С этими словами госпожа Иветта ногой подвинула к зеркалу пуф и, властно прикоснувшись к Марининому плечу, заставила ее сесть. Заметив, что Марина собирается надеть халат, она отвела ее руку.
– Не одевайся. Во-первых, ты должна видеть, как будет сочетаться косметика с цветом не только твоего лица, но и тела. А во-вторых, ты должна прекрасно чувствовать себя обнаженной, тебе совершенно нечего стыдиться.
Госпожа Иветта протянула руку к одной из полочек под зеркалом и взяла небольшую банку с кремом – граненую, темно-фиолетового стекла.
– Совсем чуть-чуть, – сказала она. – У тебя хорошая кожа, но в Москве плохая вода, так что кремом пользоваться все равно придется. Но не увлекайся, – предупредила она. – Не надо приучать себя к посторонним подпиткам.
Говоря все это, Иветта быстрыми и плавными движениями втирала крем в Маринино лицо. Марина не знала, что это за крем, – на баночке не было этикетки, – но ощущение от него было такое, словно кожа начинала светиться и дышать.
– Я тебе его оставлю, – сказала госпожа Иветта, заметив, что Марина пытается рассмотреть крем. – Мне еще сделают, я ведь специально заказываю. А теперь, – продолжала она, – глаза. Тон наносить не будем, у тебя естественный цвет лица хорош.
Это Марина знала – и сама замечала, и Женя как-то сказал ей:
– У тебя такая кожа, Марина, – как кожура яблочная, с этим нежным восковым налетом, или как жемчужная раковина изнутри, – и осторожно провел пальцами по ее щеке…
Вспомнив это, Марина и сейчас едва сдержала волнение.
– Тени – очень легкие, – рассказывала госпожа Иветта, прикасаясь к Марининым векам тонкой кисточкой. – Никаких зеленых, синих – только нежно-золотистые тона. Чуть-чуть – айлайнером.
– Что это – айлайнер? – переспросила Марина.
– Подводка для глаз. И ресницы… Они у тебя светловаты, – пояснила она. – Но достаточно немного их оттенить, не нужны эти черные хлопья над глазами. Помада – светлая, кораллового тона: губы у тебя и так соблазнительные. Вот и все, Марина! – сказала она наконец. – Просто, быстро – а получился настоящий бриллиант. Для вечера, конечно, чуть-чуть надо будет тронуть скулы румянами – нежными такими, розово-бежевыми. А сейчас и этого достаточно, посмотри!
Марина давно уже с изумлением смотрела, как меняется ее лицо. Самое удивительное заключалось в том, что изменений и не было никаких. Она прекрасно помнила, как относились к косметике девчонки в медучилищной общаге. «Лицо нарисовать» – так это называлось. Но Иветта сделала что-то совершенно другое… Лицо не казалось нарисованным, но разве у нее, у прежней Марины, были такие изящные, причудливо изогнутые губы, такие длинные ресницы? И даже глаза ее – действительно неуловимо-загадочные, – разве они сияли прежде таким выразительным блеском?
– Нравится? – с удовольствием заметила госпожа Иветта, поняв ее удивление. – А ведь еще – духи, украшения! Но это уже сложнее, об этом потом…
– Так красиво – даже смывать жаль! – воскликнула Марина.
– Оставь, если жаль. Но на ночь макияж надо снимать. Если ты ложишься в постель с мужчиной, тогда перед тем, как уснуть. Ему же и не понравится, если ты проснешься с потеками под глазами.
– Я не собираюсь ложиться в постель с мужчиной, – смутилась Марина.
– Никогда? – усмехнулась госпожа Иветта. – Не волнуйся, дорогая, ты скоро забудешь свои любовные страдания. Поверь мне, твое разочарование в каком-то мальчишке не стоит того, чтобы помнить об этом больше недели. И уж тем более того, чтобы из-за этого шарахаться от мужчин. Надо только не позволять им собою распоряжаться, вот и все. И это очень просто.
Марину слегка удивило, что госпожа Иветта показывала ей эти изящные ухищрения так, как показывала бы, наверное, любой несведущей женщине. А как же тогда то особенное, необычное, присущее женщинам магическим? Чуть поколебавшись, она решилась спросить об этом.
– Ах, Мариночка! – расхохоталась госпожа Иветта. – Как же ты еще наивна, как мало знаешь жизнь и даже себя! Я же сказала: необходима только огранка. Все остальное гримом не нарисуешь, даже если изобразить по всему лицу звезды и полумесяцы. Все, на сегодня хватит, – сказала она. – В восемь часов придет машина, я уезжаю к себе, и ты можешь провести вечер по собственному усмотрению. Книг здесь нет, но можно посмотреть телевизор или пойти погулять. Вечером будь поосторожнее, – добавила она. – И прошу тебя: никого сюда не приводи. Пока.
– Я же сказала: я не собираюсь… – начала было Марина.
– Пока, заметь – пока, – настойчиво повторила госпожа Иветта. – И только потому, что ты неопытна и не знаешь московской жизни. Если захочешь мне позвонить, нажимать надо вот эту кнопку на аппарате. Приятных сновидений, дорогая!
Глава 14
Маринина жизнь стала такой разнообразной и захватывающей, что у нее просто не оставалось времени для того, чтобы выныривать из этого стремительного потока.
Самое удивительное заключалось в том, что внешне дни ее проходили довольно однообразно. Правда, она много гуляла по Москве, и уже одно это было так хорошо, что Марина была готова проводить на улице весь день, несмотря на ударившие наконец декабрьские морозы.
Это был ее город, и она убеждалась в этом ежедневно. Москва не просто нравилась ей – Марина чувствовала себя так, словно была связана с нею самой прочной связью. Наверное, так оно и было. Что может быть прочнее, чем связь рода, связь через предков, похороненных на Новодевичьем?..
Она долго стояла над белым мраморным надгробьем и читала на нем свое полное имя: «Марина Леонидовна Стенич». И хотя она знала, что ее просто назвали в честь прабабки, так же как ее отца – в честь его прадеда, – все-таки страшновато было думать о собственном имени, написанном над могилой…
Часами кружа по арбатским переулкам и по заснеженным бульварам, выходя то на Пречистенку, то на Остоженку, забредая в Замоскворечье и глядя с Балчуга, как сияют в лучах заката кремлевские башни, Марина узнавала все эти места, как будто видела их не раз.
Конечно, в Медведкове Москва была совсем другой: в основном хмурой, грязной, безрадостной, как людские лица в метро на этой линии. И все-таки это была Москва, и ни один заводской район ни в одном другом городе не мог с нею сравниться.
Необыкновенность, особость Москвы Марина чувствовала, даже когда просто смотрела телевизор. Ни в Карелии, ни в Орле для нее ничего не значило то, о чем рассказывают в «Новостях». Ей было безразлично, кто куда приехал и кто с кем встретился. Правда, и теперь все это как будто бы не влияло на ее жизнь. И все-таки жизнь представала теперь перед нею совсем по-другому.