Читать интересную книгу Отдельное требование - Ольга Лаврова

— Пойми, товарищ Вознесенский, — круглым румяным голосом пионервожатого убеждал майор, — дело-то простое. У кладовщика в Павлове недостача. Чего? Пуговиц. А в чемодане что? Пуговицы! Ясно?

— Не очень, — отозвался Вознесенский.

Высокий лоб майора засветился мыслью.

— Он эти пуговицы стащил и намеревался передать продавщице промтоварной палатки на предмет реализации.

— Такую версию я как-то упустил, — со скрытой иронией протянул Вознесенский.

— А что я и говорю! — обрадовался майор. — Зачем нам сложности разводить? Недостача в Павлове — пускай и расследуют в Павлове. В соответствии с законом. Не надо, товарищ Вознесенский, преувеличивать организованность преступных элементов. Это я тебе как старший товарищ хочу подсказать.

«Знаешь ведь: не поверю, будто ты такой дурачок. Но тебе все едино, только бы спихнуть лишнее дело с плеч. Лишнее дело — лишние заботы, лишние аресты, лишние неприятности. Привык в своей конторе — или где там — сплавлять кляузные бумажки от стола к столу. Эх!..»

— Я вам советую согласовать вопрос с Головкиным, — серьезно сказал Вознесенский.

«В чем, в чем, а в этом на старика можно положиться. Предательства не учинит».

* * *

Даже не отдышавшись, Раиса позвонила. Тотчас из глубины квартиры послышались веселые, вприпрыжку шаги. «Наконец-то!» — покровительственно проворчал за дверью мальчишеский голос. Но улыбка, которую мальчик нес навстречу этому звонку, разом поблекла и сменилась досадливым недоумением. Поймав себя на невежливом выражении лица, он сказал:

— Я думал, мама, — это было полуизвинение-полувопрос.

Раиса промолчала, оглядывая его. Худенький, но широкоплечий мальчик в майке и спортивных тапках на босу ногу. Чем-то похож на мать.

— Вы к нам?

— Если ты Сережа Филимонов, то к вам.

— Проходите, мама скоро вернется.

Он отступил назад ровно настолько, чтобы освободить ворсистый коврик, постеленный перед дверью — ждал, когда гостья вытрет ноги. Раиса нетерпеливо поскребла ногами, и мальчик снова сказал: «Проходите».

Коридор был неширокий, но длинный, правую стену его целиком занимали стенные шкафы, и Раиса машинально подумала, что если сегодня придется здесь делать обыск, то провозишься до утра.

— Садитесь, пожалуйста.

Она мельком взглянула на предложенное кресло и села за стол, положив перед собой папку, где лежали пустые бланки для допроса.

Сережа не оправдал маминых надежд: все, за чем ехала Раиса, было прямо перед глазами — к дивану прислонена сложенная раскладушка, на кресле стопкой два свернутых одеяла, две подушки, две простыни. Олег Константинович, как всегда, прав. Звериное чутье!

Проследив за ее взглядом, мальчик счел нужным объяснить:

— У нас тут ночевали... Я сейчас.

Он унес раскладушку в коридор, и там скрипнула дверца стенного шкафа. Потом появился снова и, натужившись, потому что трудно было сразу все обхватить, потащил туда же одеяла и подушки. Опять скрипнула дверца.

Раиса потянула тесемку папки... и вдруг остановилась. Несовершеннолетнего можно допрашивать только в присутствии взрослых — родителей, педагога, на худой конец кого-то из соседей. Она совсем забыла за всей этой спешкой. «Позвонить в домоуправление? Седьмой час, наверно, поздно. Пойду позову кого-нибудь из квартиры напротив. Лучше мужчину — меньше потом болтовни». Она двинулась, собираясь встать.

— Извините, — снова сорвался мальчик с места.

«Какого лешего он копается теперь?» Он вернулся в наглаженной рубашке с отложным воротником. Это неожиданно кольнуло Раису. Она вздохнула, поднялась и шагнула к двери.

— Вы уходите? — спросил мальчик, и в голосе прозвучало облегчение. — Вы забыли папку...

— Нет, не ухожу. Кто живет в соседней квартире?

— Петрухины... — удивился он. — Вы их знаете?

— По вечерам они дома?

— Наверно... Я с их Сашкой вчера подрался! — вдруг сказал он, и в неуверенной улыбке воспоминание о вчерашнем азарте смешалось с неловкостью. Физиономия у парнишки была славная.

Следующий шаг Раисы к двери замедлился.

«Надо было сразу сказать, зачем я пришла. С самого начала. Этот дурацкий коврик...» Почему-то казалось, что именно коврик у входа, этот мохнатый коврик, о который было молчаливо предложено вытереть ноги, сбил ее с темпа. Она мчалась сюда, пущенная рукой Вознесенского, полная азарта и нетерпения, — и вот что-то застопорилось.

«Время, время! — подгоняла она себя. — Времени в обрез, там все ждут».

Мальчик сидел у стола, стесняясь заняться чем-то своим, стесняясь молчать, стесняясь заговорить. Присутствие Раисы сковывало его.

— Что-то мамы все нет... — томясь, сказал он. — Ушла на минутку — и провалилась...

«Сюда надо было не меня посылать. Надо было Чугунова». Она прикрыла глаза и вызвала в памяти Филимонову: уклончивые запаздывающие ответы, хрипловатый голос, который звучал почти искренне, произнося заведомую ложь, ее платье, туфли, кольцо на пальце — от всего пахло деньгами, — ее звонок сыну, так жалобно выпрошенный у Раисы и использованный для попытки скрыть ночевку посторонних людей в квартире... значит, уже допускала возможность обыска? Потом Раиса припомнила всю эту компанию жуликов... Ей нужна твердость. Она не имеет сейчас права ни на какие чувства. Да, мальчика ждет сокрушительный удар, но вина за это не на Раисе — на матери. Но неужели нельзя обойтись без того, чтобы не использовать показания сына для изобличения матери? Когда она ехала сюда, эта мысль ей и в голову не приходила. А теперь...

— Вы не против, если я пока немного приберусь?

— Приберись, — машинально ответила Раиса, продолжая думать, нет ли какого другого способа выполнить задание Вознесенского. Без допроса мальчика. Но решительно ничего не придумывалось.

Она взглянула на часы. Пора, а то будет поздно. Если Вознесенский не получит сейчас признания Филимоновой, дело закиснет, затянется. Начнется изнурительная бумажная волокита, в которой следствие будет барахтаться не один месяц. Решение все не приходило. Раиса следила за мальчиком, складывавшим на окне какие-то гвозди и планки. Потом он вытирал пыль с телевизора и что-то передвигал с места на место, а она все еще сидела и смотрела, как он снует по комнате, пока не увидела, что мальчик в третий раз переставлял одну и ту же вазочку с серванта на шкаф.

— Ты всегда такой хозяйственный?

— Надо привыкать, — поспешно ответил он. — Мы через месяц в туристский лагерь поедем. И с мамой и с папой, уже путевки есть.

— Уже путевки... — сказала Раиса, пугаясь его просветлевшего лица и неожиданно для себя снова садясь за стол.

«Не надо мне к нему приглядываться, — твердила она, теребя тесемки папки. — Я должна пойти к соседям и...»

— Вы вместе с мамой работаете?

— Нет, Сережа.

«Вот сейчас и сказать, зачем я пришла. И сразу все будет сделано... Ну!..»

Он сел напротив нее, положил на стол два исцарапанных мальчишеских кулака.

— А... откуда вы знаете, как меня зовут?

Он спросил это через силу, и Раиса вдруг поняла, что на него давно уже тянет тревогой и непонятной опасностью от нее, от ее канцелярской папки, с какой не ходят в гости, от долгого странного молчания.

И тогда она решилась.

— Запри за мной, Сережа, я ухожу.

— Тридцать пять минут, — укоризненно сказал Сашка, постучав по циферблату.

— Ну и уезжал бы на здоровье, — отрезала Раиса, яростно захлопнув дверцу и швыряя на заднее сиденье ненужную папку.

...Боже мой, как будет бушевать Вознесенский! «Раечка, где вы запропали?» — спросит он ласково, а потом... Он ее в порошок сотрет, изничтожит! Скандал неслыханный, каких не бывало!

«Да как вы смели! — загремит он. — Когда наконец до вас дойдет, что недопустимо соваться в соцзаконность с бабскими штучками?! (Нет, «бабскими» он все-таки не скажет, скажет «дамскими».) Вы юрист или массажист? Откройте алфавитный указатель к кодексу на букву «Ж». Есть там понятие «Жалость»?..»

А может, он просто побагровеет и гаркнет: «Немедленно пишите рапорт о невыполнении задания, я доложу руководству!» И добьется, чтобы ей вкатили выговор. А потом не будет ее замечать месяца три.

Нет, и это, пожалуй, не по-вознесенски. Скорей всего он с ледяным презрением начнет публично вправлять ей мозги. Бр-р, хуже не придумаешь!

Что скажет она? Конечно, не смолчит, будьте уверены.

...Если разговор пойдет на басах, она выложит всю правду.

«Вы, Олег Константинович, — скажет она, — гонитесь за тем, чтобы показать себя! Чтобы опять по району шел звон: «Ах, Вознесенский!», «Ух, Вознесенский!» Ваша цель — провести следствие с блеском и треском».

«Моя цель — истина», — слышит Раиса голос, подающий нужную реплику для ее внутреннего монолога.

«Ага, — подхватывает она, — а думали вы когда-нибудь о том, сколько может стоить истина? Если истина — цель следствия, то все ли средства допустимы для ее достижения?»