Читать интересную книгу Большое кочевье - Анатолий Буйлов

— Не бойся — много сразу не выпадет, — возразил Фока Степанович.

Стадо покорно двигалось вверх по широкому распадку к низкой седловине перевала, с обеих сторон которого, словно бумажные колпаки, стояли островерхие вершины гольцов.

— Хорошо знают дорогу на зимовку, — одобрительно сказал Костя, кивая на стадо.

— Костя! А почему утром Фока Степанович говорил, будто стланик лег на землю? Стланик не живой, как же он может лечь?

— Не прав ты, Николка. Стланик живой, и любое дерево живое, и даже камень живой. Вот положи камень на костер — он лопнет и запищит. А стланик перед снегом всегда ложится на землю, снег его потом укроет, как одеялом, ему и тепло всю зиму, а весной он поднимается из-под снега. А ты говоришь… — И торопливо, точно опасаясь Николкиных возражений, перевел разговор: — В чуме уже холодно, надо быстрей к Ахане кочевать, у него палатки и печки. В палатке сейчас теплей жить, а в чуме хорошо только летом, дым от костра комаров выгоняет.

— А как же раньше жили, когда у вас палаток и печек не было?

— Чум зимний был из оленьих шкур, дырка для дыма была меньше. Костер большой делали, но все равно плохо — холодно, дым глаза кусал!

Николка представил себе небольшой, засыпанный снегом чум, затерянный в бескрайней тайге, сидящих вокруг костра пастухов в меховых одеждах, с красными от холода руками, ему вдруг стало тоже холодно, и он поежился.

Встреча с Аханей была радостной. Аханя с Худяковым не только юколы наготовили на целый год, но и наделали уздечек, алыков, тонких ремешков для увязки груза.

— Молодцы, братцы! Молодцы! — похвалил их Шумков.

Но особенно довольны были пастухи тем, что Аханя перехватил и собрал в табун прорвавшихся с Эткилана оленей. В табуне, который он с Худяковым собрал, насчитывалось около трехсот голов. И все же, несмотря на это, в стаде недоставало еще голов полтораста.

— Ничего, это уже не четыреста, — утешали друг друга пастухи. — Найдем оленчиков, куда им деться? Не улетят же.

— Да уж конечно, следы оставят. Вот снег упадет, тогда и отыщутся.

Снег начал падать с полуночи и падал непрерывно двое суток.

Потерянных оленей отыскать все не удавалось. Николка днем караулил стадо на выпасе, не давая ему широко разбредаться, а пастухи уходили на поиски и возвращались в чум поздно, усталые, голодные, хмурые.

— Куда же они делись? — неизменно спрашивал Шумков, ни к кому не обращаясь.

— А черт его знает! — отвечал ему кто-либо из пастухов, и тотчас каждый начинал высказывать все новые и новые предположения.

Однажды, после серии таких предположений, Аханя, не принимавший прежде участия в спорах, обращаясь к Шумкову, сказал:

— Я думаю, надо завтра кочевать. Олени весь ягель вытоптали, худые будут. Как будем худых оленей на кораль гонять? Председатель ругать будет — почему олени худые? Снег скоро большой упадет, как нарты достанем? Как дрова искать будем? Ты, бригадир, думай хорошо…

Старик был прав. Посовещавшись, пастухи решили завтра же ехать за нартами на Варганчик и готовиться к кочевкам на зимовку.

— Потерянных оленей искать будем после корализации, — решил Шумков.

На Варганчик за нартами отправили Аханю и Николку. Оленей поймали самых смирных. Кочевали быстро, без остановок, смело пересекая замерзшие озера и топи. Лиман уже был скован льдом, но Аханя пересекать его напрямик побоялся, повел караван вдоль берега; здесь лед был толще и присыпан снегом — оленьи копыта не скользили по нему. Приятно было идти по такому льду.

К полудню следующего дня Николка увидел высокий штабель сложенных друг на друга нарт.

— Завтра на табор будем кочевать, сиводня олень надо давать отдыхать, — объявил Аханя. — Ездовиков отпустим с колодками. Так лучше — иво шибка хитрый олень! Колодка не повесишь — иво сразу будут стадо убегали. Как будим таскать? Так, да? — И старик засмеялся, показывая как придется им таскать на себе нарты, если ездовые убегут.

Маленькую двухместную палатку поставили быстро.

После обеда Аханя взялся чинить нарты. Николка хотел помочь ему, но старик отмахнулся:

— Моя сам будим делать. Тибе нада ходили куропатки на ужин стрелять.

Николка охотно взял малокалиберку и пошел вдоль косы к сопкам.

Варганчик нельзя было узнать: стланиковые кусты спрятались под снегом, лишь кое-где торчали из-под снега метелки карликовых березок. Море было темное и хмурое, слабый, но пронизывающий ветер поднимал свинцовые волны и тяжко швырял их на ледяной припай.

Николка поднялся в сопки. Здесь тихо и спокойно, палатка отсюда казалась крохотным зеленым ромбиком. Николка перевалил отрог и начал спускаться в глубокий распадок, на склонах которого весной пастухи часто находили гнезда куропаток. Осторожно спускаясь, он вскоре ощутил ногами, что идет по чьим-то старым следам. Николка остановился и стал щупать ногами вокруг себя более внимательно. Несмотря на то что следы были засыпаны свежевыпавшим снегом и совсем не проступали на поверхности, он готов был отдать на отсечение голову, что идет именно по следам. Если он отступал в сторону от следов, нога проваливалась глубже и ощущала рыхлость, там же, где были следы, ноги ощущали твердую неровность. Временами под подошвой глухо хрумтели смерзшиеся комья снега. Николка пошел зигзагами и скоро установил, что под ногами довольно широкая торная шахма. На баранью шахму она не походила. Да и не водились в этих местах бараны.

«Очень похожа на оленью шахму… Стоп! — Николка остановился, пораженный и обрадованный этой мыслью. — А вдруг и правда олени? Мы их там везде ищем, а они здесь. Вот черт! — У него даже дух захватило. — Вся бригада искала, найти не могла, а я возьму и пригоню. — Николке стало жарко, он расстегнул верхнюю пуговицу на телогрейке, еще раз пощупал ногою след. — Ну, конечно, это олени, кто же еще? Не трактор же проехал здесь…»

Николка побежал вниз, но тут же попал в рыхлый снег мимо следа. Пришлось идти медленней, то и дело щупая ногами, как это делает человек, идущий по тонкому коварному льду. На противоположном склоне олени, видимо, разошлись. Николка потерял шахму, а натыкался лишь на одиночные следы, которые тут же терял. К счастью, склон был небольшой, вскоре олени опять сошлись и пошли тропой.

«За хребтом они обязательно задержатся — там ягеля много», — подбадривал себя Николка, с тревогой поглядывая на малиновое солнце, низко стоящее над синими гребнями далеких гор.

Но за хребтом оленей не оказалось, зато были их свежие следы — здесь они долго паслись, всюду виднелись копанины с клочьями выдернутого ягеля.

Солнце кануло. Белесое, как известка, небо быстро темнело, точно в него подливали синьку.

С минуту постояв в нерешительности, Николка побежал дальше, надеясь догнать оленей в следующем распадке. Но и в следующем распадке их не оказалось — только следы.

Тонкий серпик луны, прозрачный и хрупкий, как обсосанный золотистый леденец, неподвижно висел над угрюмыми сопками. Казалось, крикни погромче, топни ногой посильней — упадет он с высоты на твердую промерзшую землю, рассыплется вдребезги, и тогда наступит вечный холод и вечная тьма…

Следы угадывались смутно, расплывчато.

Вскоре Николка почувствовал голод и усталость и вдруг ощутил свое одиночество и беспомощность. Панический страх овладел им. Разум подсказывал ему вернуться, а ноги продолжали нести его по следу, и он шел, подавляя усталость и страх, отгоняя тревожные мысли. Он, конечно, сознавал, что поступает глупо, разумней было бы вернуться на табор, а завтра со свежими силами, с запасом еды вновь отправиться в погоню, тем более что след уже найден. Но в этом случае не будет эффекта. А ему так хочется пригнать оленей неожиданно, как снег на голову, чтобы потом долго говорили о нем.

«Ничего, ничего, — упрямо твердил он себе. — Вот пройду еще немного и за той сопкой догоню их обязательно… А если не догоню? — он зябко поежился, тревожно посмотрел вокруг. — Если не догоню, тогда разожгу костер и буду сидеть до утра, утром придет Аханя. А где же ты костер возьмешь? Здесь и дров-то нет, камень да ягель. Ну ладно, без костра обойдусь, догоню оленей — убью одного, печени наемся, шкуру сниму — тепло будет». Так рассуждал Николка, идя по следу, пошатываясь от усталости и глотая горькую слюну — хотелось пить и есть, а еще зарыться в снег и крепко уснуть.

Угрюмо и враждебно горбились вокруг мертвенно-синие гольцы, и даже луна казалась похожей на чье-то узкое враждебное лицо. Неожиданно рядом с Николкой раздался оглушительный хлопок и треск. Николка вздрогнул и присел, сердце его отчаянно затрепетало. Тишина. Через минуту-другую где-то далеко прозвучал жуткий злорадный хохоток.

— Фу ты, черт! — облегченно вздохнул Николка, поднимаясь на ноги. Кому принадлежат эти жуткие звуки, он уже знал — так кричит куропач, когда приземляется.