Читать интересную книгу Чёрная обезьяна - Захар Прилепин

— Вот бык, он туп и хочет умереть. Стрелять надо в упор, в лоб.

Мы сделали, как он просил, и стреляли, пока у быка не кончилась голова.

Так завершилось наше обучение.

На базе мы нашли много красивых журналов — на обложке одного из них Президент увидел белую женщину Анжелину.

Он показывал всем ее фотографию и говорил:

— Это моя мать!

Господу Видней умел читать — он, как я понял, родился в городе и знал многое, куда больше, например, чем мой отец.

— Там написано, что она мать Президента? — спросили недоростки, когда командир вернул журнал Президенту.

— Господу видней, — ответил он, смеясь.

Днем приехал майор, привез ворох рубашек, несколько упаковок консервов, пачки галет, ящики с алкоголем и газированной водой, магнитофон и много дисков с музыкой и с кино. На одном из дисков была изображена белая женщина Анжелина. Президент захотел посмотреть на нее, но среди привезенного не было плеера для видео. Президент всё равно забрал себе этот диск.

С майором приехал парень, который мог делать наколки.

Через несколько часов Президент носил свою новую мать нарисованной на себе, только пока никому не показывал.

Я захотел сделать наколку с птицей, но этот парень сказал, что такие делают девушки у себя на лобке или на ягодицах. Он предложил мне наколоть автомат, и я согласился.

Еще мне досталась самая красивая рубашка, я то расстегивал ее до самого низа, то застегивал до шеи. Рубашки раздали и другим, что меня немного огорчило. Зато остались лишние рубашки. Тогда я надел сверху две другие, широкие в плечах, засучив у них рукава. И еще одну повязал на пояс. Так стало совсем красиво.

Вечером мы разделали, изжарили и съели убитого мной и Президентом быка. Кто-то из недоростков искал язык и уши, чтобы похрустеть, но не нашел. Кому-то попалась пуля в бычьей грудине. Опять было много разных бутылок со вкусным и горьким алкоголем.

Нас подняли очень рано, вставать совсем не хотелось. Многие будто разучились разговаривать, они мычали или блеяли. Господу Видней избил нескольких недоростков, а у одного выстрелил над головой. Потом тот долго ничего не слышал, озираясь так, словно уронил собственный слух на землю и хочет его найти.

Господу Видней раздал всем белых таблеток, от которых сердце побежало, как у птицы, и мир стал яркий, как три мои рубашки.

Мы сделал переход по старой дороге, которую знал Господу Видней.

В пути оглохший недоросток упал в обморок, и его оставили лежать.

А я совсем не устал и мог бы идти еще быстрее — я едва поспевал за своим сердцем.

— В этом селении, — сказал нам Господу Видней, — есть больница. Там делают заразу для черных людей и лечат зверьков, продавших белым нашу землю и нашу воду. Надо пойти и убить их всех.

— Да, командир! — прокричали мы.

Господу Видней открыл большую бутылку виски, недоростки быстро выпили ее, передавая друг другу и закусывая алкоголь таблетками, которыми снова угощал нас командир.

Мы побежали к больнице, и она некоторое время пыталась уйти от нас, но потом встала и начала ждать.

Нам оставалось несколько десятков метров до здания, когда там начали кричать и закрывать ставни, как будто мы собирались входить через окна. Это было смешно.

На порог больницы выбежал врач и, увидев нас, поднял руки. Он пытался улыбнуться.

Господу Видней подбежал к нему в упор, наставил автомат в грудь и сказал:

— Считай до трех.

— Раз, два, три, — сосчитал врач, на слове „три“ Господу Видней выстрелил одиночным.

Тут же начали стрелять все — в окна, в машину возле больницы и в собаку, которая лаяла на нас. Собака убежала, в нее почему-то никто не попал.

Перепрыгнув через мертвого врача, мы с Президентом первыми ворвались в коридор. Там был охранник, он сразу кинул оружие перед собой, но никто на это не обратил внимания. Пока мы стреляли в него, он сначала обратился в обезьяну, потом в жабу, потом умер и начал таять.

В палатах недоростки срывали с больных маски… или вынимали из их тел трубки, вставленные некоторым куда-нибудь в живот, а потом опять вставляли… или выдирали иглы, воткнутые в вены затем, чтобы залить по прозрачным проводам в тела больных нужную им воду.

Мы смотрели, что будут делать больные без своих трубок и масок, а потом стреляли в них. Я помню сотню белых одеял в красных пятнах. Там всё было в этих одеялах и в этих пятнах.

Прежде чем стрелять, наш командир кричал тем, кого собирался убить:

— Господу видней!

Один недоросток нарядился в халат врача, и на лестнице его, спутав с врачом, тоже застрелили.

— Господу видней! — сказал и ему наш командир.

На втором этаже я точно увидел, как Президент почти летит по коридору, делая долгие прыжки. Я побежал следом, пытаясь также взлететь, но мои ноги были как колесо, они катили меня.

В одном помещении мы нашли что-то, похожее на видео, только с экраном, показывающим линии.

Президент достал из штанов свой диск с Анжелиной и сказал испуганной женщине, сидевшей там:

— Включи! Я хочу посмотреть на свою мать!

Она сначала ничего не понимала, а потом догадалась.

— Это для другого, — ответила она, указывая на экраны, но всё равно взяла диск и держала его в дрожащих пальцах с накрашенными ногтями.

— Отдай тогда, — сказал Президент и забрал диск обратно. Отдавая диск, она царапнула его ногтем по обложке, получился красивый звук.

Пока другие ходили из палаты в палату, мы с Президентом опять спустились вниз, в самый подвал, где нашли много еды в морозильных камерах и на полках.

А нас нашел Господу Видней, когда мы уже многое съели.

— Шустрые вы обезьяны, — сказал он совсем не злобно. — Возьмите еды с собой и отправляйтесь на улицу. Если сюда приедет полицейская машина — расстреляете ее.

— Да, командир! — ответили мы.

Мы не стали прятаться и тронулись прямо по дороге, поедая то, что захватили с собой.

Селение казалось опустевшим.

— Перевесь автомат за спину! — сказал Президент, когда мы услышали рокот мотора.

Мы шли дальше, откусывая лепешки и ветчину.

Когда машина остановилась, Президент очень быстро выхватил автомат из-за спины и начал стрелять сначала в лобовое стекло, а потом, быстро обегая машину, по дверям. Я запутался в ремне и не смог выстрелить ни разу.

Президент открывал двери, возле каждой сидел мертвый полицейский, и только один дышал, расчесывая себе грудь.

Я хотел в него выстрелить, но мой автомат не стрелял.

— Президент, у меня сломался автомат, — пожаловался я.

— Вставь другой рожок, у тебя кончились патроны, — сказал он и выстрелил сам раненому в скулу. После выстрела у человека осталась только верхняя челюсть и язык. Всё это выглядело так, словно он собрался похлебать воды как собака.

У трех полицейских мы нашли пистолеты. Один я взял себе, другой — Президент, а третий мы решили отдать Господу Видней.

Когда мы вернулись к больнице, там уже разожгли костер и готовили то, что нашли в подвале.

По коридору больницы ходил Господу Видней и мычал, растирая свой шрам на щеке.

Я дал ему пистолет и рассказал, что случилось на дороге, смолчав про свой ремень. Господу Видней кивнул и опять скривился, мыча. Я спросил, что с ним. Господу Видней ответил, что у него болит зуб и он ищет живого врача.

Мы поискали вдвоем, но таких врачей не было.

У костра на улице один из недоростков рассказывал про крупных змей, которые глотают противопехотные мины — они небольшие и круглые, как шарики из маниоковой муки. Такая змея, говорил недоросток, заползла как-то во двор, местный старик захотел убить ее мотыгой и взорвался.

Все захохотали. Даже Господу Видней, который одну за другой глотал свои таблетки, сначала засмеялся, а потом закашлялся.

На следующий день мы вернулись к своей базе той же дорогой. Тот, что упал в обморок, так и лежал в траве, но теперь у него из ноздри в ноздрю ползали муравьи.

Недоростки принесли с собой несколько мешков лекарств и передали их майору, который заехал к нам вечером. Быть может, там были лекарства, нужные моей матери.

Так в течение месяца мы приходили еще в несколько селений, где всякий раз не оставляли никого живого, чтобы никто не пожаловался на нас.

Помню, одна женщина, учительница зверьков, просила дать ей жизнь, и мы предложили ей съесть ее собственные волосы. Она долго глотала их, ее рвало, потом опять глотала и задыхалась, но так и не справилась.

В другом селении мы освежевали застреленную Президентом дикую козу, и недоростки стали спорить — так ли всё у человека внутри, как у козы, или нет. Тогда Президент пригнал из одной хижины еще не убитого человека. Мы застрелили и разрезали его. Долго сравнивая, смотрели в животы, но ничего не поняли и стали есть козу.

Еще помню, как, возвращаясь из одного селения, мы вышли на каменную дорогу и увидели маленький магазин. Зашли туда, и там спала продавщица. Чтобы разбудить ее, мы выстрелили по бутылкам. Это было смешно.