Читать интересную книгу Пандора в Конго - Альберт Санчес Пиньоль

Однако если бы мы рассматривали внешность девушки с чисто эстетической точки зрения, то нам бы пришлось признать, что отдельные части ее фигуры выглядели почти уродливо. Возьмем, к примеру, ее конечности. Длинные ноги прекрасно соответствовали телу газели, но руки, пальцы которых почти касались ее колен, когда Амгам вытягивала их вдоль туловища, сильно портили общее впечатление. Стопы ног и кисти рук были слишком велики. Когда Маркус клал свою ладонь поверх ладони девушки, ее пальцы выглядывали из-под его руки. Рубашки и брюки Уильяма были ей коротки: она была высокой, очень высокой. На целую голову, а может быть, Даже на две выше Гарвея. Мужчины привыкли смотреть на женщин сверху вниз, но с Амгам обычное положение вещей менялось, и Маркус испытывал по этой причине робость. Груди ее были очень маленькими, почти не развитыми, соски размером с пуговицу. Нос прямой и длинный, с плотно натянутой на нем кожей. А поскольку рот у девушки тоже был большой, все ее лицо казалось нарисованным вокруг перевернутой буквы Т.

И все же эстетическая оценка внешности Амгам должна была непременно учитывать тот магнетизм, которым обладало это белоснежное создание.

Она была иностранкой чистой воды, а потому могла вынести совершенно беспристрастное суждение о жизни на Земле. Если бы Амгам взялась высказать свое мнение о нашем мире, ее оценка оказалась бы свободна от какого-либо предубеждения, поиска выгоды или предвзятых симпатий. Во время наших бесед Гарвей никогда не размышлял на эту тему. Я сам пришел к такому выводу. (Следует признать, что он напрашивался сам собой.) Братьям Краверам он не мог прийти в голову, потому что они смотрели на мир глазами пиратов и видели перед собой добычу, а не сокровище. Гарвей, человек куда более простой, по крайней мере видел в ней женщину.

Однажды утром Маркус заметил, что Амгам ушла с поляны. Ничего удивительного в этом не было. Девушка часто исчезала из поля его зрения, углубляясь в лес, а потом после небольшой прогулки возвращалась к палаткам. Но в тот день пошел дождь, настоящий ливень. Капли барабанили по мискам и консервным банкам, точно град пуль, а прогалина на глазах превращалась в грязное болото. Надо сказать, что Маркус уже знал, что, хотя дожди в Конго казались началом Всемирного потопа, длились они недолго. Обычно в таких случаях братья Краверы прятались под полотняным навесом, укрепленным на четырех шестах около прииска. Но, если бы дождь не прекратился, им могло прийти в голову вернуться в палатки, чтобы переждать непогоду, и тогда Уильям обнаружил бы пропажу своей беляночки.

Слава богу, вскоре выглянуло солнце. После грозы Уильям и Ричард становились еще более раздраженными, чем обычно. Перед тем как продолжить работу, требовалось откачать из ямы воду, что означало потерю времени, это неминуемо влекло за собой убытки. Со своего места Маркус слышал ругань братьев Краверов и щелчки хлыста.

Однако Амгам не возвращалась. Глина на поляне просохла. В горшках и кастрюльках, которые успели наполниться дождевой водой, утонули десятки бестолковых мошек. Маркус забеспокоился не на шутку. Он оставил котел на огне и направился в глубь сельвы, то и дело окликая девушку:

– Амгам? Амгам?

Ответа не было. Гарвей слышал только шорохи леса и потрескивание веточек, которые ломал на своем пути. Черт возьми! С чего он взял, что Амгам не убежит? Сельва была полна опасностей, ей ни за что не удалось бы выбраться из нее. Тем не менее по какой-то причине, которая теперь казалась ему абсурдной, Маркус счел, что девушка была достаточно разумной, чтобы отказаться от мысли о побеге. Но она, вероятно, смотрела на мир с другой точки зрения. Какой бы опасной ни казалась ей сельва, для нее не было ничего страшнее палатки Уильяма. Вот именно – Уильям Кравер. Он убьет его. Когда Маркус освободил господина Тектона – это было одно, но лишить этого человека любимой ночной игрушки – совсем другое.

– Амгам!!!

Она могла быть где угодно. Гоняться за девушкой с такими длинными ногами не имело никакого смысла. Маркус стащил с головы поварской колпак и стал разъяренно топтать его ногами. К счастью, в этой части сельвы растительность была не слишком плотной, что позволяло разглядеть предметы на расстоянии двадцати-тридцати метров. Там, в отдалении, он заметил белую фигуру.

Амгам сидела на большом камне, трава не закрывала его полностью. В этом месте, прямо над камнем, зеленый свод был более плотным. Из-за избытка влаги трава и кусты здесь не росли: во время ливней на листьях скапливалось столько воды, что она еще долго сочилась вниз. Вот и сейчас – на прогалине давно светило солнце, а на Амгам продолжали падать мелкие настойчивые капли этого природного душа. Плотная листва создавала зеленый сумрак, который то тут, то там пронизывали тонкие солнечные лучи.

Девушка сняла с себя одежду. Она сидела на плотном ковре изо мха, который покрывал камень, скрестив ноги и закрыв глаза, и не спеша водила головой из стороны в сторону, чтобы вода омыла все тело. Ее волосы теперь сияли такой же белизной, как и тело. Маркус направился к ней, радуясь тому, что она нашлась. Ему было неловко мешать ей, пока она купалась. Нет, это было не просто купание, а что-то иное. Амгам казалась сейчас другой женщиной.

Подойдя ближе, Гарвей кашлянул, чтобы заявить о своем присутствии, но девушка не обратила на него никакого внимания. Маркус увидел легкое облачко пара, которое обволакивало все тело Амгам, – это испарялась вода, коснувшись ее горячей кожи.

Маркус промок до нитки. Он протянул руку вперед и дотронулся до ее колена:

– Доброе утро. Нам пора возвращаться.

Амгам открыла свои огромные глаза. Ее веки поднимались медленно, точно под действием какого-то механизма.

Девушка взглянула на него, и Маркус увидел, что в ее глазах светится разум в самом чистом его виде, подобно редким самородкам чистейшего золота. Она не подчинилась ему и, вместо того чтобы спуститься с камня, заговорила.

Конечно, Гарвей не разобрал ни единого слова, однако тон был ему понятен. В ее голосе звучала не обида – гнев. Так говорит человек, выносящий приговор. Амгам прожила на прогалине достаточно, для того чтобы составить представление о том порядке, который там был установлен. И когда она говорила с Маркусом таким тоном, когда обращала на него полный негодования взгляд, ее речь означала: ты тоже – часть этого порядка, Маркус Гарвей, ты готовишь еду для убийц.

Маркус решительно покачал головой:

– Я ничего не могу изменить. Не могу.

Амгам молчала. Вода текла по ее лбу и попадала в глаза, но даже при этом она не моргала. Гарвей отступил на шаг назад, напуганный и пристыженный:

– Я не могу пойти против Краверов. Никто не в силах что-либо изменить.

Маркус пришел в лес, преследуя беглянку, а теперь убегать пришлось ему. В сторону поляны.

Однажды я засиделся за пишущей машинкой допоздна. Около половины второго ночи со мной стало происходить что-то странное. Я не мог выбросить из головы Амгам. Я вдруг подумал, что судейские чиновники исписали тысячи страниц, готовя этот процесс, но о самой главной фигуре дела Гарвея не имели ни малейшего понятия. Снежно-белая девушка в действительности явилась тем критическим оком, которое изменяло людей, на которых смотрело. Маркус Гарвей встретил этот взгляд и уже не смог оставаться таким, каким был раньше. Я помню, как мои руки слетели с клавиш машинки и зажали мне рот.

Несмотря на поздний час, я вошел в комнату соседа:

– Господин Мак-Маон… Просыпайтесь, господин Мак-Маон… – говорил я, тихонько тряся его за плечо.

– Томми? Что такое? – перепугался Мак-Маон. – В доме пожар?

Я присел на краешек его кровати. Мак-Маон приподнялся на постели.

– Господин Мак-Маон, – сказал я, – как вы влюбились в свою жену?

– О чем ты говоришь? – удивился он, протирая заспанные глаза. – Ради святого Патрика, Томми! Ты знаешь, который час?

– Пожалуйста, расскажите мне об этом.

– Я хочу спать, Томми. Ты что, не можешь подождать до завтра? Завтра я расскажу тебе о Мари.

– Нет, пожалуйста, расскажите сейчас.

Мак-Маон протер глаза. Я было испугался, что он сейчас громко пукнет, но сосед ограничился тем, что почесал у себя под мышками и в затылке.

– Ну, что ж, – сказал он, приводя в порядок свои мысли. – Мне нужна была женщина молодая, чистоплотная, покорная и веселая. И, конечно, мне хотелось, чтобы она родила много детей. Ну, вот я и стал такую искать. Сначала в нашей деревне, а потом и по всем другим.

Я не выдержал:

– Разве так можно, чудак вы человек? Что вы хотели: жениться или корову купить?

Мак-Маон ответил неожиданно твердо:

– Мари – самая прекрасная женщина на Земле. Я бы десять раз объехал вокруг света, чтобы отыскать ее.

– Вы не шутите?

– Нет, сынок, нет. Так оно и есть.

– Это была любовь с первого взгляда?

– Нет. Это было сильнее, гораздо сильнее. Я любил ее еще прежде, чем увидел.