Те веталы, кто не успел спрятаться в норы, замерзли в прыжке. Или замерзли, наполовину высунувшись из своих убежищ. За то короткое время, пока Черный Дед позволил им существовать, у Артура на сетчатке словно отложилось немыслимое фото. Одни походили на людей, другие людьми никогда не были. Третьи вообще не вызывали ассоциации ни с одним существом на планете Земля. Их разум так и не проявил себя. Неясным осталось, кто же разговаривал с президентом. В конце концов Артур рассудил, что слова их вырывались, как у попугаев, неосознанно копирующих человеческую речь.
Но ведь кто-то здесь обладал разумом? Кто-то здесь хоронил своих мертвецов. Тысячи или десятки тысяч лет назад…
Озерник дунул, держась за посох. Облачко пара слетело с его губ. От легкого вроде бы дуновения треснул и развалился ближайший склеп. Следом за ним развалился бык из черного мрамора, затем одноногий рыцарь… Фигуры, решетки и надгробия рассыпались в пыль, сминая под собой замерзших обитателей некрополя.
Озерник дунул вторично, сменив направление. До Коваля долетел лишь слабый отголосок этого ветра, но и его стало достаточно, чтобы на ресницах повисли сосульки. На кладбище погасли абсолютно все плошки, заботливо расставленные кем-то на могилах. Самих могил почти не осталось, их вырвало, перемешало с ледяным крошевом, с растертым гранитом и мрамором всех оттенков…
Остров в излучине реки превращался в пустыню. Фонарики погасли. Непроницаемый мрак сгущался над ослепшей землей.
– Гей, Митька! Вот теперь – поливай, сколько душе угодно!
Карапуз только покачал головой. Озерник подхватил свои мешки, с натугой выдернул посох и тяжело зашагал к поджидавшим его товарищам. Под сапогами его хрустело ледяное крошево.
В радиусе сорока метров от дороги не уцелело ничего. Болотная вода испарилась, тела веталов превратились в пудру. Моментально вымерзли корявые деревья, кусты и папоротники. Тропинки между надгробий спеклись в блестящую корку. От самых грандиозных памятников осталось несколько жалких кучек. Дальше, за гранью ледяного пожарища, мороз с хрустом пожирал все, до чего мог дотянуться. Кренились и проваливались полусгнившие кресты странной формы, раскалывались гипсовые изваяния, у химер отпадали крылья и головы. Искусственные холмы оседали со стоном, окончательно погребая под собой то ли живых, то ли мертвых обитателей.
– За городскими воротами вижу дерево! – оповестил товарищей зоркий немец. – Все как в вашей Книге! Дерево-трезубец, Гермес с кадуцеем, Сварог на свастике… Мы нашли! Часы Сварога здесь…
Стоило бы порадоваться… Но Ковалю почему-то стало нехорошо.
14
БОГОМИЛ
– Мать вашу так! Все целы? Лева? Брат Цырен?..
– Охх, вроде все.
Члены Братства креста сбились плотной кучкой у каменного моста. Ильмень-град нависал над ними мрачной громадой.
– Командир, Малыш умер, зато летун второй уцелел. Вон кудахчет, зараза!
Верный буль сам кое-как доковылял до мостика с перевязанной культей. Здесь он прилег, как обычно, лизнул Рыжульку в нос и околел. Рыжулька печально завывала возле трупа своего любимого приятеля. Ее тоскливый вой далеко разносился под сводами пещеры, отражаясь и многократно возвращаясь. Отчего казалось, что путников окружает стая диких волков.
– Хреново без Малыша, – погрустнел Даляр. – Кто огнемет и динамиты потащит? Самим теперь все, э-хе-хе!
– Отчего он умер? – задал главный вопрос бурят. К нему почти полностью возвратился человеческий облик. – Ведь псу оторвали кусок лапы, это не повод умереть.
– Нельзя… его укусили, понимаете? – Только теперь Свирского затрясло. – Нельзя. Есть у кого-то царапины, признавайтесь?
Все принялись лихорадочно себя осматривать. С разрешения начальства Лева разжег керосиновую лампу. Все равно костер было сложить не из чего. Осмотрели труп Малыша. Пес выглядел так, словно пролежал уже несколько часов. Тело настолько раздулось и одеревенело, что ремни, фиксирующие мешки с грузом, пришлось срезать.
– Не трожьте его, – озаботился вдруг Озерник. – Дурная кровь в нем, зараза сильная.
– Объявляю привал. Заодно проверим, нет ли повреждений, – Коваль с наслаждением освободился от тяжеленного рюкзака. Привалил его к тумбе моста и растянулся рядом. Ноги больше не держали.
Ильмень-град нависал над ними сонной недружелюбной глыбой. От города еще сильнее тянуло рыбой, мокрым тряпьем, плохо обработанными шкурами. Но запахло и ухой, и сладковатыми благовониями, и горьковатой выпечкой, и банькой…
– Глянь, ребята, таращатся на нас, со стен-то.
– Может, такие же ублюдки, как тут?
– Не… там людишки обычные, сердечки стучат. Только пугливые больно.
– Да откуда тут люди, на глубине такой?
– Дурень ты, это для нас глубина, а для них, может, мать родная!
– Орландо, передай фляжку, жутко пить хочется.
– Кажись, сюда намылились, а?
– Дьявол, я весь в каком-то дерьме…
– Там бронзовые ворота. В тумане не видно.
– А что это за пакость сверху все время падает?
– Это лишайники, вроде травы…
– Эта сука мне едва руку не отгрызла. Пасть – как у тигра, вот ей-богу! Спасибо Деду, заморозил их, сволочей…
– Командир, меня, кажись, задело, – полковник закатал рукав. На предплечье багровели три свежих шрама. – Чего теперь, мясо вырезать?
Коваль очнулся от дремы:
– Дед Касьян, поглядишь его руку?
Хранитель памяти тоже принял участие. Вместе осмотрели рану, промыли, намазали травками.
– Ну, чего, не помру? – храбрился Карапуз.
– Дела твои плохи, – ошарашил Черный Дед. – Поглядим до завтра. Ежели не помрешь, то жить будешь.
Артур пожевал без аппетита немного сухих ягод, проглотил кусочек вяленой говядины. Впереди узкой лентой подрагивал над рекой мост. Позади расстилалась выжженная ледяным огнем пустыня. Коваль заметил, что Озерник тоже не ест и неотрывно глядит на творение рук своих.
Кристиан тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
– Герр Богль, что вы видите там?
– Видимо, они высылали посольство. Но послы не дошли до нас, спрятались где-то за воротами.
– Ворота открыты?
– Да, мой президент. Эти ворота открыты. Там лежит мертвый парень. У него белые волосы, ресницы и белые глаза. Ему проткнули горло каменным ножом. Там еще мертвые… Еще я хотел сказать. Мне кажется, через верхние ворота только что вышли несколько женщин. Они что-то выносят из города и прячут в пещерах. Мне кажется, они прячут что-то от нас.
Артур переглянулся с Даляром. Они поняли друг друга без слов.
– Нам придется разделиться, – объявил президент. – Орландо, Даляр, Свирский и вы, Цырен, – идите через нижние ворота. Мы пройдем верхними воротами. Если что, мы отвлечем их…
– Поздно. Там люди, идут навстречу нам, – встрепенулся Черный Дед. – Обычные насекомые, только белые, вот и все. Никогда прежде не видал таких.
– Ну… первый-то точно не обычный, – проницательно заметил Хранитель памяти. – Тот вон, с усами ниже плеч… Гляди, Черный Дед, у него посох, как у тебя светится.
Касьян застыл от удивления. Высокие бронзовые ворота неторопливо распахнулись. По затертой брусчатке спускалась дюжина до зубов вооруженных мужчин. Одетые в грубую кожу, в штаны и безрукавки из козьих шкур, они походили на желтых дикарей. Впрочем, от доисторических людей их отличала вполне связная речь и обилие металла. Одни держали обоюдоострые секиры, помятые и ржавые. Другие тащили обломки двуручных мечей. Двое недвусмысленно помахивали снаряженными пращами. Никто из жителей Ильмень-града не нес факел или иной источник огня.
В кругу воинов, по наклонной улочке, спустился худой старик с пышными белокурыми волосами и неожиданно длинными усами. Его усы, заплетенные в косички, свисали ниже седой бороды. На глазах старичок носил плотную повязку, что совершенно не мешало ему ориентироваться в пространстве. На левом плече у него сидел сыч. Но самое главное – в жилистой руке старик сжимал здоровенный посох, издалека удивительно похожий на посох Озерника. На тупой верхушке посоха моргал алый магический глаз. Ниже поблескивали железные крылышки, и две змейки сплетались в танце вокруг… железного жезла.