На другой день снова в бой, не отрываться от танков, вперед! Никаких тесных занятий мы с ними до этого не имели, они в Калаче, а мы аж в Светлом Яру были, не отрабатывали взаимодействие. Просто бежали за танками. Немец применил свои способности, хитрости, и танки зарыл, они стали как дзот: он бьет, а сам в земле. За ночь окопали они. Наши танки на Хороший курган не пошли, а пошли в обход, а нас положили с воздуха огнем, нашу пехоту, и с земли, в общем, мы начали окапываться и целый день мы не наступали, к ночи приходит солдат, ко мне попал он как-то: «Ты не с Дальневосточной дивизии?» — «Нет» — «А где же она есть, тут же занимать она должна? — «Не знаю!»
Мы не знали даже, что нам на смену пришла уже другая армия, подготовленная, с Дальнего Востока. Нас сменили, а нас же там уже половину не было и сказали: «Пойдете в Дубовку на формировку».
Мост мы перешли, и направление — Качалино или Дубовка. Дошли до хутора Камыши, солнце стало садиться, а немец на той стороне Дона, а она выше, чем левая, и он нас заметил издалека, а мы не знали, думали, что немца угнали далеко. Расположились мы сварить покушать, умыться после боя. Как раз шла скотина и гражданские, и он открыл огонь по нам и тут и по скотине, в общем, женщину одну убило, кого-то еще ранило. Мирные жители пострадали, почувствовали войну. Команда нам: «Потушить огни!» — песком позасыпали, загребли и пошли вверх по Дону. Нам много встречалось солдат и командиров, которые говорили: «Приказ — ни шагу назад! А вы куда идете?» — «Куда нам сказали — туда мы и идем! На формировку в Дубовку». — «Какая там формировка?!» Но мы все равно идем, потому что чего нам слушать чужих, у нас своя команда и свой командир. Расчет у меня не полностью был, и идти по пескам было очень тяжело, и мне попадается лошадь, паслась в стороне. Я эту лошадь поймал, сделали лямки, упряжку из обмоток, все повязали и поехали, запрягли прямо в миномет. Нам стало тогда легче и мы туда вещмешки сложили. У плиты приварены с завода полуоськи такие, и надеваются колеса — вот уже плита на колесах. За саму плиту держишь, и как управление. А тут уже наваливаешь вещи, и сделали шлейку с обмоток. Солдат есть солдат — должен всегда быть находчивым.
Доехали мы до Качалина, нас остановили, приказ: «Назад ни шагу!» — «Мы не знаем!» — «А вот мы вам даем приказ! Переходите обратно на правую сторону Дона и сражайтесь с противником! На вас надеется народ. Вы защитники, вот и идите защищайте!» Мы опять перешли на правую сторону Дона и шли вперед, правее Голубинской, мы-то не знали, а командира роты уже предупредили, что такие-то дивизии в окружении находятся. От Голубинки от Качалина где-то 20 км. Пошли мы, нас тут уже провожали и «мессершмитты», и румынские истребители — как наш У-2, похож на «кукурузник», но он верткий и быстрый. Всю дорогу нас обстреливали, а мы все не останавливались и шли, дошли до своего назначения, остановились, заняли оборону.
Пришла и наша пулеметная рота, и соединили наши две роты, стал командир пулеметной роты управлять всеми, и наша часть попала к нему, а наш командир роты Барсуков — так и управлял нашим минометом, а миномет был 82-мм один, и четыре ротных — на лопатку солдатскую упирается, маленький миномет, с ладошку — минки.
Перестрелка у нас была очень долгая, и только 16-го немец пошел по-настоящему в наступление и нас сломал, а то мы стояли упорно, и наши окруженцы, они немецкие войска отвлекали на себя, и бои даже вели. Мы отсюда, а они оттуда. Там несколько было дивизий, по-моему, кто оттуда смог выйти, нам не сообщали, там связи вообще не было. В общем, мы вели с немцами перестрелку настоящую, потом уже немец подтянул все свои войска, которые еще с Харькова плелись, в кучу, и ударил, я почему помню, что 16-го, потому что меня же контузило 17-го — я запомнил на всю жизнь.
Прорвалась какая-то группа немцев, они же были от нас полкилометра всего где-то — их передовая, потом наша передовая. Они появились над нами, недалеко. Командир роты: «Надо сменить огневую позицию, чтоб они не знали, где мы стоим». Ну, я дал команду. Расчет был не полностью — схватили кто ствол, кто лафет, кто лотки, а я подскочил — мне осталась плита — я дерг-дерг — засосало ее. Потом крикнул санитарке Маше: «Иди, пожалуйста, помоги мне выдернуть плиту!» Она подскочила и мы вдвоем раз-два, и ее выдернули. Я ее накинул на себя и пошел в сторону, куда сказал командир роты. Тут они уже поднялись на эту высоту и открыли по мне огонь. Их группа, какие-то разведчики, небольшая группа. Открыли огонь — и я слышал, как эти пули по плите дзынь-дзынь, и я почувствовал, что плиту пуля не берет, я добежал до новой огневой позиции.
Командир роты, еще огня не было, артиллерийский огонь еще немец не применял, позвал меня к себе на КП. Миномет у нас был внизу, а он на верху, к нему вел ход сообщения. Я к нему поднялся… У нас была немецкая каска — не такая как наша, а мы же молодежь, и вечерами в балке в футбол этой каской гоняли. Потом он меня к себе позвал, а мою каску, она лежала около миномета на бруствере, ее осколком разрубило, а он зовет: «Ко мне быстро!» Я крутился, что ж мне надеть на голову? Я схватил эту немецкую каску, на себя раз и к нему. Бегу по ходу сообщения, что такое — он пистолетом за мной водит. Я думаю: «Да твою мать!» и вспомнил про эту каску. — «Товарищ старший лейтенант, ты чего?» — «Мищенко, ты? Да закинь ты эту каску сейчас же!» Я ее раз — и выкинул. Он: «На бинокль — смотри!» А там впереди занимали оборону с нашей роты часть, с пулеметной роты, еще какие-то были, ну метров сто цепь примерно. Их не видно было, они окопанные, он мне указал.
Немцы уже пошли в наступление, цепь у них далеко и длиннее. У наших — метров сто, а у тех — метров пятьсот. Немцы цепью прямо шли, с касками, с автоматами. А наши — с винтовками, автоматов не было, а может, и был у кого, но в основном с винтовками. И он: «Вот гляди, сейчас наши поднимутся в штыковой бой! Чтоб ты видел!» И точно, немцы подошли вплотную — наши поднимаются, конечно, нам «Ура!» не слышно, а, видно, как поднялись с винтовками, а те как с автоматов резанут, они очередями наших положили. Но и у немцев осталась разрезанной эта цепь, наши тоже побили их.
Командир роты и говорит: «Запомни на всю жизнь, если сам жив останешься, отдали свои жизни в бою наши солдаты на Калачевской земле».
Когда я спустился к себе, немецкая артиллерия открыла огонь, и вскоре прямое попадание прямо в миномет мой, его раскидало. Ребята, кто подальше от миномета был, остались живы, двое или трое, а остальных все же прибило. Я вернулся к командиру роты: «Что теперь?» Молча достает из вещмешка две гранаты Ф-1: «Тебе — одну, а мне — вторую. Вот с этой гранатой с окружения выйдешь. Его нам не миновать, потому что немцы пошли и справа, и слева, мы в мешке. Бери с собой любого солдата, и отходим». Но знайте, что есть приказ: «Назад ни шагу!», а заградотряд, говорит, ты сам их видал, уже стоит за нами.