Читать интересную книгу С носом - Микко Римминен

— Ах да, — наконец сообразил он и открыл дверь. Я увидела его целиком. На нем были длинные черные кальсоны и серая, не по размеру большая футболка, которая хоть и прикрывала добрую половину его живота, но делала его еще внушительнее, чем он был на самом деле. У Виртанена был такой вид, как будто он пропустил какую-то очень важную встречу.

Он пригласил меня пройти, по своему обыкновению слегка дрожа. В одной-единственной комнате со времени моего предыдущего визита никаких глобальных изменений не произошло, лишь на всех горизонтальных поверхностях появился новый слой засыхающих отходов разных видов жизнедеятельности. Я остановилась посреди комнаты недалеко от дивана, сесть на него не решилась, он выглядел еще более хлипким, словно только и ждал последнего седока, чтобы наконец попрощаться с этим миром и переместиться на зеленые луга диванного рая, где можно припустить вприпрыжку на вновь обретенных четырех здоровых ногах. Виртанен проковылял мимо дивана и пригласил сесть за стол. За ним колыхался шлейф из смеси перегара и пенициллина.

— Так вот, — сказал он, тоже сев за стол и хорошенько тряхнув головой, дабы привести ее хотя бы в какое-нибудь функциональное состояние. Его колючие щеки тряслись. — Простите, ну это, всё. Я тут приболел. У нас с вами вроде было какое-то дело.

— Собственно говоря, не было, — сказала я.

Он посмотрел на меня с таким ужасом, с каким только может смотреть мужчина средних лет, находясь в глубоком похмелье и ожидая чего угодно. Из окна струился серый послеполуденный свет, стальной — казалось, даже с металлическим привкусом. В комнату проникал приглушенный шум — где-то за углом, на рынке, сгребали в большую кучу мусор. Я сидела, смотрела на Виртанена и удивлялась безразличной неразговорчивости, которая развилась во мне, начиная с того долгого дня, когда я побывала у Хятиля и у замученных Йокипалтио. Теперь хотелось какого-то тепла, и верилось, что из всех людей именно бедняга Виртанен сможет дать его. И совсем не хотелось грубить ему.

Через некоторое время Виртанен просипел что-то вроде «ага», и было видно, что он не решается ни о чем спросить. Я, в свою очередь, тоже ничего не говорила и не спрашивала, зубы буквально срослись. Гоняла через нос горячий свистящий воздух да теребила найденный на столе кассовый чек. Смяла его в комочек размером с булавочную головку, потом снова расправила. Все покупки были жидкостями: шестибаночная упаковка пива, уцененный в последний день реализации йогурт и литр «Мистера мускула» для прочистки труб. Колыхнулась надежда, что хотя бы последнее бедняга не залил в горло.

— Ну, точнее, не знаю, — сказала я наконец. Стоило бы, конечно, соблюдать некоторую дистанцию и вообще владеть ситуацией, но, с другой стороны, хотелось просто быть честной, было ощущение, что никакой особой необходимости опасаться Виртанена нет. — Правда, не знаю, — продолжила я и посмотрела на стол, где грязные следы от бутылок стали казаться олимпийскими кольцами. — Надо было домой. Я пошла. А теперь вот пришла сюда.

Он посмотрел на меня своими понимающими полупьяными коровьими глазами и слегка обескураженно сказал:

— Ай.

— У меня даже бумаг с собой никаких нет.

— Ээ, бумаг?

— Похоже, ты не очень помнишь, кто я?

Он почесал голову с пластами сальных волос. На плечи посыпалась перхоть.

— Ну да, — сказал он, встрепенувшись. — Но ведь все как бы не так уж плохо?

Невнятная вереница мыслей закружилась у меня в голове. Догадка, предположение, страх и надежда, и даже легкое удовлетворение оттого, что это был вопрос не про все-в-порядке. Но в то же время чувствовалось, что он, Виртанен, имел в виду именно меня.

— Ну, — сказала я. — Да. То есть нет. Нет, конечно.

Хотя Виртанен не подал ни малейшего вида, все-таки было понятно, что он чего-то ждал.

— Ну, или не знаю, — сказала я и поспешила продолжить: — Сын пригнал машину.

Сложно сказать, почему из всех проблем нужно было выложить именно эту, но ничего другого просто не пришло в голову, что-то там, в голове, давило и мешало, скорее всего, то, что каким-то запутанно-необъяснимым образом история с машиной была связана с Ирьей и ее мужем, и нельзя объяснить, почему эти полузнакомые люди стали мне вдруг так дороги, почему-то она меня тревожила, эта Керава, в голове клубилась непонятная темная пыль, что сродни дурному предчувствию. Но ведь невозможно же об этом вот так взять и рассказать, чтобы всем стало ясно.

— Ааа, — произнес Виртанен. — Ну а разве это плохо?

— Что? — спросила я. На секунду задумалась: неужели все-таки говорила вслух?

— Ну, машина. Что будет машина. Немного машины.

Он говорил совсем как сын, этот Виртанен, то есть как мой сын, а не просто по-мальчишечьи — я заметила это в прошлый раз, в это мгновение какое-то сомнение пронеслось у меня в голове, но потом я решила, что, возможно, это только кажется, что они говорят как мужчины, эти мужчины.

— Ну да, — сказала я. — Только вот ума не приложу, зачем мне она.

— Ну, — сказал он и почесал живот. — Можно, например, ездить.

— Ну да.

— Я, это, как бы пытаюсь поддержать разговор, — робко признался Виртанен. — Ну, или… В общем, я не знаю, стоит ли, или все-таки, ну просто поговорить. О чем-нибудь. Но ведь и не мешает же, я имею в виду машину.

Я снова промычала «ну да», хотя уже стало неловко из-за этого нудаканья, как-то оно само собой выходило, хотя я старалась избегать такого вот неприветливого мычания. Но даже одним таким «ну да» выигрывала несколько секунд на размышления, правда, обдумывать было нечего. И вообще, странное было состояние. Наконец добавила, что ведь надо на ней ездить, то есть на машине, но толком не знаю — куда.

— Ну, это да, конечно, — согласился Виртанен рассеянно, поднялся со стула, открыл холодильник и достал с полки голубую баночку лонг-дринка.

— Ничего, что я? — спросил он, открывая банку трясущейся рукой, потом поднес ее к потрескавшимся губам и забулькал спасительной жидкостью.

— Конечно, конечно, — сказала я.

Потом у него из глотки вырвался странный звук, похожий на «глыгр», думаю, он пытался сказать что-то совсем другое, но горло, вероятно, все еще было занято лонг-дринком. Он покурлыкал, а затем стал откашливаться и рычать, наконец протолкнул жидкость внутрь и заговорил хриплым голосом:

— Простите, не в то горло попала. Жидкость. Так что же я хотел сказать, ах да, а есть ли эта, как там ее, регистрация?

— Ммм? — простонала я, хотя это вполне можно было бы назвать и мычанием, если находиться в соответствующем для этого настроении. Стало не по себе, словно я сидела на приеме у чиновника, который вдруг заговорил непонятными словами; это, конечно, меня опечалило, ведь я пришла сюда, к Виртанену, в поисках чего-то простого и надежного, выбрав из всех людей на свете именно Виртанена.

— По месту жительства! — вскрикнул он неожиданно бодро, если учитывать его самочувствие. Он все стоял около холодильника и выглядел придурковато-радостным. Я пугалась еще больше, понимала все меньше и только и смогла пропищать «простите». Что означало это «простите» — просьбу извинить или же объяснить что-то, — сказать было сложно.

— По месту жительства! — закричал он снова. — Парковочное место! Талон!

— Понятно, — сказала я таким тоном, словно пыталась утихомирить разбуянившегося человека с ружьем.

— Зарезервированное место парковки по месту жительства!

Вдруг поняла: по крайней мере частично, Виртанен что-то осознал. Возможно, он понял, что хватил немного через край, кто знает, в любом случае как-то в нем все быстро переиначилось, словно внутри соскочила пружина, и он стал торопливо объяснять, сказал, что нельзя же машину держать на улице, можно ведь штраф заработать. Какой такой штраф, Ну штраф штраф за парковку штраф, Вот как, Тебе нужен талон, Ну да, Специальный талон для парковки, Где ж его взять, Так вот и я о том же у меня как раз такой есть, Ааа, Тут или вон там, Аааа, Понимаешь у меня есть машина, Надо же, То есть была машина, Ну да, А теперь нету, потому что ее увели, Боже мой, Но у меня остался этот номер, Зарегистрированное место для парковки, Я успел его забрать, когда понял, что скоро они придут, Они, Ну да то есть он, Прости не совсем понимаю, Ну, эти люди из комитета, Еще не легче, Ну из комитета по конфискации, Ааа, Месяца два тому назад, Бог ты мой, Но талон, он до конца года еще действителен, Что же ты так, Так что ты возьми талон-то, Спасибо, Мне-то он на что, Ну да, Тут он где-то надо только откопать.

И как бы Виртанен ни заверял, что хочет раскопать этот талон, ему все-таки сначала пришлось сесть и перевести дух, но его воодушевление было настолько велико, что, не просидев и добрых десяти секунд, он снова поднялся и отправился в коридор перебирать и перетряхивать вещи. Я же осталась сидеть за столом с ощущением какого-то странного тепла, было необычайно приятно, что он так хотел помочь, и, несмотря на все плохие предчувствия, неожиданно стало хорошо и спокойно, а именно этого мне так не хватало после всех неприятностей в Кераве. Бросила взгляд через стол в сторону раковины, где гора назойливо непарной посуды была сложена, несмотря на нерадивость ее хозяина, так основательно, что нельзя было не восхититься ее величием. Внезапно гора пошатнулась, и поначалу я даже решила, что это от одного только моего взгляда, хотя, скорее всего, причиной была коробка, которую Виртанен, вытащив в коридоре из шкафа, грохнул на пол. Искусно сложенная конструкция, державшаяся на основании из нескольких тарелок, опасно накренилась и выпустила на свободу стаю банановых мушек, и возникло вдруг чувство, будто ты увидел что-то такое, что ни разглядывать, ни тем более оценивать ты не вправе.