Аньес не смогла сыграть свою роль до конца. Они молчали. Наконец Элизабет спросила:
– Зачем ты обрезала свои чудесные волосы? На глазах Аньес выступили слезы.
– Не знаю, – тихо сказала она. – Так, просто, захотелось… И потом, это сейчас модно…
Она добавила с жалкой улыбкой:
– Эту моду, наверное, ввела ты. А парикмахер, в самом деле, преобразил мою голову! Смешно, правда?
Элизабет по-своему поняла этот поступок сестры, и ее лицо просветлело. Она взяла руку Аньес и поднесла к своим губам:
– Дорогая сестренка, – сказала она, – я никогда не сомневалась в тебе…
Чтобы не дать волю чувствам, Аньес, внезапно поменяв тему разговора, сказала:
– Мне так хотелось принести тебе цветы. Но я вспомнила, что вам этого не разрешают.
– Мы не имеем права на цветы даже на нашей могиле! – сказала Элизабет, слабо улыбнувшись. – Нам достаточно деревянного креста: это тоже неплохо… Но ты, кажется, загрустила!
Сделав над собой новое усилие, Аньес попыталась говорить о доме моделей, о подготовке новой коллекции. Но очень быстро она поняла, что больную не интересуют больше подобные вещи и она им, может быть, уже не верит. Боясь, что не сможет долго продолжать разговор на этой жизнерадостной ноте, Аньес решила сократить свой визит.
– Я буду приходить чаще, но ненадолго, – сказала она, – чтобы не слишком тебя утомлять… Но перед тем, как расстаться с тобой, я хочу, чтобы ты знала: я снова счастлива!
– Это прекрасно! В таком случае я счастлива тоже. Это было сказано едва слышно и было похоже скорее на пожелание, чем на правду. Аньес поняла, что ее сестра больше не поддавалась на обман, разве что немного доверия к ней вернулось.
На обратном пути домой, проезжая мимо собора Сен-Франсуа-Ксавье, она внезапно притормозила. Неведомая сила подтолкнула ее войти в церковь. Портьеры из тяжелой ткани сомкнулись за ее спиной, закрыв вход. Она остановилась в нерешительности: была ли она достойна войти в Храм Божий без приглашения? Мысль об Элизабет, о ее незримом присутствии рядом, придала ей смелости. Она прошла через притвор, не чувствуя в себе сил и не осмеливаясь молиться. Она обошла церковь и на одной из колонн, украшенной резьбой, узнала святого Жозефа, с которым успела уже подружиться. Пройдя главный алтарь, она остановилась перед Девой Марией с младенцем Иисусом и вспомнила, как с точно такого образа вытирали пыль ризничие в часовне монастыря. Опустившись на колени, она начала молиться.
Когда Аньес вышла из церкви, в ее душе царил покой и появилось немного надежды…
Беспросветное, тягостное существование, состоявшее из частых визитов к больной сестре и «работой», ставшей настоящей Голгофой, продолжалось. Постепенно, но неумолимо, духовное неприятие вытесняло привычку к ремеслу.
Так и не войдя во вкус этого ремесла, она должна была принуждать себя мириться с ним. Втянутая в чудовищную, хорошо отлаженную машину проституции, она стала одним из винтиков ее механизма, который не может больше выпасть из нее без посторонней помощи. Единственным в мире существом, которое могло бы помочь ей воплотить это чудо, была та, которой она не осмеливалась ни в чем признаться.
И она не видела вокруг себя ни одного человека, которого могла бы попросить о поддержке. Жанин, которую ей удалось привязать к себе, была всего лишь несчастной девушкой, а клиенты, даже те, что выдавали себя за «добрых Самаритян» или филантропов, не внушали ей никакого доверия. Она знала, что в одиночку ей никогда не освободиться. Мятеж, растущий в ее сознании, подогревался воспоминаниями о благонравном воспитании, которое она получила в юности вместе с Элизабет, и ностальгией по чистому, незапятнанному прошлому. Мучимая этими воспоминаниями, несчастная походила на одну из тех больших раненых птиц, которые не в состоянии больше взмахнуть крыльями, чтобы оторваться от земли и вновь стать свободными.
Потребность творить милосердие, которую Аньес все больше ощущала в себе, проявилась в довольно необычной дружбе, связывающей ее с другой «протеже» месье Боба – Жанин. Как Аньес и обещала, она позвонила в бар на улице Комартен на следующий день после их первой встречи, Она сама назначила место свидания: бар на улице Марбёф. Она ненавидела этот бар, но была уверена, что не встретит там Боба. Если бы он его посещал, Сюзанн не избрала бы это место для встречи.
Когда Жанин вошла в бар, где ее уже ждала Аньес-Ирма, на ней было каракулевое манто с норковым воротником, о котором она рассказывала.
– Видишь, я одела манто только ради того, чтобы показать тебе, хотя я умираю в нем от жары! Красивое, правда?
– Очень…
Аньес узнала это манто: Сюзанн была в нем в тот вечер, когда они праздновали новоселье. Это укрепило ее уверенность в истинной роли месье Боба, которую он сыграл в смерти несчастной девушки. «Посодействовав» ее самоубийству, он не забыл унести ее манто, несомненно представлявшее ценность, и «одолжил» его Жанин, как и «Эм-Жи»… Аньес понимала, что если не постарается изменить положение, то может наступить день, когда манто окажется уже не на плечах Жанин, а на другой девушке. Зная месье Боба, можно было предположить, что меха долговечнее тех, кто их носит.
– А знаешь, Кора, я так рада, что познакомилась с тобой! До тебя у меня не было ни одной подруги, это правда! Трудно подружиться девушкам нашей профессии, особенно, если тебе немного везет, потому что другие начинают завидовать! Их просто бесит, что я работаю на «Эм-Жи».
Ты, по крайней мере, не похожа на них. Тебе плевать у тебя есть своя машина! Я много думала о тебе вчера вечером…
– Ты сказала Фреду, что познакомилась со мной?
– Я хотела, но так и не сказала. Это его не касается. Разве я не имею права на свои маленькие секреты? Я отдаю ему все свои бабки; этого с него достаточно… А ты говорила обо мне своему Андре?
– Я тоже не дура! Он ревновал бы…
– Дружба между женщинами не касается мужчин.
– Тебе не кажется, что было бы неплохо встречаться здесь каждый день, разумеется, кроме воскресений и праздников? В такое же время, как сейчас, чтобы выпить кофе, согласна?
– Мысль превосходная.
– Это действительно удобно и тебе, и мне, потому что настоящая «работа» никогда не начинается раньше половины третьего, пока эти типы с бабками не пообедают. Наша клиентура не любит спешить за столом, иначе она не была бы серьезной! Сегодня за кофе плачу я, а завтра – ты, договорились?
– Идет!
– Давай заключим такой договор: никогда не отбивать клиента, если случится подцепить одного и того же…
– Клянусь!
Со времени этой странной клятвы дружба между ними крепла день ото дня. Жанин, как того и хотела Аньес, целиком прониклась уважением к «старшей» подруге. Через несколько недель она полностью стала доверять Аньес. Она рассказывала ей обо всем: о своих ежедневных приключениях, успехах и разочарованиях, своих надеждах и мечтах. Постепенно Аньес окончательно прониклась к ней симпатией, симпатией, смешанной с жалостью. Аньес дарила свою дружбу Жанин, как она подавала милостыню беднякам. Судьба малышки Жанин внушала ей глубокое сострадание.