На это я ответил:
– Мы, значит, могли бы быть сверхлюдьми, но искалечены своими собственными железами, которые создают какую-то блокаду? Так? Или, может быть, нет?
Швейц рассмеялся. Лицо его стало очень красным. Я спросил, верит ли он на самом деле в эту гипотезу о противодействующем гормоне и снимающем запрет средстве, и он сказал, что у него нет достаточных данных, чтобы вынести более точное суждение.
– Вы что-нибудь уже ощущаете? – спросил я.
– Только вино, – хихикнул он.
Мы ждали.
Мы ждали…
«Может быть, ничего и не произойдет», – подумал я, мне стало легче.
Мы ждали.
Наконец, Швейц сказал:
– Сейчас! Похоже, уже начинается!
35
Сначала я ощутил жизнедеятельность своего организма: стук сердца, пульсацию крови в артериях, движение жидкости где-то в глубине моего тела.
Я стал в высшей степени восприимчив к внешним раздражителям: к воздуху, обволакивающему щеки, к складке одежды, касающейся бедра, давлению пола на пятки ног. Затем начал пропадать контакт с окружающим, поскольку по мере того, как усиливалось мое восприятие, сужался круг ощущений. Вскоре я уже не мог определить форму комнаты, так как уже ничего не видел четко, кроме узкого туннеля, на другом конце которого находился Швейц. За пределами этого туннеля был только туман. Страх охватил меня, я изо всех сил старался прояснить свое сознание, как делают это люди, выпившие слишком много вина. Но чем сильнее я пытался вернуть себя в привычное состояние, тем быстрее нарастали происходящие со мной перемены. Я впал в какое-то яркое опьянение, мне казалось, что я пью из того же родника, из которого пил Джант. Послышался какой-то пронзительный звук, который быстро нарастал, пока, казалось, не заполнил всю комнату. Однако этот странный звук не причинял мне боли. Стул подо мной начал вздрагивать и качаться, будто в такт с биением самой нашей планеты. Затем я понял, что все мои ощущения усилились вдвое. Теперь я чувствовал еще одно сердцебиение, еще один ток крови по венам, еще одно урчание желудка. Но это не было простым удвоением, так как все эти ритмы были другими, переплетающимися с ритмами моего тела. Взглянув на Швейца, я понял чьи жизненные ритмы начал постигать. Мы замкнулись друг на друге. Теперь я уже с трудом различал, когда бьется мое сердце, а когда его, и иногда, подняв глаза на землянина, видел свое собственное раскрасневшееся, искаженное лицо. Я чувствовал, как растворяется реальность, как падают стены и подпорки. Я уже не ощущал себя Кинналлом Даривалем как личностью. Во мне уже звучали не «он», "я", а «мы»! Я потерял не только свою индивидуальность, и само понятие о ней.
Я довольно долго оставался на этом уровне и даже подумал было, что действие наркотика начинает ослабевать. Я уже отличал разум и тело Швейца от своего разума и тела. Но вместо облегчения от того, что худшее уже позади, я ощутил разочарование: ведь я так и не испытал слияния разумов, которое обещал Швейц.
Однако я ошибся.
Да, первая дикая волна действия лекарства закончилась, однако только теперь началось настоящее общение между нами. Швейц и я пребывали врозь, но тем не менее вместе. Это было настоящим самообнажением. Я увидел все, как будто его душа была распростерта на столе и я мог исследовать ее столь тщательно, как мне того хотелось.
Вот нечеткое лицо матери Швейца. Вот воспоминание о Земле. Глазами Швейца я видел мать всех планет, изуродованную и загаженную, однако через весь этот ужас ясно проступала ее красота. Вот старый, запущенный город, где он родился. Вот дороги, которым десять тысяч лет, колонны древних храмов. Первая любовь. Разочарования и потери. Предательства. Радость.
Рост и изменения. Упадок и отчаяние. Путешествия. Ошибки. Признания.
Умножения. Я видел солнца сотен планет.
Я прошел сквозь все слои души Швейца, видя жадность и хитрость, злонамеренность и настойчивое стремление не упустить удобного случая. Вот оно, саморазоблачение. Вот человек, который жил только ради самого себя.
И все же я не отпрянул от темных глубин его души.
Я видел гораздо большее: его тоску, страстное желание приобщиться к чему-то высшему, вроде… бога. Пусть этот человек – хитрый приспособленец. Может быть! Но он также и ранимый, честный, пылкий, несмотря на все его мелкие делишки. Я не мог сурово осуждать Швейца. Я был им. Потоки его "я" омывали нас обоих. Если бы я отбросил Швейца, я должен был бы отбросить и Кинналла Дариваля. Моя душа была полна теплого чувства к этому землянину.
Я ощутил, что и он проник в мой внутренний мир. Я не возводил никаких барьеров, когда почувствовал, что он находится в моей душе. И его глазами я видел то, что он видел во мне. Мой страх перед отцом. Ужас перед братом.
Любовь к Халум. Побег в Глин. Женитьбу на Лоимель. Мои мелкие ошибки и мои мелкие добродетели. Все-все. Швейц, смотри. Смотри. И все это возвращалось ко мне, отразившись в его душе. Однако смотреть на все это было совсем не мучительно. «Любовь к другим начинается с любви к себе», – неожиданно подумал я.
В это мгновение во мне пал и вдребезги разбился Завет!
Постепенно мы со Швейцем стали разъединяться, хотя еще и оставались в контакте какое-то время. Когда наконец он исчез, я ощутил какую-то дрожь, как будто лопнула натянутая струна. Нас окружала тишина. Глаза мои были закрыты. Я испытывал тошноту где-то глубоко внутри и сознавал, как никогда прежде, ту пропасть, которая отделяет нас друг от друга. Наконец после долгого молчания я взглянул на землянина.
Он смотрел на меня ярко горящими глазами, дико ухмыляясь. Только теперь я видел в этом не столько признаки безумия, сколько отражение внутренней радости. Он казался моложе. Лицо его все еще горело.
– Я люблю вас, – нежно произнес он.
Эти неожиданные слова были подобны удару молнии. Я сцепил пальцы и закрыл ладонями, как бы защищаясь.
– Что вас так сильно взволновало? – изумился Швейц. – Грамматика или значение моих слов?
– И то, и другое.
– Разве это такие ужасные слова, – «я люблю вас»?
– Никогда не приходилось… Никогда не слышал… Никогда не знал, как…
– Как ответить на них? Чем? – Швейц засмеялся. – Я не вкладывал в свои слова какой-либо физиологический смысл. Это было бы слишком омерзительно. Нет. Я имел ввиду только то, что сказал, Кинналл. Я побывал в вашем мозгу и мне понравилось то, что я там увидел. Я люблю вас!
– Вы произносите слово "я"? – удивился я.
– А почему бы и нет? Неужели я должен сейчас отрекаться от самого себя? Не бойтесь, Кинналл, освободитесь от груза условностей. Я знаю, чего вы хотите. Вы думаете, что те слова, которые я только что произнес, оскорбительны? На моей планете, – Швейц махнул рукой куда-то вдаль, – в этих словах заключена какая-то святая странность. Здесь же они вызывают только отвращение. Ни в коем случае нельзя сказать «я люблю вас», не так ли? Целая планета отказывает себе в этом маленьком удовольствии! О, нет, Кинналл, нет.
– Пожалуйста, – неуверенно начал я, – все еще не выработалось полного приспособления к воздействию этого лекарства. Когда вы таким образом заговариваете…
Однако землянин не сдавался.
– Вы же были в моем разуме, – сказал он. – Что же вы отыскали там?
Был ли я отвратителен вам? Откройтесь же наконец, Кинналл! У вас теперь от меня нет секретов! Прошу вас, скажите правду!
– Значит вы знаете, что вас нашли более достойным уважения, чем это ожидалось вначале?
Швейц хихикнул:
– И я могу сказать то же самое! Почему мы даже теперь боимся друг друга, Кинналл? Вы же слышали: «Я люблю вас!» Мы установили контакт. Мы обнаружили, что можем доверять друг другу. Теперь вы должны измениться, Кинналл. Причем вы должны больше, чем я, потому что вам нужно идти дальше.
Идите, идите. Говорите откровенно. Скажите эти слова.
– Никакой возможности!
– Скажите "я".
– Это очень трудно.
– Скажите. Не как ругательство. Произнесите это так, как если бы вы любили себя!
– Пожалуйста!
– Скажите их!
– Я… – выдавил я.
– Разве это ужасно? Еще, еще! Скажите о своих чувствах ко мне!
Правду, Кинналл! Правду из самых глубочайших глубин вашего естества!
– Чувство тепла, привязанности, доверия…
– Любви?
– Да, любви, – признался я.
– Тогда скажите!
– Любовь.
– Это не то, что я хочу услышать.
– А что же?
– Чего-нибудь, чего не говорили на этой планете уже две тысячи лет.
Теперь вы должны сказать это. Я…
– Я…
– Люблю вас.
– Люблю вас.
– Я люблю вас.
– Я… люблю… вас.
– Это только начало, – кивнул Швейц. Пот струился по его лицу (по моему тоже). – Мы начали, узнав, что мы можем любить. Мы начали с того, что заставили себя быть способными любить. Затем мы начнем любить. Да? Мы начнем любить.
36
Позже я сказал:
– Вы получили от этого лекарства то, что хотели, Швейц?
– Частично.
– Почему?
– Я искал бога, Кинналл, но я не совсем нашел, хотя и знаю теперь, где искать. То, что я на самом деле понял, это как больше не быть одиноким. Это первый шаг по дороге, которую я хочу пройти.