Крауфа опять усадили на скамью подсудимых. — Вы обвиняетесь в жестокости и преднамеренном убийстве тридцати человек. Вы обвиняетесь в преднамеренном совершении тягчайшего преступления против гуманности. Есть ли у вас возражения?
— Нет.
— Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Я подчинялся правительству, которое направило меня на эту акцию.
— Прежнего правительства не существует. Его члены смещены и подлежат суду, — сказал председательствующий.
В это время в зал вошел Эллис — Крауф сразу узнал его. Не взглянув на скамью подсудимых, Эллис подошел к председательствующему. Крауф увидел, как тот, на вид непоколебимый и ровный, вдруг смутился.
Эллис поднял голову и посмотрел на подсудимого:
— Вы привлечены по ошибке, Крауф. Дело в том, что Дзей Оун, — он кивнул на председательствующего, — и все мы знали вас как неукоснительного и последовательного исполнителя жестокой воли Верховного ведомства. И только я знал, что вы изменили свой образ жизни. Мы приносим извинения за досадное недоразумение и надеемся, что вы станете нашим другом.
Спустя некоторое время, сидя за столом с Дзеем Оуном и Эллисом, Крауф пытался свести концы с концами. «Почему эти люди ищут моей дружбы?» взволнованно спрашивал он себя.
Дзей Оун, глава нового правительства, уже не держался независимо и сухо.
— Итак, вы глава переворота? — с сомнением обратился к нему Крауф.
Тот покосился на Эллиса и утвердительно кивнул.
Слушая разговор Оуна и Крауфа, Эллис посмеивался про себя. Он хорошо помнил те цели, которые преследовал, когда отдал распоряжение Оуну, своему нынешнему руководителю, о немедленном выявлении и истреблении членов комиссии. Во-первых, устанавливая их личности, члены организации Оуна ему самому давали выход на этих людей. Во-вторых, в случае неудачи выступления организации он смог бы представить правительству не только списки заговорщиков, но и конкретных участников покушения. Это придало бы вес пошатнувшемуся в последнее время престижу Эллиса.
— Так что вам нужно от меня сейчас? — мысли Эллиса прервал вопрос Крауфа.
— Вы, как никто, можете нам помочь.
— Вряд ли.
— Но, кроме вас, никто не знает в лицо членов комиссии. Это первое. Вы должны быть осведомлены об их злодеяниях. Это второе. А третье, и самое главное, как я слышал, из всех членов комиссии вы были наиболее справедливым. Конечно, если это слово уместно по отношению… Вы понимаете меня. Вы должны помочь нам по борьбе с карателями.
— Что ж, — сказал Крауф, — есть возражение. Кроме меня, членов комиссии знают Верховные.
— Они расстреляны, — поспешно вставил Эллис.
— Кто приказал? — удивился Оун.
— Я, — кратко ответил Эллис и продолжал тоном, не терпящим возражения, — даже в архиве не осталось никаких данных о семнадцати. Видимо, министр юстиции держал с ними личную связь. — Говоря так, Эллис продолжал сомневаться, что министр мог действительно пустить акцию на самотек.
— Не кажется ли вам, Эллис, — медленно проговорил Дзей Оун, — что расстрел без суда и следствия уподобляет нас тем карателям, с которыми мы боремся? Вы поступили опрометчиво и своевольно.
— А при чем здесь я? Это воля большинства, — безразлично ответил Эллис и быстро взялся за чашку. — Единственное, что удалось обнаружить в архивах, — это перфокарта, составленная программистом Чваем.
Оун встрепенулся:
— Он убит. Это вы убили его, Крауф. И видимо, не случайно. Он что-то знал.
Крауф удивленно покачал головой:
— Помню, в кафе «Эпсилон» он издевался над женщиной, угрожал пистолетом. Был сильно пьян. Но что он мог… Нет, и в голову это мне не приходило тогда!
В разговор вступил Эллис:
— Не думаю, что вы много потеряли, Дзей. Программист мог сообщить вам, что разработанная машиной социологическая программа перспектив применения закона определила, что закон противоречит основам существования демократического общества, общества вообще и является способом укрепления власти. Что же касается деятельности комиссии семнадцати, то машина дала довольно пространный итог. Я его даже специально выписал. — Эллис покопался во внутреннем кармане пиджака и извлек аккуратно сложенный листок, прочитал: — «Открыто террористическая диктатура наиболее реакционных сил с использованием крайних форм насилия против народа и лжесоциальной демагогии».
— Знай мы все это раньше, — горячо сказал Оун, — мы могли бы сразу разобраться, разоблачить и предотвратить наступивший кошмар.
— Увы, — задумчиво проговорил Крауф, — сделанного не вернешь. Подумайте к тому же, как я могу доносить на людей, с которыми недавно был тесно связан?
— Стало быть, — нахмурился Оун, — вы отказываетесь нам помогать?
— Вы столько перенесли в этот день! Подумайте, Элдар! Отдохните и подумайте. Отвлекитесь от личных переживаний, и верное решение придет само собой. Иначе страшно подумать… Резня может принять катастрофические масштабы, мы окажемся бессильны.
Домой или к сестре Крауфу ехать не хотелось. Когда он вышел на улицу, то понял, что единственный человек, к которому его тянет, — это Бэкки.
Крауф шел по пустынным улицам. Точно все попрятались. Или вымерли. Или перебиты его бывшими приятелями. Кто знает? И чем ближе подходил Крауф к дому Бэкки, тем сильнее ему казалось, что все пережитое — кошмарный сон.
Дверь квартиры оказалась опять открытой. Но на этот раз хозяйки дома не было. В растерянности Крауф прошел в гостиную — следы недавнего разгрома были тщательно убраны, стена заделана. Видимо, Бэкки в редакции, решил Крауф. Он уже хотел развернуться и отправиться в редакцию «Вечернего Эпсилона», но его остановил голос Эллиса.
— Что, пришел за документацией? Беглянка, судя по всему, утащила ее с собой. — Крауф похолодел.
Чувствуя, что севший голос выдает его, он с натужной легкостью ответил:
— Что за документация? Эллис отозвался из полумрака:
— Иди сюда. Я уже кое-что нашел. Раз ты здесь, поговорим. Думаю, ты расскажешь мне многое, если не все.
— За кого ты меня принимаешь?
— За натуру сильную, хотя не лишенную романтического начала, словом, за того, кто ты есть. Оружие на стол!
Крауф невольно повиновался.
— Видишь, насколько я оказался прав! Итак, ты категорически отказался от своей деятельности?
— Да.
— Тогда будь логичен до конца. Если ты не с ними, то против них. Не так ли? Да ты сядь.
— Возможно, да.
— Значит, ты с нами. Поскольку мы против них.
— Нет. Я не предатель.
— Это лозунги. Они хороши для других случаев. Итак, имена и адреса твоих коллег. Я жду. Что ты рассказал землянину о перелете? Что тебе рассказывал твой отец — ведь он был врачом первой экспедиции? — без всякого перехода вдруг спросил Эллис. Крауф подавил внутренний трепет:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});