Читать интересную книгу Десять желаний (СИ) - Славина Анастасия

— Слушай, зачем тебе это?

Катя не сразу поняла, что Ян обратился к ней. Встрепенулась, скользнула по нему взглядом. Ян казался каменной глыбой. Он был напряжен, хотя вряд ли сам это осознавал.

— Сейчас ты выполняешь мое желание. Продолжай, — повелительным тоном ответила Катя. — Итак, Бродский…

Ян сделал еще глоток. Прислонился затылком к стене.

— Бродский… Я вышел из трамвая следом за ней и проследил до самого дома. Знаешь, Кэт, все так чудно складывалось… К тому времени моя семья уже перебралась в коттедж. Добираться до гимназии стало неудобно, так что временами мне разрешали ночевать в городе, у бабушки, — к слову, в этой самой квартире, где мы сейчас с тобой находимся. И оказалось, девушка моей мечты жила всего в паре кварталов отсюда.

Ян замолчал. Катя подлила себе «Асти», звякнув горлышком бутылки и бокал.

О чем он думал сейчас? О том, что на этом же самом месте, также прислонясь затылком к стене, сидел десять лет назад и представлял прекрасную незнакомку, которая жила настолько близко, что расстояние между ними едва ли ощущалось? Вспоминал, как стоял под ее окнами, пытаясь по движениям теней за шторами угадать, чем занимается его колибри?

— Той ночью я так и не смог заснуть, а наутро — еще, наверное, и шести не было — помчался под ее окна — боялся упустить мою девочку, — Ян словно подслушал мысли Кати. — Помню, парю над серой предрассветной улицей. Вокруг — ни души. Прячу в карманы ладони — и не могу согреться. Меня колотит — то ли от холода, то ли от волнения.

Она вышла из подъезда чуть позже восьми. Я за ней — как заправский шпион. То перебегал от дерева к дереву по пустынной аллее, то вис на поручне в другом конце переполненного автобуса, боясь потерять ее светлую макушку в море других макушек, беретов и шапок. То прятался за спинами студентов в коридорах педунивера. Там я узнал, что моя незнакомка учится на втором курсе, специальность… сейчас не вспомню точно название… в общем, после выпуска ей предстояло учить иностранцев русскому языку. Там, в коридоре, пока они ждали преподавателя, я изучал ее группу. Мальчишка только один был и то… не конкурент, в общем. Девушки на ее фоне казались тусклыми, как высохшие цветы. Наверное, поэтому она выпадала из их круга: сидела на подоконнике, время от времени грызла кончик ручки и что-то черкала в конспекте. Я все надеялся, что кто-нибудь окликнет ее по имени, но все словно сговорились против меня.

В тот день я так привык к ней, пока ходил хвостом, что едва не спросил «чего так долго?», когда она, наконец, вышла из аудитории после лекций.

Вечером моя незнакомка отправилась в клуб — я снова за ней. На ходу ел булочку, купленную в ларьке по дороге — из-за этой слежки поесть толком не удавалось. Вошел в клуб — и застыл, как вкопанный. Моя скромная студентка-гуманитарий уже сняла берет и старое пальтишко. Теперь перед зеркалом, поправляя легкий макияж, стояла красотка с ногами от ушей в коротком черном платье с блестками. Распущенные волосы — почти до бедер. Тогда, наверное, я влюбился в нее заново.

В баре она заказала колу со льдом. Пила через соломку крохотными глотками — и откровенно скучала. А я не мог позволить, чтобы моя девушка скучала. Выдохнул — и к ней. Но что говорить, что делать… Сердце колотилось, ладони — влажные. Словно до этого всю жизнь прожил в мужском монастыре. Недолго думая, отломал ей половину своей булки. Моя колибри улыбнулась — и взяла «подарок». Как же нелепо, наверное, выглядела эта получерствая булочка на вечеринке, где гламурные соседки по барным стульям попивали мартини с оливками!..

Потом кто-то осторожно похлопал меня по плечу. Обернулся — и не сразу увидел ее парня — он оказался на голову ниже меня. Бледный, худощавый, одет модно, с претензией. Я нависал над ним, как скала: плотный, крепкий. В те времена я сидел на белковой диете, бегал по утрам. А волосы у меня были короткие, жесткие. Думаю, я напоминал мишку Панду.

В общем, она виновато мне улыбнулась и пошла за ним с надкушенной половинкой булки. Крошки за ней сыпались, как в сказке про Гензеля и Гретель. Я смотрел, как мою девушку уводит ее же парень, — и улыбался. Потому что уже знал, что ее зовут Маша.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вернулся в квартиру к бабушке уже за полночь. Там меня дожидался отец. Он отвез меня прямиком на семейный совет — родители узнали, что прогулял гимназию. Скандал. Домашний арест. Словно можно удержать взаперти по уши влюбленного подростка.

Выходной. Утро. Я — по карнизу, по водосточной трубе — как только шею себе не сломал! На попутках добрался до города. Бегу к Машиному дому и еще издалека вижу, как она садится в подержанный, но весьма приличный с виду «Поло» красного цвета. Охает, обнимает своего парня. На машине — огромный бант. Это был день рождения Маши.

Я не мог подарить ей машину. Вообще ничего, что стоило бы больше булочки — карманными деньгами меня не баловали. Но разве у любви и денег есть что-то общее?.. Ее подарочную машину я использовал в своих целях. В тот же вечер оставил под стеклоочистителем записку с поздравлением и четверостишием Бродского. «Я дважды пробуждался этой ночью и брел к окну, и фонари в окне…» И так далее… Судя по взгляду, Маша поняла, что записка не от бой-френда. Похоже, он был не по этой части. Маша записку прочитала, не выбросила. Сложила аккуратно — и в карман. Она казалась растерянной — и в то же время счастливой. Так у меня появилось новое хобби: теперь я каждое утро оставлял под стеклоочистителем то записку, то цветок. Меня ничто не могло остановить.

Неделю спустя, вместе с цветком возле машины остался и я.

А через два дня «Поло» исчез со стоянки перед ее домом.

Знаешь, Кэт, наши отношения начались, как сход лавины. Они погребли под собой все: учебу, планы, обязательства, правила приличия, обещания, данные другим людям. Мы оба начали жить с чистого листа.

Маша призналась, что никогда не была с мужчиной. Даже жениха настолько близко к себе не подпускала — собиралась подождать до свадьбы… Возможно, есть такие мужчины, с которыми можно ждать сколько угодно, но наше с ней «до свадьбы» случилось через неделю. Когда мы открыли и эту дверь, началось прекрасное и очень сложное время бесконечного ненасыщения друг другом. Ручьи, вода течет. То заморозки, то дожди — та еще весна. А идти некуда. Денег — нет. Свободной квартиры — нет. И пошла череда чужих спален, лестниц многоэтажек, вечерних скверов, заброшенных строек. И все это было прекрасно и чисто. Мы были, как Адам и Ева. Словно никто никогда не делал этого прежде.

Она подсадила меня на джаз, как на иглу. У нее был красивый голос, с такой легкой хрипотцой, о которой, глядя на нее, никогда не подумаешь. И блюз. Да, и блюз… Столько музыки…

Конечно, отец пытался меня приструнить. Мой старший брат …

Ян оборвал предложение. Прикрыв глаза, потер переносицу. Потом долго смотрел в пол, в одну точку, и Катя, встревоженная этим болезненным движением его души, не решилась нарушить молчание.

— Так вот, у меня был брат, — в том же тоне продолжил Ян. — Я называл его Старший. Он был Братом — с большой буквы. Всегда на моей стороне — что бы ни случилось. Не каждый на такое способен. Старший превосходно играл на ударных, настоящий талантище. Он словно весь был создан для этого инструмента, заточен специально под него. Едва окончив гимназию, Старший рванул в Москву играть по клубам — вопреки воле отца. Потом брат подсел на наркотики. Так что он считался «бракованным» сыном. И всю свою нерастраченную энергию папаша направил на меня, старательно завинчивал гайки. А мне — семнадцать, гормоны, первая любовь. Если когда-нибудь у меня будет сын… В общем, отец пытался меня образумить, потом, вдруг, ослабил хватку, словно рукой на меня махнул. Мне бы тогда почуять подвох, но куда там… И вот, однажды утром, месяца два спустя, прихожу я к Маше, как обычно, — а дверь никто не открывает. Мобильных тогда еще не было. Поехал в универ, а ее одногруппник сообщил мне новость — ее исключили. За прогулы. Еще месяц назад.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})