мечтать, – вклинился я, – чтобы на нас напали французы, дав нам возможность насладиться искусностью вашей кисти.

– Ни в коем случае, – угрюмо проворчал капитан. – Ни в коем случае.

Возможно, Брокльбанка наконец-то смутил тон Андерсона, потому что его веселье, как это часто случается у пьяниц, резко сменилось унынием.

– И это еще не конец. Заказчик возвращается и с порога начинает допытываться, почему фок-мачта у «Коринны» или, к примеру, «Эрато» съехала к носу, и что это за блок торчит вон там, на грота-брасе. Даже лучший мой клиент, не считая адмирала Нельсона – если, конечно, его вообще можно назвать клиентом, – отличался редкостной бестолковостью: ему не понравились легкие повреждения, которыми я наградил второй фрегат. Клялся, что стеньга – фок-стеньга, так, по-моему, он выразился, осталась на месте, потому что пушечные ядра туда не долетали. А вот на его корабле я не удосужился изобразить пробоины, хотя они там были! Заставил меня дорисовать их и убрать большую часть лееров. А потом и говорит: «Как бы и меня сюда воткнуть, а, Брокльбанк? Я точно помню, как стоял вот тут, подле сломанного поручня, и, указывая клинком на врагов, призывал команду броситься на них сей же миг». Что тут поделать? Желание клиента – закон, вот первое правило каждого художника. «Ваша фигурка получится слишком крохотной, сэр Саммел», – попытался объяснить я. «Ну так сделайте ее побольше», – ответил он. «Понимаете, сэр Саммел, – с поклоном возразил я, – тогда фрегат, по сравнению с вами, будет казаться меньше». Заказчик пару раз прошелся по моей мастерской – прямо как наш капитан по шканцам, клянусь вам! – и решил: «Что ж, рисуйте крохотным. Но в треуголке и эполетах, чтобы родные узнали. Мне-то все равно, мистер Брокльбанк, но жена, но дети…»

– Сэр Саммел? – повторил капитан. – Вы сказали: сэр Саммел?

– Именно так. Может, перейдем к бренди?

– Сэр Саммел. А я ведь его знаю. Вернее, знал.

– Откуда? – спросил я, надеясь прервать словесный поток Брокльбанка. – Боевой товарищ?

– Я был тем самым лейтенантом, на шлюпе, – мрачно проговорил капитан. – Картину, правда, не видал.

– Неужели?! Тогда вы просто обязаны обо всем рассказать. Сами знаете, как мы, сухопутные крысы, жадны до таких историй, – заметил я.

– Надо же – шлюп! – восхитился Брокльбанк. – Выходит, я встретил второго, ну этого самого – лей… налей… лейтенанта! Я просто обязан вас нарисовать. Сотрем немного дыма, и в самой его гуще появитесь вы!

– Да ведь так оно и было, – подольстился я. – Разве мог он отсиживаться где-то еще. Вы же были в самой гуще схватки, не правда ли, капитан?

– В самой гуще? В шлюпе против фрегатов? – почти зарычал Андерсон. – Капитан – я имею в виду сэра Саммела – вряд ли считал, что я на что-то гожусь, потому что рявкнул на меня во всю глотку, поднеся ко рту рупор: «Прочь отсюда, недоносок желторотый, пока я сам в тебя не пальнул!»

Я поднял стакан, салютуя капитану:

– Пью ваше здоровье. И глаз цел? И даже не оглохли?

– Где бренди, гарсон? Решено, капитан, я напишу вас буквально за символическую плату, и ваша дальнейшая служба…

Андерсон за своим концом стола пригнулся так, что казалось – вот-вот прыгнет. Кулаки сжались, стакан покатился и зазвенел. Если прежде он рявкал, то теперь зарычал во все горло:

– Какая служба, идиот? Неужели вам не ясно, что война окончена и нас вот-вот спишут на берег, всех до единого?

Наступила тишина. Даже Брокльбанк, казалось, сообразил, что кругом творится что-то не то. Он уронил голову на грудь, потом вздернул подбородок и обвел всех бессмысленными глазами. Взгляд его обрел некую цель. Все мы, один за другим, повернулись в ту же сторону.

В дверях стоял Саммерс.

– Сэр. Я заглянул к мистеру Колли, сэр. Кажется, он умер.

Мы начали подниматься из-за стола – медленно, один за другим, переходя от первоначального оцепенения к осознанию случившегося. Я поглядел на капитана. Лицо его, только что бывшее багровым от злости, вмиг побледнело и стало совершенно непроницаемым. Во всяком случае, я не смог разглядеть на нем ни трепета, ни облегчения, ни грусти, ни восторга.

Бесстрастный, точно фигура на носу корабля, капитан заговорил первым:

– Господа, к сожалению, печальное происшествие вынуждает меня прервать наш ужин.

– Разумеется, капитан.

– Хоукинс, проводите пассажира в каюту. Мистер Тальбот, мистер Олдмедоу, будьте так любезны осмотреть тело, дабы подтвердить выводы мистера Саммерса. Я, со своей стороны, сделаю то же самое. Боюсь, злоупотребление спиртным привело пастора к печальному концу.

– Что вы зовете злоупотреблением, сэр? Одну-единственную случайную ошибку?

– О чем вы, мистер Тальбот?

– Так и запишете в судовом журнале?

Капитан отлично владел собой.

– Это уж я решу сам и в свое время, мистер Тальбот.

Я молча поклонился. Мы с Олдмедоу вышли, за нами то ли вытащили, то ли вынесли Брокльбанка. Замыкал шествие капитан. Казалось, все до единого пассажиры, во всяком случае, с кормовой части корабля, собрались в коридоре, молча взирая на дверь каюты Колли. Матросы, из тех, что не были заняты на вахте, и большинство переселенцев собрались у белой линии, делившей палубу пополам, и следили за нами также в полной тишине. Должно быть, кругом все-таки раздавались какие-то звуки – свист ветра, плеск волн о борт корабля, – однако я их не слышал. Толпа расступилась, пропуская нас. Вход в каюту сторожил Виллер – белые облачка волос, лысина, мирное, покойное лицо, – при всем желании не могу сравнить его ни с кем, кроме как со святым, знающим все о путях и горестях этого мира. При виде капитана он поклонился с таким раболепием, будто к нему перешла мантия бедного, подобострастного Колли. И хотя при жизни священнику прислуживал Филлипс, именно Виллер отворил нам дверь и отступил в сторону. Капитан лишь на миг заглянул в каюту, тут же вышел и направился к трапу, на ходу махнув мне, чтобы я заходил. Не скрою, подчинился я без особой радости. Бедняга Колли все так же лежал на кровати, вцепившись в рым-болт, однако одеяло на нем было отогнуто, обнажая шею и щеку. Дрожащими пальцами я прикоснулся к лицу несчастного и тут же отдернул руку, словно обжегшись. Не было никакой нужды наклоняться и проверять его дыхание. Я вышел к молчаливой толпе и кивнул Олдмедоу, который сменил меня, облизнув бледные губы. Он внутри также не задержался.