– Верю, – сказал он, вспомнив вычитанный совет не перечить психически неуравновешенным типам, дабы не провоцировать вспышку буйства. Отставив стакан в сторону, хозяин напряженной улыбкой дал понять Саньковскому, что готов внимать любому бреду.
Наивный гость поверил оскалу, благодарно кивнул и начал рассказ издалека – с того момента, когда бабка Груша привязала козла к дереву на полянке, где они отдыхали...
Он говорил, и Василий, частично будучи свидетелем, без труда определил его заболевание как следствие солнечного удара. «Хм, а говорят, что во всем водка виновата», – подумал Рында, но со временем поневоле увлекся «историей болезни» и лишь под конец в его глазах снова проснулось недоверие.
– Не веришь? – споткнулся о его взгляд Семен.
– В говорящего осьминога? – фыркнул Васька. – Ты сообщал об этом SETI[1]? И кто может это подтвердить?
– Ха! – нехорошо вскрикнул Семен, отчего у Рынды побежали по спине мурашки – а не забывай о правилах поведения с психами! – и ткнул пальцем в него. – Ты его знаешь!
– Кого?
– Горелова! Мента, который вчера к тебе заходил! Это же он!
– Сейчас все брошу и пойду его искать! Сходил бы лучше сам, а?
– Не нужно его нигде искать! Он у меня дома к холодильнику привязан!
Услышав такое, не трудно было догадаться, что бедный милиционер не знал правил поведения с буйными. Василий понял, что жизнь психиатров – не сахар, и похолодел. Его глаза примерзли к секире, которая по-прежнему торчала из Машины Времени. Зря он ее вчера оттуда не выдернул! Ох, зря! От каких же мелочей зависит благополучие человека!..
Саньковский отхлебнул вина и уже открыл было рот, чтобы довести до сознания собеседника причину привязанности Горелова к холодильнику, как случилось неожиданное. Воздух прямо перед лицом сгустился в серый пыльный комок и раздался чужой голос:
– ЗДРАВ!
От испуга Семен выронил стакан, и кроваво-красная лужа расползлась у его ног. Вчерашний пистолет у копчика не шел ни в какое сравнение с этим голосом и шаром, который начал медленно вращаться. Он исказил перспективу, заставив лицо соседа разъехаться по окружности выпученными глазами, которые уравновесила уродливая нижняя губа. Васькины волосы превратились в ореол из черной шерсти над по-ослиному вытянувшимися ушами. Все выглядело так, словно Саньковский смотрел на него сквозь каверну в стекле, которого не было и не могло быть.
Такое выдержат редкие нервы.
Семен шарахнулся назад, когда шар начал наваливаться на него, грозя удушить, и непроизвольно махнул руками. Дикий, животный ужас владел им, когда расплылся по бесконечной и совершенной поверхности, становясь немыслимо цельным и одновременно – разрозненными атомами, мечущимися в жуткой пустоте, внутри и снаружи которой был он и... не было его... и никого...
***
Не добившись от водителя «ГАЗ-53» ничего путного и не обнаружив никаких признаков алкогольного опьянения, инспектор Вуйко А.М. пузырился ядовитой пеной. Да и были у него на то причины. При допросе выяснилось, что шофер сам больше всех удивлен как фактом превышения скорости, так и своим присутствием во дворе гастронома по улице Зеленой. Загадочная амнезия напрочь лишила его воспоминаний с той самой минуты, как он вышел из дому утром и за много километров отсюда...
– Но как ты здесь все-таки очутился?! – бесился майор. – Я сам лично, да и сержант не даст соврать, видел тебя за рулем!
– Этого не могло быть...
– Но что-то ты должен помнить! Вот ты вышел из дому и...
– Ничего не помню, – упрямо ответствовал Вовка – Живая Рыба и пугливо озирался по сторонам. Больше всего ему хотелось осенить себя крестным знамением, но никак не делиться с милицией воспоминаниями. Хоть и были они смутными, но от этого не менее жуткими.
– Ты что, эпилептик?
– Да я третий год – ни капли! – обиделся Вовка, начиная жалеть об этом прискорбном факте.
– Тогда иди отсюда, – хмуро буркнул Вуйко А.М. – Машина будет находиться на штрафплощадке до выяснения.
Живая Рыба, расставшись с правами с плохо скрываемой радостью, вздохнул с облегчением, чем окончательно испортил майору настроение. Повернувшись спиной, он ушел, от души надеясь, что весь сегодняшний кошмар подошел к концу.
***
Больше всего на свете Горелову хотелось исчезнуть. Выскользнуть не только из хитросплетения чертовых пут, но и стать практически невидимым эмбрионом, чтобы начать все сначала. Проклиная себя, свое невезение и тех, для кого не существует ничего святого, старший лейтенант одновременно пытался утешиться тем, что в следующий раз он двести раз подумает прежде, чем нарушит инструкции... Прежде, чем решится на что-нибудь вообще, но... В следующее мгновение на него накатывало бешенство и жажда мщения. Он еще даст понять уродам, что значит связать советского милиционера!.. на кухне!.. его же подтяжками!..
Утренней росой слезы жалости к самому себе выступали на красных глазах. Горелов переставал дергаться на табуретке и начинал тихо стонать. Он раскачивался и бился покаянной головушкой о холодный ящик холодильника. Со временем в его душе свила себе гнездо зависть к «Днепру-2М». У кого, как не у этого белого террориста по-настоящему холодная голова, как и завещал Феликс Эдмундович, а вместо сердца – электрический мотор... Кто завещал органам внутренних дел электромотор вспомнить, правда, не удавалось. От этого заложник отчаивался все больше и больше, одновременно начиная испытывать к холодильнику уважение за верность долгу и заветам, смешанное с чем-то, очень похожим на обожание. Говорят, что нечто подобное и называется «Стокгольмским синдромом».
Короче говоря, к тому времени, когда начали стучать в стену, участковый был на том участке, где проходит грань помешательства. Мощные глухие удары вернули ему надежду, но не былой разум. Старлей, вслушиваясь в их четкий, тамтамный ритм, начал улыбаться.
Закрыв глаза, Горелов вспомнил себя маленьким голым дикарем. Высокий костер мечет в твердое ночное небо огненные копья, а вокруг Отца пляшет родное племя и все любят его – сына вождя Гори Ясно. Когда-нибудь он вырастет и будет мудро править своими подданными, а потом женится на Лариске с третьего этажа, в которую тайно влюблен с восьмого класса...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});