и мой дядя, того, шпили-вили, вашу маму. То есть твою. Мне отец рассказывал, мол, у дедульки внучок под боком растёт, а тот его игнорирует. А я вот… Очешуеть!
Она бросилась из кухни наверх, и через минуту буквально спустилась, злая, одетая и с сумкой.
— Ничего не было, родственничек, заруби себе на носу. Ни-че-го!
Димка хотел было её остановить, но Майя пулей вылетела из дома. Молодой человек пожал плечами, доскрёб вилкой тарелку и пошёл досыпать — после еды кровь, приливающая к желудку, провоцировала сонливость. Ещё одна тайна прошлого раскрылась невовремя.
(18). Сторона 2. 8 мая, пятница
(18). Сторона 2. 8 мая, пятница.
Довелось мне однажды поехать в санаторий неподалёку от нашего города — не по своей воле, бабушка там социальную путёвку осваивала, и я её вещи привозил. Санаторий этот когда-то, при советской власти, был для блатных — обслуживал местное коммунистическое начальство, а потом его несколько раз перепродавали, прежде чем наш социальный фонд его приобрёл. Ремонт там, конечно, делали, но косметический, с прежних времён сохранились скрипучие лифты, пыльные ковровые дорожки на линолеуме, неказистая обстановка номеров и санузлы в белой квадратной плитке. Зато территория с тренажёрами из швеллеров и труб, такой же детской площадкой, дорожками, отсыпанными мелким гравием, и деревянными беседками, была огромной, почти настоящий лес.
То место, где я оказался после предательства практически дамы сердца, не сильно от того санатория отличалось. Длинное трёхэтажное здание, в левом крыле располагались врачебные кабинеты, а в правом жили отдыхающие. Их я почти не встречал — еду мне приносили в одноместную палату, на прогулку выпускали ранним утром, когда остальные ещё спали, в бассейн и на процедуры — по ночам. В соседнем номере, за дверью, сменяли друг друга охранники, их всегда было трое, они играли в карты, тихо ругали начальство и постоянно пытались проверить, что я делаю. Первый день я ещё кое-как терпел, а потом пригрозил, что убегу, и проверки прекратились.
Режим не менялся с воскресенья, в семь утра я ложился спать, и просыпался в три или в четыре часа дня, обедал, пытался почитать местную прессу — в основном газеты «Правда» и «Известия», или журнал «Наука и жизнь», потом у меня брали анализы, и до восьми вечера предоставляли самому себе. В восемь я ужинал, в десять — шел на процедуры. Там врачи выкачивали из меня кровь и другие жидкости, заставляли крутить педали тренажёра, облепливали проводами, крутили в центрифуге, погружали в воду и не давали всплыть, в общем, развлекались как могли. В пять утра я плавал, в шесть — выходил на улицу подышать воздухом, и в семь опять отправлялся на боковую.
Доблестные органы этого мира обо мне словно забыли. До вечера пятницы.
В семнадцать ноль-ноль вместо ужина появился мужчина в штатском, с короткой стрижкой и надменным лицом, с собой он принёс ботинки, костюм и тёмно-синюю рубашку.
— Одевайтесь, — приказным тоном сказал он.
— Нет, — я лежал на кровати, отгадывал кроссворд в «Вечерней Москве» и никуда ехать не собирался.
— Мне что, вас насильно одеть, гражданин Соболев?
— Попробуй, верблюд.
— Что?!
— Верблюд. Корабль пустыни из семи букв, — я показал газетный лист. Собеседник и вправду на этого верблюда смахивал, толстыми губами и приплюснутым носом. — Эй, за стенкой.
Послышался шорох, звук отпираемого замка, в створ двери просунулась голова.
— Это из вашей конторы фраерок? Борзый он больно.
— Сейчас проверим, Николай Павлович, — голова втянула в комнату мощное тело, которое заграбастало удостоверение гостя такой же мощной лапищей. — Майор, оставьте вещи и ждите внизу.
Майор в штатском попытался было возразить, но ему под нос сунули такую же красную книжечку.
— Из пятки, — сказал охранник, — они там все на голову звезданутые. Вы не торопитесь, по инструкции один из нас должен с вами ехать.
— В следующий раз решишь пошутить, я тоже пошучу, — пообещал ему. Наверняка этот майор мимо охраны не прошёл, и эти сволочи сидели за стенкой, развлекались за мой счёт.
— Понял, не дурак, — согласился охранник, и скрылся в соседней комнате. Оттуда послышался его голос, — слышали, космонавт какую кликуху Мамулову дал? Верблюд! Прям в масть!
Внизу стояла чёрная машина с наглухо затонированными стёклами, мой сопровождающий открыл заднюю дверь, согнал с сиденья майора и сам уселся рядом со мной. Майор Мамулов только челюсти сжал от злости, но ничего не сказал.
— На шестой объект, — распорядился охранник, — только сначала товарища завезём по дороге.
Водитель посмотрел на майора, потом на красную книжечку моего сопровождающего, кивнул, машина вылетела на шоссе через открытый шлагбаум. Изнутри обзор был таким, словно стёкла оставались прозрачными, я повертел головой, пытаясь определить, где мы находимся, но быстро сдался.
Мамулов сдался через десять минут.
— Пожалуйста, объясните мне, товарищ Сайкин, что происходит, — сквозь зубы произнёс он.
— Это ты у начальства узнаешь, — добродушно ответил Сайкин. — Николай Павлович — лицо важное, но секретное, поэтому у меня приказ вам с водителем выколоть глаза, чтобы вы не могли его опознать. Да шучу я, Мамулов, как распорядились, так и выполняем. Наше-то с тобой дело маленькое, но если ты любознательный, можешь начальство потрясти.
— Так и сделаю, — пообещал майор. Как раз в этот момент машина остановилась, и он вышел, хлопнув дверью.
За стеклом возвышалось какое-то стеклянное здание, рядом бренчал трамвай, немногочисленные пешеходы в сумерках неторопливо прохаживались по тротуару. Мы выехали на набережную, потом на какое-то шоссе, заехали в гараж, пересели из одной машины в точно такую же другую, и через двадцать минут снова оказались за городом. Ещё через десять минут машина свернула в лес, и остановилась у шлагбаума. Постовой с автоматом проверил у Сайкина документы.
Новый водитель, женщина, всю дорогу молчала и свою книжечку красную не доставала. Зато, когда мы подъехали к группе двухэтажных строений и припарковались на площадке, она вышла первой и, не оглядываясь, зашла в дом. Сайкин завёл меня туда же, женщина сидела в кабинете, с канцелярскими шкафами и столом из дсп, и что-то писала в планшет.
— Задержанный Соболев доставлен, — доложил Сайкин нашему водителю. Или водительнице?
— Присаживайтесь, Николай Павлович, — женщина кивнула на стул.
Ей было лет сорок, некрасивое плоское лицо с тяжёлым подбородком и почти бесцветными глазами. Рыжие волосы забраны в хвост, на носу очки в тонкой оправе, надела она их только в кабинете.
— Полковник Ланская Софья Николаевна.
Женщина протянула мне руку, крепко сжала ладонь. Пальцы у неё были тонкие и сухие. Некоторое время она сидела и смотрела мне прямо в глаза.
— Если это