— Я тоже был очень занят. — Он рассказал Линдсей о том, как у него прошла неделя, о старушке, которой поставили ошибочный диагноз и отправили умирать в полном неведении в богадельню, пока оттуда ему не позвонила знакомая медсестра и все не рассказала. — Я осмотрел ее во вторник, а в среду уже прооперировал. В начале этой недели она уже называла весь персонал по именам и расспрашивала о семьях. Теперь, когда она окончательно поправится, ее выпишут домой.
— Это прекрасно. — Линдсей взяла его за руку. Она гордилась Стефаном.
— Это все наука.
— Не наука, а люди, которые умеют научные достижения применять.
— Научные принципы лечат.
— Лечит человеческое участие.
— Не сомневаюсь, твой друг Алден с тобой бы согласился.
— Я тоже в этом не сомневаюсь.
Он взял ее чашку, чтобы наполнить чаем.
— Как ты себя чувствуешь?
— Уже лучше. Меня лечит твое присутствие.
— И хорошее питание.
Она рассмеялась. Они неотрывно смотрели друг на друга. Их теперешняя близость становилась пугающе притягательной. Ей больше не хотелось делать вид, что это не так.
— А когда, по-твоему, разница между нами сделалась роковой?
— Когда мы перестали пытаться понять друг друга.
— Возможно. — Она взяла свою чашку, но к губам не поднесла. — Я пыталась все понять. Мне даже казалось, что у меня получилось.
Стефан так долго раздумывал, прежде чем ответить, что Линдсей решила, что он хочет сменить тему. Но она ошиблась.
— И что же ты поняла?
Линдсей показалось, что она готова простить его.
— Я поняла, что ты любил меня, насколько это возможно для тебя. Что у тебя никогда и в мыслях не было сделать мне больно. Но что любовь никогда не будет занимать главное место в твоей жизни. У тебя попросту не было на нее времени.
— Тогда ты ничего не поняла.
Она снова поймала на себе его взгляд, хотя и понимала, чем это чревато.
— И что же я не поняла?
— Сейчас не время говорить об этом, — ответил он холодно.
— Может быть, это поможет нам преодолеть время.
— Думаю, тебе следовало завести этот разговор до того, как мы развелись.
— Мне казалось, если бы ты тогда понял, в каком я отчаянии, то сам завел бы этот разговор. Но этого не произошло. Ты просто посмотрел на меня и сказал: «Ну что ж, раз ты этого хочешь, я поговорю со своим адвокатом».
— А ты заговорила о разводе, только чтобы поднять проблемы наших взаимоотношений? Решила таким образом положить конец игре, правила которой даже не удосужилась мне объяснить?
Линдсей поставила чашку.
— Нет! Тогда я была слишком обижена, чтобы продолжать с тобой жить. К тому же я знала тебя слишком хорошо и понимала, что даже под страхом развода ты не станешь говорить мне о своих чувствах.
— Подожди минуточку. Я сейчас вернусь.
Она не могла ждать. Ответы Стефана, так же как и его молчание, вертелись у нее в голове. Беспокоило ее и еще кое-что. Ее собственные слова. Правду ли она говорила? А может, она попросила Стефана о разводе, ухватившись за это, как за последнюю попытку примирить противоречия между ними, и сама отказывалась в этом себе признаться? Может, это было всего лишь неудавшейся попыткой показать ему, как он ей нужен?
Тогда Линдсей и впрямь убедила себя в том, что хочет, чтобы Стефан ушел. Теперь же ее мучали сомнения, а было ли это ее истинным желанием. Прошел год — их развод стал свершившимся фактом. Но принес ли он ей хоть какое-нибудь успокоение? А главное, думала ли она когда-нибудь, что он принесет успокоение?
— Ты можешь сесть?
Даже если Стефан и был взволнован происшедшим, это не было заметно. Он был похож на самого обыкновенного врача, которому каждый день приходится иметь дело с совершенно посторонними людьми. Линдсей ничего не оставалось, кроме как можно скорее покончить с этой процедурой, и она уселась, оперевшись на подушки.
— Как ты себя чувствовала утром, до того как тобой занялся Алден?
— У меня кружилась и болела голова.
— У тебя такое впервые?
Сказать ли ему правду, подумала Линдсей.
— Нет, но сегодня я впервые почувствовала, что не могу не обратить на это внимание.
— Линд...сей. — Он покачал головой. — Обещай, что, если у тебя появятся еще какие-нибудь необычные симптомы, ты сразу же поставишь меня в известность.
— Стефан, головные боли у меня от перенапряжения.
Он взял стетоскоп.
— Давай я послушаю тебя.
— У меня все в порядке с дыханием.
— Не сомневаюсь. Но все же позволь мне тебя послушать.
Она никогда его не стеснялась, даже в самом начале их отношений. Все это глупости, сказала она себе и расстегнула молнию.
Он потянул молнию еще ниже. Должно быть, Стефан догадался, что на ней нет бюстгальтера.
Стефан согрел раструб стетоскопа ладонью.
— В груди какие-нибудь боли беспокоят? Или кашель?
Линдсей отвела глаза.
— Нет.
— Послушай, Линдсей, я все-таки врач.
— Ты мой муж и любовник. — Тут она поняла, что только что сказала. — Бывший, — добавила она.
— Дыши.
Это было нетрудно, но, когда он коснулся ее стетоскопом, она вздрогнула. Стетоскоп был холодным, но ладонь Стефана оставалась теплой. Он обвел рукой ее грудь и прижал инструмент к телу.
— Выдохни.
Нарастающие в ее теле ощущения не имели ничего общего с болезнью. Линдсей почувствовала, как кровь прилила к щекам и как захватило у нее дух, когда он снова переместил стетоскоп.
— Вдохни еще раз.
— Ты еще не наслушался?
Стефан встретил ее взгляд.
— Вдохни еще раз.
Она вдохнула и задержала дыхание. Левой рукой он придерживал ее за плечо, а правой держал стетоскоп.
— Хорошо, теперь выдохни.
Линдсей знала, как учащенно бьется ее сердце. Ей казалось несправедливым, что все ее чувства так очевидны для него в то время, как свои он прячет глубоко внутри.
— Тебя так беспокоит мое здоровье? — требовательно спросила Линдсей. — Или это еще что-то? В конце концов, как ты можешь оставаться объективным?
— Еще.
— Что еще?
— Вдохни еще раз.
Линдсей сделала ему такое одолжение. Затем она подняла руки, собираясь застегнуть молнию. Но Стефан сделал это сам. Она вздрогнула, когда его руки задержались у нее на плечах.
— Я не возражал, когда ты попросила меня о разводе, — тихо произнес он. — Мне казалось, что между нами все кончено. Ведь если бы ты меня любила, то не захотела бы разводиться.
Сколько ошибок. Сколько непонимания. На щеку ее скатилась слеза.
— Это было к лучшему. Нечего ворошить прошлое.
— Думаешь? Значит, я зря трачу время каждый день?
— А как что-то может быть по-другому, если мы все такие же?