Об интонации. Об иронической интонации.
У меня нет охоты высмеять свою жизнь и свое время. Мало того, я вообще не считаю себя юмористом – сочинить и поставить капустник, как это делает Ширвиндт, я попросту не смогу. И тут дело не в моей бездарности, как мне кажется. Ведь когда я рассказываю что-либо, люди искренне и естественно смеются. Вообще мои юмористические устные рассказы-зарисовки многим нравятся. Но в них нет законченности, нет литературы. И это обстоятельство я считаю чрезвычайно важным. Короче говоря, «капустник» я считаю законченным произведением, а свои рассказы – нет. Я не продаю их, свои рассказы, а дарю. Для меня они – гимнастика, не больше. Себя же я готовлю к серьезному и настоящему. Не исключено, что я делаю большую ошибку, относясь к своим устным рассказам как к чему-то легкомысленному и второстепенному. Но поделать с собой ничего не могу. Верю, что впереди меня ждет настоящая и серьезная литературная работа. Повторяю, у меня нет охоты посмеяться над своим временем и, следовательно, над самим собой. Но и отказываться от иронической интонации, которая присутствует в моих устных рассказах, тоже не собираюсь.
Что я имею в виду, говоря об иронической интонации? Когда-то я вдруг понял, открыл для себя очень простую истину. Это было в Риге на гастролях. Я приехал на спектакль, который должен был идти в каком-то местечке на Рижском взморье. У меня было время, и я решил пойти к морю. Казалось, оно совсем рядом, было слышно даже, как шумит оно. В своей жизни я всего несколько раз видел море. Впервые побывал на море, когда мне уже исполнилось 26 лет. Каждый раз море меня поражает и захватывает своей огромностью и принадлежностью к Вселенной. И на этот раз, шагая меж огромных сосен по песчаным холмам, я готовился к тому, что меня охватит чувство свободы и вселенского покоя. Кажется, впервые, стоя у моря, я задумался о своей профессии серьезно. Я понял, наконец, что между профессией актера и просто жизнью актера существует прямая связь. Усвоить хитрости актерского ремесла – этого очень мало для того, чтобы стать актером уникальным, единственным. Необходимо прежде всего научиться профессионально жить. Профессионально жить – совсем не обязательно носить при себе записную книжку и записывать интересные встречи, впечатления, наблюдения. Жить профессионально – значит уметь настраивать свою личную жизнь, как музыкальный инструмент, на роль, которую сейчас репетируешь или играешь.
Грубо говоря, если ты готовишься к Гамлету, стремись окружить себя великим – море, скалы, горы, Бах, Бетховен, Уитмен, Эйнштейн, Рембрандт, Христос, Ницше, Рублев. Одним словом, создать все условия для зарождения Гамлета в твоей собственной душе. Но это одна сторона профессиональной жизни. Помимо этого необходимо постоянно держаться впереди времени, быть в курсе нового и передового почти во всех областях человеческой жизни. И профессиональные навыки станут ненужными, лишними или во всяком случае необязательными. Потому что для выражения нового, никому неизвестного еще потребуются новые средства выражения, новые сцепления, как бы сказал Шкловский.
Жизнь художника – жизнь пророка. Постоянная работа, постоянное напряжение, постоянное строительство самого себя. Художник-пророк все, даже каждую мелочь, в жизни человека проверяет вечностью. И только тогда рождается неповторимая, ничем вроде бы необъяснимая интонация, которая и делает произведение художественным. Я еще не разобрался в своем времени. Очень сложна жизнь на земле во второй половине 20-го века. Человек ходит по луне! Вселенские категории стали домашними, обиходными. И можно легко обмануться, купиться на это. Мне потребуется немало времени чтобы во всем разобраться, чтобы привести себя и Вселенную к общему знаменателю. Передо мной стоит сложная задача, которую еще только предстоит решить, но я от нетерпения заглядываю в ответ и настраиваю себя на совершенно определенную интонацию – на ироническую Наташа, Дезертир, «Москва – Берлин», Метаморфоза, Мизантроп, Ван Гог и Гоген, Изерли, Раскольников, Жанна д'Арк, Калиостро, Устами художника, Черный монах, Великая Армада, Франциск Ассизский и пр пр. – все, что мной задумано, покрыто слоем иронии. Иронические трагедии.
1971
Наверное, месяца полтора я не брался за перо. Сейчас, кажется, депрессия прошла, и я снова могу кое-что соображать. Правда, я никогда не переставал думать о поразившей меня идее – об одной книге, в которую вложить все мои замыслы. «Сенсации», «Чудаки», «Ходоки», «Сравнительные жизнеописания», «Театральные мечтания», «Беседы 1983 года». Ну и все художественные вещи, разумеется.
Но во всем найти гармонию и целостность. Должно получиться единое произведение искусства, а не лоскутное одеяло.
Книга о войне.
Подробный рассказ от третьего лица без подготовки переходит в повествование от первого – внутренний монолог или внутренний диалог героя.
Рассказчик – Георгий Бурков – вспоминает, а остальные герои живут сейчас, не зная, что их ждет впереди.
Смешение воспоминаний, откровенных, как «Исповедь» Руссо (в тысячу раз откровеннее только), бесед, эссе, опытов, документов и художественных обобщений моего времени – с одной стороны. Смешение времени – с другой. Разный, индивидуальный метод вскрытия истины – с третьей.
Любопытная штука: я, кажется, придумал новую, очень любопытную, форму для книги о войне. Скорее, книги не о войне, а о детях войны… Ибо и я и моя книга взросли из войны: слова моей книги – ничто, ее стремление – все. «Наташа», «Мизантроп», «Дезертир», «Наместник», «Фиктивный брак», «Шутники», «Театр имени…», «Кооператив», «Вещи», «Замок», масса других новелл, диалогов, монологов и пр. Все обрамляется повестью очень подробной и лиричной (как чеховская «Степь», например) – «Москва – Берлин».
Отправляется поезд из Москвы в Берлин. В нем едет маленький мальчик с родителями. Подробно описать впечатления этого мальчика. Все идет через его восприятие. Открытие мира. Через детей показать зарождение войны. Причины войны. Но везде присутствуют дети. Мне сейчас многого недостает сюжетно. Но не заботиться пока об этом. Я думаю сейчас о другом. О совершенно новой форме повествования. Сместить всякие понятия о времени. Взять за основу теорию относительности. Строить роман на основе этой теории. Подняться над землей. Космический размах. Через иронию и за счет новых сюжетных построений. И еще я думаю о том, что роман должен быть построен на железной логике. Все взаимосвязанно и цельно – вот один из основных девизов.
Иногда я думаю о себе как о человеке конченом. И заранее начинаю хоронить в себе художника. Легенды, которые сочиняют обо мне в Москве, начинают давить на меня, и я невольно стараюсь не разрушать их. Все это чепуха. Надо забыть обо всем. Работать, творить – вот единственное спасение от хандры и депрессий. Только создания художника имеют настоящую и постоянную ценность в нашей жизни. Остальное – суета сует.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});