Читать интересную книгу Там, где лес не растет - Мария Семенова

– Мой муж велел мне ждать его здесь. Он сказал, что всё разузнает и вернётся за мной…

Эория ожесточённо поскребла левый висок и хмуро посулила:

– Если она скажет это ещё трижды, я сама её придушу.

– Не суди строго, сегванская воительница, подал голос Шатун. – И уж подавно не суди по себе! Ты, как я понял, выросла на корабле, где тебя научили всякой работе и приохотили к оружию… Верно говорю?

– Верно, – сказала Эория. Подумала и добавила: – Пусть завидуют те, к кому не так щедры были Боги их веры!

– А она, – продолжал Шатун, кивая на свою безвольную подопечную, – родилась дочерью знатного и богатого нарлакского рода. Её ли вина в том, что в подобных семьях детей сызмальства окружают мамки и няньки, так что мальчики вырастают в юношей, чьих коней всегда водят под уздцы слуги, а девочки превращаются в девушек, едва умеющих прясть?.. Если вдуматься, сущее посрамление славным воинам и добрым жёнам, когда-то прославившим род, но не о том речь… Вот и выросла ещё одна юная красавица с нежным ротиком и маленькими руками, не ведавшими ни мозолей, ни дела, за которое с неё был бы спрос. Она сидела дома, как подобает знатной девице нашего племени, и даже не знала, что на свете есть совсем другая жизнь, где изюминки не сами собой на блюдечке появляются… В должный срок её выдали замуж за молодого вельможу, выбранного родителями, и первую ночь они провели на простом войлоке, как водилось у кочевых предков, но потом и до самого вчерашнего дня она засыпала на пуховых перинах, которые для неё взбивали служанки. Винить ли бедняжку, что вчера, когда налетел Змей, она не смогла встретить его так же достойно, как, должно быть, встретила ты?

Эория некоторое время молчала.

– Я не буду с тобой спорить, потому что ты, наверное, прав, – проговорила она затем. – К тому же я не почитаю забавным кого-то судить, и подавно эту толстуху, до которой мне дела-то никакого нет. Но вот что я тебе скажу, Шатун! Если, к примеру, выяснится, что она должна была присмотреть за детьми и по глупости и безделью не уберегла их, вот тогда я точно её удавлю, и рука ведь не дрогнет. И третьего раза, чтобы мужа помянула, дожидаться не буду.

– Значит, твоему гневу не суждено излиться, воительница, – улыбнулся Шатун. – Эта женщина прожила двадцать лет замужем, но детей у неё нет.

Коренга ненадолго оторвался от рычагов.

– Ты так складно поведал нам про неё, господин мой, – заметил он, разминая ладони. – Ты увидел всё это по знакам рода, непривычным и невнятным нашему глазу? Или, может статься, ты просто знаешь её?

Шатун снова улыбнулся, на сей раз довольно-таки грустно, и развёл руками:

– Ты угадал, друг мой. Я знал её раньше.

ГЛАВА 30

Рассказ Шатуна

– Тогда ты и отправился странствовать, дяденька Шатун? – неожиданно подала голос Тикира. – Это потому, что её выдали не за тебя?

Все обернулись к ней, и она без особого смущения пояснила:

– Дяденька до того складно всё объяснил про девушку из богатого рода, ну, я и смекнула: чтобы так доподлинно знать, что к чему, надо либо самому быть вельможей, либо долго служить в богатой семье. Но на слугу дяденька не больно похож…

Она пожала плечами, дескать, поспорьте, если кто скажет, будто я не права.

«А девка не дура…» – подумалось Коренге. Вчера он выяснил, что Тикира была заботливой и отчаянно смелой девчонкой. Счастлив дед, сумевший вырастить подобную внучку. А сегодня вот оказалось, что она была ещё и умна!

Подумав так, Коренга в который раз про себя поразился женскому строю рассудка. Девка ведь сделала из услышанного совсем иные выводы, чем, к примеру, он сам.

Между тем все смотрели на Шатуна, ожидая ответа. Шатун опустил руку с лёгким походным топориком, которым прорубал очередную валежину, и сказал:

– Не совсем так, моя сообразительная красавица. Твоя правда, не мне довелось целовать её нежный ротик на войлоках брачной ночи. Но в дорогу меня погнала причина совершенно иная…

Такой ответ подразумевал начало рассказа. Шатун, похоже, давно отказался от скрытности, якобы придающей значительность человеку. Кажется, он предпочитал рассказывать о себе людям, не дожидаясь расспросов: судите, дескать, по своему разумению, всё равно мне с того суда ни жарко, ни холодно!.. Коренга попробовал примерить на себя подобное поведение. Получилось не очень. Хотел бы он быть так же уверен в себе, как этот Шатун!

Или уметь врать так же складно…

А нарлак продолжал свой рассказ.

– Я в самом деле сын хорошего рода, – проговорил он так спокойно и просто, что ему все сразу поверили, невзирая на потасканную одежду, простоту обхождения и то обстоятельство, что он путешествовал в одиночку. – Мои предки начальствовали над ратями государя кониса во дни Последней Войны и явили в боях великую доблесть. Их воинская слава могла бы сослужить мне хорошую службу, позволив в самом начале жизни ступить в стремя удачи. На срам и беду, я был глупым мальчишкой и не сумел должным образом распорядиться тем, что само пришло ко мне в руки.

Он улыбнулся. Так улыбаются, припоминая прошлые ошибки, настолько давние и поросшие быльём, что о них даже не хочется более досадовать, сетовать или грустить. Они просто случились, точно небесная непогода, и миновали, и в судьбе, которую они изменили когда-то, быть может, именно благодаря им успело произойти немало хорошего. И ещё. Примерно так, словно вглядываясь в затянутую дымкой рассветную даль, улыбалась бабушка Коренги, когда баяла любопытному внуку о своей молодости. Помнится, однажды он не удержался и спросил её, что уж такого хорошего было в те засушливые, неурожайные, тяжкие, в общем-то, годы, чтобы всякий раз, вспоминая, мечтательно улыбаться. Бабушка подумала и ответила: «Мир был ярче для меня, малыш. Небо выше, солнце светлее, трава зеленей. Я была молода…»

– Нас родилось двое братьев, – продолжал Шатун, – и я первым появился на свет. Право, если бы все старшие сыновья в знатных семьях удавались вроде меня, нашу страну бы давно уже разделили между собой Халисун, Саккарем и Нардар! И ещё твои соплеменники, воительница, откроили бы себе кусочек… Я рано постиг все преимущества, коими наделяло меня звание наследника, а обязанностей и знать не хотел. По счастью, мой отец не зря назывался вельможей. Уже готовясь воссесть за пиршественный костёр в кругу предков, он окончательно ужаснулся моим выходкам и отрешил от всего, что я считал незыблемо своим по праву рождения. «Тебя, младший сын, тоже не назовёшь сплошным украшением рода, – сказал батюшка моему брату. – Кое-кто даже склонен считать твои недостатки пороками, губительными для чести нашей семьи. Однако я думаю, что твои достоинства с лихвой их искупают. Наследуй же мне, и да осияет твой путь Священный Огонь». Так я лишился всего…

Краем глаза Коренга заметил усмешку Эории. Похоже, у сегванки было своё мнение об отце, который в должное время не озаботился воспитанием сына-наследника и спохватился лишь на смертном одре. Однако воительница промолчала. Не лай родителя в присутствии сына, если не хочешь, чтобы сын взялся за меч!

– Теперь я склонен думать, что отец правильно поступил, лишив меня первородства, – сказал Шатун. – Брат многого добился и поистине возвеличил наш род, а как преуспел бы на его месте я, теперь можно только гадать.

– Ты ушёл сам? – спросила Эория. – Или твой брат показал тебе на ворота?

– Ты не угадала, воительница. Брат не отрекался от меня и не гнал за порог, так что после смерти отца я по-прежнему ни в чём не знал недостатка. И это опять не пошло мне на пользу. Если раньше я бесчинствовал по харчевням просто оттого, что был молод и глуп, то теперь у меня был для этого уважительный повод: я размешивал в винной кружке горечь обиды.

– Ты повествуешь о себе, точно о худшем из людей, – подал голос старик Тикарам. – Что же переменило тебя?

– Всё произошло негаданно, – ответил Шатун. – Дни шли за днями, мои прежние друзья перестали знаться со мной и стали друзьями моего брата, и девушку по имени Алавзора, с которой я мечтал протереть до дыр брачные войлоки, давно выдали за другого, годы неслись прочь, как искры в ночи, а я всё ждал очередного утра, чтобы опохмелиться, и потом вечера – чтобы снова пить и буянить… И всё это время со мной был один старый слуга, которого я называл дядькой, потому что он меня вырастил. У нас ведь, если кто не знает, так принято, чтобы за мальчиком с рождения ходил мужчина-слуга, а за девочкой – служанка. Этот дядька был единственным, кто меня не покинул. Он разыскивал меня в самых непотребных местах, приводил домой, умывал и переодевал, и утешал, и терпел от меня поношения. А потом однажды он умер, стоя на коленях и стаскивая с меня левый сапог. В тот день я протрезвел сразу и навсегда. Я вышел, и затворил за собой дверь, и оставил за ней себя прежнего…

Он и в самом деле рассказывал о своей впустую потраченной молодости, словно речь шла о совсем чужом ему человеке. О постороннем юнце, не стоившем сердечного переживания.