— В самом деле, — устало согласился я.
Полчаса спустя я припарковал свой «остин» в аллее позади здания телестудии. Здесь стояли рядком восемь гигантских баков для мусора. На всякий случай я внимательно обследовал все восемь, но никакого трупа в них не обнаружил.
Подойдя к парадному, я представился, и швейцар отправился искать управляющего.
А я, воспользовавшись стоявшим на его столике телефоном, позвонил шерифу Лейверсу.
Он был дома и, судя по сонному голосу, уже в постели. Я рассказал ему об анонимном телефонном звонке и о том, что нахожусь сейчас в здании телестудии. Шериф сказал, что все о’кей, посоветовал мне глядеть в оба и, подумав, добавил, что в следующий раз, когда мне вздумается по пустякам беспокоить людей в такой поздний час, лучше звонить моей матери. Так мне, по крайней мере, показалось.
Тут как раз пришел управляющий. Это был небольшого роста человечек в аккуратном костюме с аккуратным галстуком, с не менее аккуратными усами и прической — из тех ребят, которые, Боже упаси, не сомнут свою рубашку даже в медовый месяц.
— Меня зовут Бауэрс, — скрипуче произнес он. — Что-нибудь стряслось, лейтенант?
В голосе его звучало вежливое недоверие, словно в его мире не могло произойти ничего неприличного. Я сказал, что именно стряслось, и закурил сигарету, давая ему время решить, верить мне или нет.
— Но чего ради кто-то станет прятать труп у нас в студии? — спросил он наконец.
— Меня не спрашивайте. Я уже проверял мусорные баки, но ничего не обнаружил, кроме парочки дохлых ковбоев.
— Все это звучит просто нелепо, — сказал он внушительным и уверенным тоном. — Абсурд какой-то!
— Полностью согласен с вами, но по поручению шерифа я вынужден провести расследование.
Бауэрс посмотрел на часы и раздраженно пожал плечами:
— Что ж, ладно, лейтенант. Что от меня требуется?
— Может быть, начнем с того, что осмотрим студию? — предложил я.
— Очень хорошо. — Он снова бросил взгляд на часы и осторожно прикусил нижнюю губу.
Я тоже посмотрел на часы — привычки заразительны. Было четверть первого.
— Новый день уже наступил, — сказал я, — но все же для визитов еще слишком рано.
— Через пятнадцать минут должен начаться ночной сеанс. Один из старых фильмов ужасов…
— Случайно, не «Унесенные ветром»? — с интересом спросил я.
— Он называется «Пасынок Франкенштейна», — довольно холодно сказал управляющий. — У нас сейчас новый распорядитель, Бруно, и мне хотелось бы лично проследить, чтобы все было в порядке.
— Сколько вам на это потребуется времени?
— Десять минут, не больше. Потом начнется фильм, и все пойдет само собой.
— Если это займет не больше десяти минут, то почему бы нам не посмотреть представление вместе? Я могу начать осмотр, когда оно закончится.
Он тепло улыбнулся мне:
— Это очень любезно с вашей стороны, лейтенант. Благодарю вас.
Бауэрс поволок меня под локоть к железной двери.
— Мы сейчас расположились во Второй студии, так что пройдемте прямо туда.
Вторая студия выглядела словно бедлам. Тут слонялась целая толпа наблюдателей, которые бродили по комнате, путаясь в кабелях и натыкаясь на камеры, а откуда-то из-под потолка раздавался голос невидимого режиссера, который умолял всех убираться к черту и не мешать работать.
Я даже успел присмотреть соблазнительную брюнетку весьма экзотического вида, но тут Бауэрс подтащил меня к самым декорациям, которые в точности воспроизводили все мои кошмарные сны после хорошей попойки.
Бауэрс хохотнул:
— Как вам это нравится, лейтенант?
— Могу сказать только одно: если кто-нибудь из тех, кто смотрит эти ваши передачи, будет в состоянии самостоятельно подняться с кровати, а я в этом очень сомневаюсь, все равно ему прямая дорога в психбольницу.
Декорации изображали пещеру, впрочем, это мог быть и подвал, и гробница, а может, даже и комбинация всех этих трех помещений. В обоих углах поблескивали пластмассовые нити искусственной паутины, в которой запуталось нечто совершенно чудовищное. Это был огромный шар черного цвета, настолько кошмарных очертаний, что при взгляде на него паук казался вполне симпатичным существом. Самка каракурта и то выглядела бы приятнее.
На переднем плане стояла длинная деревянная скамья, а на ней бесчисленные сосуды самой причудливой формы, казавшиеся воплощением бреда сумасшедшего физика, если бы он вздумал таким путем получить ядерную энергию. Стеклянные бутыли соединялись нелепо изогнутыми трубками, а над всем этим хаосом висел черный дым, который поднимался из сосуда с зловеще бурлящей черной жидкостью.
Позади скамьи на двух деревянных козлах был установлен грубый сосновый гроб с резко скошенными углами.
— Сегодня у нас впервые выступает Бруно, — сообщил мне Бауэрс, — ну и, конечно, мы уж постарались, чтобы все было как следует, на высоте. Жуткий распорядитель представления ужасов — знаете, это просто великолепно выглядит, лейтенант!
— Только не для меня, — заверил я его.
— Бруно появится с минуты на минуту, — сказал он. — А грим у него просто великолепный, вот увидите. Кстати, у него есть и ассистентка, девушка.
— Брунгильда?
— Как вы догадались?
— По ассоциации.
Он огляделся вокруг и понизил голос до шепота:
— Я открою вам маленький секрет, лейтенант! Брунгильда — на самом деле Пенелопа Калтерн!
— Что вы говорите!
— В самом деле, — прошептал он восторженно. — Только это между нами, ладно, лейтенант?
— Клянусь вам, — заверил я его. — А кто такая Пенелопа Калтерн?
Выражение его лица стало жестким.
— Вы шутите, конечно! Неужели вы никогда не слышали о сестрах Калтерн?!
И тут я вспомнил и сразу же пожалел, что вспомнил.
— О нет! — взмолился я. — Только не те самые сестры Калтерн! Сумасшедшие Калтерн! Веселые полоумные шутницы из высшего общества, актриса-любительница Пенелопа и мастерица пошутить Пруденс!
— Я вижу, вы вспомнили, — обрадовался Бауэрс.
Я вздрогнул:
— Каждый коп в этой стране знает Пруденс Калтерн — стоит только упомянуть ее имя, и мы сразу кинемся бежать врассыпную. Это ведь та самая дамочка, которая во время заседания Ассамблеи ООН вдруг завопила: «Спасайся, кто может!» — и швырнула дымовую шашку прямо в зал, где сидели делегаты. Шашка упала на голову русскому представителю, насколько я помню. И потом полицейскому комиссару Нью-Йорка пришлось целую неделю уламывать этого русского, объясняя ему, почему эта дамочка не была расстреляна на месте.
Бауэрс пришел в окончательный восторг:
— Ах, какое у них чудесное паблисити!
— Шесть месяцев назад они отправились в Лос-Анджелес, наняли грузовик с трейлером, вывели его в пятницу днем на Холливуд-Фри-Уэй, поставили так, чтобы заблокировать подъезд ко всем четырем углам, после чего Пруденс принялась колотить в барабан, и под эту музыку Пенелопа исполняла восточный танец живота. В заключение она сорвала с себя всю одежду и стала швырять принадлежности своего туалета в полицейских, которые пытались ее арестовать. А очаровашка Пруденс ухитрилась запихнуть в карман лейтенанта-полицейского свои трусики, пока он заталкивал ее в дежурную машину, а потом объявила репортерам, что этот самый лейтенант ее изнасиловал, и указала на эти трусики в его кармане как на доказательство!
— Девочки забавляются как умеют! — пришел в полный восторг Бауэрс. — Ведь они из десятки самых богатых женщин в стране, знаете ли! И я очень польщен, что Пенелопа выбрала именно эту студию, чтобы попробовать свои силы.
— Счастлив за вас! Впрочем, зачем ей было выбирать? Легче купить вас вместе с потрохами, при ее-то деньгах!
Но Бауэрс уже не слушал меня.
— Вот они идут, — произнес он благоговейно и вновь бросил взгляд на часы.
Бруно оказался высоким тощим парнем, облаченным в черное одеяние, доходящее до самых щиколоток. Гримеры и в самом деле изрядно потрудились над ним. Правый глаз казался пустой глазницей, а левый сохранял полную неподвижность. Передние зубы были выкрашены в черный цвет, так что их практически не было видно, зато два искусно сделанных чудовищных клыка, загибаясь наружу, свисали прямо на подбородок. Последний штрих художника — ярко-красная полоса, перерезавшая его горло, довершала картину. По всей полосе шли поперек жирные черные линии, так что все вместе создавало впечатление, будто какой-то неумелый деревенский коновал кое-как заштопал второпях эту чудовищную рану. Словом, желания познакомиться поближе с этим типом не возникало.
Брунгильда составляла поразительный контраст этому чудищу. На голове у нее был шлем викингов, только вместо традиционных рогов он был украшен по обеим сторонам исключительно натурально выполненными мужскими кулаками. На ней было надето что-то вроде савана из белого шелка, свободно спадавшего с плеч и едва прикрывавшего бедра. В талии он был перехвачен ржавой железной цепью, декорированной огромными зубами.