Письмо Муссолини было неожиданным ударом для Гитлера: дуче писал, что он, к сожалению, не может выполнить своего обещания, поскольку король Италии отказывается подписать приказ о мобилизации, и, поскольку это – исключительная прерогатива монарха, он бессилен что-либо сделать. Но это еще не все: Италия утверждала, что она не готова к войне, ей не хватает оружия, боеприпасов и снаряжения. В стране огромный дефицит сырья: меди, марганца, стали, резины и т. д. И если бы он получил ощутимую помощь Германии в этой области, он, естественно, пересмотрел бы позицию Италии, если дело дойдет до войны.
После этого отказа Италии Гитлер сразу же позвонил мне, чтобы выяснить, можем ли мы выделить им необходимое сырье: он попросил Аттолико запросить Рим, какое количество недостающего сырья им необходимо, и сообщил ему, что он приказал мне выяснить, сколько мы можем выделить на нужды Италии.
Только теперь выяснилась истинная причина разочарования Гитлера из-за «предательства» Муссолини. По существу, он сказал: «Совершенно ясно, что Лондон уже понял, что Италия не пойдет с нами. Теперь отношение Британии к нам будет более жестким – теперь она окажет поддержку Польше в полной мере. Дипломатический результат моего письма оказался совершенно противоположным тому, что я ожидал».
Раздражение Гитлера было для меня вполне очевидным, хотя внешне он искусно делал вид, что спокоен. Он добавил, что теперь, очевидно, Лондон достанет договор с Польшей с полки и ратифицирует его, поскольку нет перспектив, что Италия поддержит нас.
Я поехал обратно в военное министерство, чтобы переговорить с генералом Томасом о том, сможем ли мы предоставить Италии требуемое ею сырье сверх текущих поставок и в каких количествах.
Вскоре после полудня [25 августа] я был вновь вызван в рейхсканцелярию, только на этот раз срочно. Гитлер был взволнован еще больше, чем утром; он сообщил мне, что он получил телеграмму от шефа печати рейха [доктора Отто Дитриха], согласно которой англо-польский договор будет ратифицирован уже сегодня; министерство иностранных дел еще не подтвердило этого, сказал он, но, как показывает опыт, дипломаты действуют гораздо медленнее телеграфных агентств. Он верил, что телеграмма, которую он держал в руках, в основном верна, и спросил, можно ли незамедлительно остановить продвижение войск, поскольку он хотел выиграть время для дальнейших переговоров, хотя он и не мог больше рассчитывать на поддержку Италии.
По моему требованию Шмундт принес расписание, в котором указывались все меры и этапы наших военных приготовлений на каждый день вплоть до дня «Д» 23 августа. Нужно было считать днем «Д» 26-е, т. е. до польской границы нам оставался еще один день после отдачи приказа о начале передвижения войск, которое было запланировано таким образом, чтобы после одного ночного марша рано утром 26-го числа начать боевые действия. Фюрер приказал мне незамедлительно издать предварительный приказ: «День «Д» отложен. Дальнейшие приказы последуют». Затем он сразу же послал за Браухичем и Гальдером.
Через полчаса прибыл Браухич. Гальдер должен был приехать из Цоссена, командного пункта военного министерства, сразу после того, как он отдаст предварительный приказ о приостановке продвижения всех войск. В моем присутствии состоялось весьма продолжительное совещание с этими представителями военного министерства о последствиях такой задержки, возможности обнаружения уже предпринятых передвижений войск и т. д. Ознакомившись со всей ситуацией, Гитлер предложил назначить день «Д» на 26-е, как и планировалось ранее.
Утром 26-го я вновь получил приказ немедленно прибыть в рейхсканцелярию. Она была похожа на роящийся улей. Фюрер стоял с фон Риббентропом в оранжерее, в то время как Аттолико ждал аудиенции с фюрером в гостиной. В любой момент ожидалось прибытие [английского посла] Гендерсона.
Весьма взволнованный, фюрер сообщил мне: «Риббентроп только что принес мне телеграмму от нашего посольства в Лондоне: «Договор с Польшей был подписан прошлой ночью». Разве я вчера не говорил вам, что во всем этом виновата только Италия? Как только они узнали из Рима об отношении Италии к польскому вопросу, Британия тут же подписала этот договор! Нужно немедленно остановить все передвижения войск! Мне нужно время для переговоров. Пошлите за Браухичем и Гальдером, затем отправляйтесь прямо в гостиную на встречу с Аттолико. Он получил ответ из Рима».
Как только я дал все необходимые указания и присоединился к беседе с Аттолико, Гитлер показал мне, какое сырье требует от нас Италия. Требования были настолько непомерны, что о таких поставках не могло быть и речи. Фюрер намекнул Аттолико, что он полагает, что здесь, должно быть, опечатка, или, возможно, кто-то ослышался; цифры были невероятно огромными. В заключение он попросил Аттолико проверить все еще раз, поскольку числа, несомненно, были записаны неверно. Аттолико тут же поспешил уверить его – я сам слышал это, – что цифры абсолютно верные. Вслед за этим я получил личный приказ выяснить у начальника итальянского Генерального штаба посредством генерала фон Ринтелена, нашего военного атташе, каковы были максимальные требования Верховного командования Италии.
И у Гитлера, и у меня создалось впечатление, что требования Аттолико были сознательно раздуты, чтобы мы не смогли удовлетворить их из своих собственных ресурсов, и, таким образом, итальянцы смогли бы уклониться от выполнения своих обязательств, оправдывая свое отсутствие нашей неспособностью удовлетворить их требования. То, что позднее выяснил генерал фон Ринтелен, подтвердило наши подозрения, поскольку он сообщил те же самые цифры, что и Аттолико: у нас не было никакой надежды выполнить их. Дуче вырвал у нас желанную свободу действий.
По согласию с главнокомандующим сухопутными войсками и начальником Генерального штаба, день «Д» был теперь окончательно перенесен на 31 августа, т. е. на пять дней позже; это произошло после того, как они убедили Гитлера, что до настоящего момента передвижения наших войск не раскрыли всех наших намерений. Последние приказы должны были быть отданы 30 августа, не позднее 17 часов, чтобы обеспечить передачу приказа о наступлении 31-го. Перед тем как уйти из рейхсканцелярии, еще 25 августа, вскоре после главнокомандующего сухопутными силами, я узнал, что посол [сэр Невилл] Гендерсон прибыл на встречу с Гитлером. В этот раз я не узнал, каков был результат.
Хотя все последующие дни я находился в рейхсканцелярии каждый день, с Гитлером я смог поговорить только три раза, так как он почти непрерывно находился на совещаниях. Первый раз это произошло в оранжерее, помнится, это было 29-го, когда он зачитал мне окончательные требования, сведенные в меморандум из семи пунктов, который он, вероятно, только что продиктовал. Самыми основными пунктами из них были:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});