Все такие способы поведения, без которых человек не может выжить и дать потомство, он должен получать в виде программ, выработанных его культурой, и прежде всего, как уже было сказано, важнейшую из них – программу пользования языком. Культура – непременное условие существования человека, но культурные традиции, выработанные разными племенами, весьма различны. Язык, которому учат ребенка – это язык его культуры; другие виды обучения, жизненно важные для его будущего, также зависят от этой культуры. Человек вырастает принадлежащим некоторой культуре, в значительной мере определяющей его поведение. В раннем возрасте ребенок усваивает этические принципы культуры, в которой он воспитан. Поэтому Альберт Швейцер с полным основанием выделил этическую проблему как главную проблему современной жизни, назвав свою книгу «Культура и этика»: в эпоху распада культуры прежде всего оказывается в опасности ее этическая традиция1.
Только что описанное значение слова «культура», утвердившееся в научной литературе, может употребляться во множественном числе. Еще в девятнадцатом веке говорили о «национальных культурах», например, французской, русской или китайской, отличительным признаком которых считался язык. В более общем смысле, уже не обязательно связанном с языком, термин «культура» стали применять к более крупным сообществам, объединяемым образом жизни, религией или исторической эпохой: говорили о европейской, мусульманской или средневековой культуре. Наконец, уже в двадцатом веке этнографы, исследовав образ жизни сохранившихся «примитивных» племен, обнаружили, что каждое из них живет по вполне определенным обычаям, передаваемым из поколения в поколение и образующим определенный общественный порядок; с тех пор стали говорить о культуре острова Таити, индейцев пуэбло или эскимосов. Само собой разумеется, все эти культуры развивались со временем, усложняясь или упрощаясь, процветая или приходя в упадок.
Более развитые культуры несомненно образовались в племенных союзах, разросшихся в благоприятных условиях и ассимилировавших соседние, не обязательно родственные племена, причем такие сообщества вырабатывали общий язык, общие обычаи и общую религию (или только некоторые из этих признаков). Для этого потребовалась глобализация социального инстинкта на бóльшие, иногда многомиллионные коллективы, в каждом из которых развивался однотипный образ жизни или – на языке нашей «компьютерной» модели – однотипный способ культурного заполнения программ инстинктивного поведения. Напомним, что при всем разнообразии этих культур самые программы человеческих инстинктов, определяемые геномом нашего вида, всегда одни и те же!
Легче всего проследить образование древнейших культур, сложившихся в долинах больших рек, в относительной безопасности от внешних вторжений: таковы были шумерская культура, влияние которой до сих пор заметно в Двуречье, египетская, язык которой оставался живым до семнадцатого века, и китайская, сохранившая свой язык и до недавнего времени сохранявшая свой образ жизни. В других случаях культура, возникшая в одном месте, впоследствии разбивалась на различные формы у групп, долго кочевавших до обретения оседлости, но сохранивших общие черты. Таковы были культура германцев, возникшая в Скандинавии, и греческая культура, место рождения которой нам неизвестно.
Основное значение культуры для понимания человека и человеческого общества было осознано сравнительно недавно. В центре внимания историков и философов всегда были внешние формы организации культуры – государства и войны между государствами, считавшиеся едва ли не единственным содержанием человеческой истории. По существу научное изучение культуры только началось. С середины двадцатого века этнографы начали рассматривать первобытные культуры с точки зрения кибернетики – как иерархически устроенные системы с обратными связями. Но подлинное понимание культур потребовало исторического подхода, использующего в качестве модели эволюцию биологического вида. Конечно, в этой модели надо было знать не только эволюцию строения животных, но в особенности эволюцию их поведения, раскрытую лишь работами Лоренца и его сотрудников: в самом деле, история культуры, протекавшая при почти неизменном физическом строении человека, была именно эволюцией человеческого поведения. Поэтому возникновение этологии стало мощным стимулом исследования культур.
С биологической точки зрения культура есть живая система, так что эволюция вида животных – не просто модель, полезная для изучения истории культуры: все живые системы проявляют общие закономерности, которые можно проследить на множестве различных видов и подвидов, а потом обнаружить в истории человеческих сообществ. Эти общие закономерности проявляются с поразительной отчетливостью.
Подобно виду животных, культура формируется в определенном ареале, географически ограждающем ее от смешения с другими популяциями. Более того, культура создает, уже в рамках своей традиции, искусственные отличительные признаки, выполняющие ту же функцию «ограждения»; эти признаки совершенно аналогичны «демонстративной» окраске и формам поведения многих видов, служащим для узнавания «своих» и отпугивания «чужих». Сюда относятся, например, раскраска, татуировка и, на более поздних этапах, национальные костюмы. Можно проследить, как в ходе развития культуры происходят отбор и закрепление ее обычаев и символов, поразительно напоминающие процессы естественного отбора в эволюции видов.
Те же явления формирования и столкновения культур, какие проявляются в истории, можно заметить в менее устойчивых образованиях, складывающихся в наши дни, например, в так называемых «молодежных субкультурах». Психоаналитик Эрик Эриксон, исследовавший такие сообщества, назвал их «псевдовидами», и Лоренц перенес это название на культуры в обычном смысле слова. Далее, те же закономерности – устойчивость традиции, повторение принятых обычаев, механическое перенесение в новую ситуацию унаследованных способов поведения – видны в истории техники, в проектировании машин и изделий массового производства. Нет сомнения, что при более глубоком изучении культур станут понятными и другие шаблоны общественного поведения и мышления, вызывавшие удивление философов и социологов, но объясняемые общими свойствами живых систем, а вовсе не сознательной деятельностью людей. В уже упомянутой книге Лоренца «Оборотная сторона зеркала» можно найти много примеров и ссылки на литературу – к сожалению, все еще неизвестную «гуманитарным» ученым.
Продолжая биологическую аналогию, можно было бы подумать, что образование таких «псевдовидов» – человеческих культур – должно привести к их все большему обособлению, наподобие того, как в дарвиновой схеме естественного отбора подвиды одного вида, путем постепенного расхождения признаков, превращаются в разные виды, уже неспособные – по самому определению вида – смешиваться между собой. Но это не происходит: хотя более слабые или малочисленные культуры погибли, выжившие культуры сохранили способность к взаимодействию и смешению, так же, как это раньше происходило с первоначальными группами и племенами. В этом месте модель, которой мы пользовались – аналогия между культурой и видом животных – отказывается дальше служить! Конечно, любая модель лишь отчасти отображает сравниваемый с ней объект, но в нашем случае можно объяснить, в чем дело.
Культурная эволюция весьма напоминает генетическую, но нельзя забывать, что человеку свойственны два вида наследственности. Культуры меняются со временем, обособляясь друг от друга, как все живые системы, в ходе культурной эволюции. Но они состоят из индивидов, принадлежащих одному и тому же виду homo sapiens, геном которого почти не меняется. Время генетических изменений, способных «изолировать» новые виды, – так называемое характерное время видообразования – составляет миллионы лет, между тем как характерное время образования культур – несколько сот лет. К тому же, человек в своем приспособлении к окружающим условиям не ждет, как другие животные, благоприятной мутации: он использует свои культурные возможности, а тем временем человеческие племена неизбежно смешиваются, поскольку у них общий геном. Обособление культур, на фоне несравненно более медленного генетического изменения, представляет cобой кратковременное явление, не способное вызвать обособление видов.
Мы имеем здесь дело с тремя уровнями живых систем: на «нижнем» уровне это отдельные особи человеческого вида, на «среднем» – культуры, и на «высшем» – все человечество, также составляющее живую систему. Поэтому культуры не могут окончательно разойтись: можно думать, что они, напротив, сливаются теперь в единую общечеловеческую культуру. Не будем обольщаться этим достижением. Культурный распад, угрожающий современному человечеству, связан с первым, повседневным значением слова «культура» – это качественная деградация всех существующих культур, угрожающая произвести их нежизнеспособный гибрид.