Светило солнце, голубело небо, на березах появились первые мелкие кудрявые листочки, все было так приятно, как только может быть в пасхальный день в Смоланде. Но Адам Энгельбрект был по-прежнему разъярен.
На заборе сидел Калле, маленький сопливый торпарский мальчишка из Смоланда, всего семи лет от роду.
— Адам Энгельбрект, — сказал он, — иди сюда, я почешу тебя между рогами!
Сказал он это на смоландском наречии, единственном, скорее всего, языке, который понимал Адам Энгельбрект. Но если бык даже и понял мальчика, то не желал послушаться. Даже и не подумал. А только все время злился. На скотном дворе слышался лишь тоненький мальчишеский голосок, непрерывно повторявший:
— Иди сюда, я почешу тебя между рогами!
Быть может, долго злиться не так уж и весело, как это думал Адам Энгельбрект. И он начал колебаться. А поколебавшись, стал приближаться к забору, где сидел Калле. И торпарский мальчишка Калле почесал его между рогами своими маленькими грязными пальцами. И не переставая говорил какие-то короткие добрые фразы.
Казалось, Адаму Энгельбректу было несколько неловко стоять так спокойно, позволяя мальчишке себя почесывать. Но он все же стоял. Тогда Калле крепко схватил его за кольцо в носу и тут же перелетел через забор.
— Ты что, рехнулся, парень?! — раздался чей-то голос.
А Калле направился уже прямо к дверям хлева, медленно и с достоинством ведя за кольцо Адама Энгельбректа. Адам Энгельбрект был большой-пребольшой бык, а Калле был маленький-премаленький торпарский мальчишка, и, переходя скотный двор, они составляли весьма трогательную пару. Те, кто видел эту картину, никогда ее не забудут.
Матадора во время боя быков в Испании и то не могли бы приветствовать более громкими криками одобрения, чем Калле, когда он возвращался обратно из хлева, где оставил Адама Энгельбректа в его стойле. Да, громкие крики одобрения и две кроны наличными, да еще два десятка яиц в кульке стали наградой юному укротителю быка.
— А я привык к быкам, — объяснил Калле. — Они слушаются, если с ними говорить ласково.
И повернувшись на каблуках, он отправился в Бекторп с двумя кронами в кармане штанишек да еще с кульком яиц в руках. Отправился, очень довольный этим пасхальным днем.
Так он и шел, смоландский укротитель быка среди светлых-пресветлых, светло-зеленых берез.
Золотая девонька
Перевод Н. Беляковой
У Евы нет мамы! Но у нее есть две тетки. Тетя Эстер, которая вернулась домой из Америки, и тетя Грета, мама Берит. А Берит — это двоюродная сестра Евы.
Вообще-то у Евы, конечно, есть мама. Но какая радость от этого, если она лежит в больнице и ее нельзя даже навестить. Приходится жить у своих теток. Потому что папа Евы — штурман на корабле и нельзя брать золотую девоньку с собой, когда плаваешь в чужие страны. Это мама называла Еву золотой девонькой.
— Маленькая ты моя золотая девонька, — говорила она и целовала Еву в затылок.
Тетя Эстер не называет Еву золотой девонькой и не целует ее в затылок. И тетя Грета этого тоже не делает. Тетя Грета целует только Берит. Она спрашивает, не замерзла ли Берит, не хочет ли она выпить сока и так далее. Она никогда не спросит, не замерзла ли Ева. Еве она говорит:
— Сбегай посмотри, не пришла ли почта! Принеси утюг! Не клади локти на стол! Высморкайся!
А тетя Эстер, которая носит полосатую шелковую блузку и выглядит такой «вернувшейся домой из Америки», говорит:
— Ева, сбегай принеси мою сумку! Принеси мне вязание! Сегодня твоя очередь вытирать посуду!
Для Берит никогда не настает очередь «вытирать посуду». Берит слабенькая, осенью она пойдет в школу, летом ей надо хорошенько отдохнуть. А как противно вытирать посуду! И для чего это всегда такая прорва тарелок?
Ева неохотно идет в кухню, а Берит сидит в беседке и злорадно улыбается. Иногда случается, большая тарелка выскользнет у Евы из рук и разобьется. Тогда приходит тетя Грета и сильно трясет ее за плечи. А Берит снова злорадно улыбается. Тетя Эстер ласково похлопывает Берит по щеке и спрашивает, не замерзла ли она, не надо ли ей надеть кофту.
— Ева! — кричит тетя Эстер. — Принеси сюда кофточку Берит.
— Она сама может ее взять! — отвечает Ева и сердито смотрит на Берит, которая сидит в беседке.
— Фу, как нелюбезно! — кричит тетя Эстер. — Ведь ты стоишь на кухне, а кофточка лежит там на диванчике!
Ева кладет полотенце, берет кофту и идет в беседку. Берит злорадно улыбается.
— Ах, мне вовсе не холодно, — говорит она, — не надо мне никакой кофты.
Ева бросает кофту на качели и уходит.
— Ты слышишь, мне не нужна кофта! — кричит Берит ей вслед. — Унеси ее назад!
Тогда Ева оборачивается. Она ничего не отвечает, показывает Берит язык и уходит.
— Никогда не видела такого строптивого ребенка, — говорит тетя Эстер тете Грете.
— Она во всем похожа на Лену, — отвечает тетя Грета. — Маленькой та была точно такая, разве ты не помнишь?
— Да, да, она и сейчас строптива, хотя и лежит в больнице, — говорит тетя Эстер, качая головой. — Мне думается, она никогда не поправится. И придется тебе мучиться с девчонкой. Не могу же я взять ее с собой, когда поеду назад в Америку.
Ева стоит в кухне и все слышит. О, как бы ей хотелось пнуть ногой тетю Эстер, которая говорит, что мама никогда не поправится. Конечно, мама поправится и приедет за своей золотой девонькой.
— Ева вовсе не подходящая компания для Берит, — говорит тетя Грета в беседке. — Они не могут играть вместе, все время ссорятся.
И в этом тетя Грета права. Они все время ссорятся. Тети идут собирать клубнику к обеду, а двоюродные сестры играют в беседке. Ева держит в руках Фиу Лису. Фиа Лиса — кукла Евы. Когда-то она была очень красивая, тело из розового трикотажа, волосы кудрявые, золотистые. Теперь уже трудно догадаться, что она когда-то была розовая. Она теперь почти черная, а от золотистых волос остались одни клочки. Но Ева любит ее, ведь Фиа Лиса — единственное, что у Евы осталось от того времени, когда ее называли золотой девонькой и целовали в затылок.
Берит тянет к кукле руку и хватает ее за остатки волос.
— Дрянная кукла, паршивая кукла! — поет она презрительно тоненьким голоском.
Тут Ева толкает Берит изо всех сил. Та начинает реветь, и обе тетки мчатся со всех ног к своей крошке Берит.
Тетя Грета грубо хватает Еву за руку и тащит ее в зеленый сарайчик, где стоят бочки для воды и прочий садовый инструмент.
— Вот, будь добра, стой здесь, пока не исправишься, — говорит она и запирает дверь.
Берит перестает реветь. Она улыбается, довольная. А Ева всхлипывает, стоя в сарайчике. Фиу Лису тетя Грета вырвала у нее из рук. Кукла лежит на садовой дорожке и смотрит в небо.
— Паршивая, грязная кукла, — говорит Берит и ставит ногу в сандалии ей на живот.
На следующий день погода стоит жаркая. Жара такая, что Берит и Ева не в силах бежать, как всегда, наперегонки к купальне. Они молча плетутся к озеру вместе с тетками по широкой лужайке. Ах, какая жарища!
— Видно, будет гроза! — говорит тетя Эстер.
«Только бы не было грозы», — думает Ева и на всякий случай надевает на голову купальное полотенце.
— Ты что, не можешь нести полотенце как следует? — раздраженно спрашивает тетя Грета. — Метешь им коровьи какашки.
— А Берит несет полотенце на руке, как надо.
Берит злорадно улыбается и аккуратно поправляет свое полотенце.
Они купаются, а в это время над лесом появляется большая темная туча. Но солнце все еще печет, и жара стоит такая, что тяжело думать.
— Зачем только было идти купаться, — говорит тетя Эстер, — после этого только больше разгорячишься и устаешь.
— Когда придем домой, я растянусь в тени и буду отдыхать, — говорит Ева Берит.
Туча все растет и растет. Вот она уже затянула все небо.
— Что у нас на обед сегодня? тетя Эстер.
— Котлеты и ревеневый кисель, — отвечает тетя Грета, развешивая купальники на веревке, привязанной к яблоням.
Потом она идет к грядкам и срезает ревень. Берит и Ева улеглись на траве за кустом жасмина. Там, в тени, так хорошо! «Вот бы так лежать все время», — думает Ева. Фиа Лиса лежит рядом с ней.
Тетя Грета собралась варить ревеневый кисель. Но подумать, какая досада: в доме не оказалось картофельной муки. Ну просто ни ложечки. А без картофельной муки киселя не сваришь. Она растерянно смотрит по сторонам, выглядывая в окно, видит темную тучу на небе и девочек под кустом жасмина. Она колеблется, но только одно мгновение.
— Ева! — кричит она. — Давай-ка сбегай в магазин за картофельной мукой.
Ева закрывает глаза. Она хорошо слышала слова тетки, но думает, что если она будет лежать не шевелясь, с закрытыми глазами, то тетя Грета забудет о ней. Или, может, случится какое-нибудь чудо. Может, тетя Грета в конце концов найдет где-нибудь в шкафу несколько кило картофельной муки.