сюжет и нарратив (т. е. сам рассказ и рассказчики). Перекресток на рынке в трущобах – место, где совершается чудо; проститутка служит вместилищем Святого Духа. В этой книге нас больше всего интересует уровень нарратива. Общеизвестный парадокс поэтики Достоевского состоит в том, что между действиями и описывающими их словами имеется несовпадение. Истина раскрывается через посредство тайных, никому не ведомых взаимоотношений между двумя героями. Чем больше мы отдаляемся от этих взаимоотношений, тем больше удаляемся и от истины. Чем больше говорят герои, тем больше они лгут. Мой метод чтения подразумевает, что герои
не могут говорить истину; истина является в миг прозрения – метафорически, благодаря поэтике преображения. Вот почему клевета и сплетни (включая их самый зловредный вариант –
злословие) играют такую важную роль в произведениях Достоевского[63].
Слова уводят прочь от истины. В противовес коварному изъявительному наклонению Достоевский создает метафорический язык символических жестов, интуиции и, в полном соответствии со своей парадоксальной поэтикой, молчания. Этот язык приведет нас к мгновениям преображения[64]. Последний шаг в понимании для читателей Достоевского – понять, что и
сам роман — лишь вариант реальности, который мы видим своим обычным, ограниченным зрением. Таким образом, религиозность творчества Достоевского заключается не только в тематике его произведений; это также процесс, в котором читатель может поучаствовать.
Беспощадное исследование природы зла, произведенное Достоевским в вышедшем в 1866 году романе «Преступление и наказание», не имеет аналогов в истории светской литературы. Этот рассказ о жестоком убийстве, совершенном сбившимся с пути истинного и ожесточившимся юношей, лишь стал еще актуальнее в связи с геноцидами прошлого столетия и непрестанно приходит на ум при попытках осмыслить ужасы текущего тысячелетия. Не следует ожидать от писателя, чтобы он объяснил нам природу человеческого зла или предложил метод борьбы с ним; это функция других видов дискурса. Достоевский действует по-иному: он показывает нам падший мир, надеясь, что он и его читатели, сосредоточившись, сумеют разглядеть за его пределами крупицу чего-то истинного и искупительного. Его сокровенные мысли доходят до нас благодаря динамике тайны, святыни и сексуальности. Эта динамика действует на всем протяжении «Преступления и наказания», но два примера расхождения между словами и скрытой за ними истиной особенно бросаются в глаза: отношения между Дуней и Свидригайловым, которые являются одной из самых сокровенных тайн романа, и та его сцена, где Лужин обвиняет Соню Мармеладову в воровстве.
Свидригайлов: как хранить тайны
Письмо матери
На протяжении большей части романа читатель видит происходящее как бы глазами Раскольникова, что соответствует первоначальному замыслу Достоевского, предполагавшему, как и предыдущие проанализированные нами его произведения, повествование от первого лица[65]. В этом романе Достоевский сохраняет привычный ракурс, однако добавляет рассказчика. Благодаря усилиям рассказчика, погружающего нас в мысли, чувства и даже сны Раскольникова, мы соглашаемся с мнением последнего, что Свидригайлов «неприятен, очевидно чрезвычайно развратен, непременно хитер и обманчив, может быть, очень зол» [Достоевский 19726: 354]. Репутация Свидригайлова формируется еще до его появления на страницах романа благодаря письму, которое Раскольников получает от матери. Рассказ Пульхерии Александровны о неудачной попытке его сестры Дуни наняться в гувернантки в семью Свидригайловых полон штампов сентиментальной литературы: пожилой мужчина попытался соблазнить привлекательную, беззащитную и зависящую от него молодую женщину, живущую у него в услужении[66]. Заигрывания Свидригайлова с Дуней были обнаружены и разоблачены его ревнивой женой, несчастная девица публично опозорена, и, хотя подозрения в безнравственности впоследствии с нее сняли (но пятно на репутации осталось), она согласилась поспешно выйти замуж за состоятельного человека. Раскольников приходит к выводу, что при этом она жертвует любовью ради денег, к тому же приносит эту жертву ради него. Такова внешняя сторона повествования.
С точки зрения Пульхерии Александровны, помолвка ее дочери положила конец множеству двусмысленностей, которые могли возникнуть в ходе скандала. При этом она прямо признает, что ранее не поставила сына в известность об истинном положении вещей:
Слава тебе господи, кончились ее истязания, но расскажу тебе всё по порядку, чтобы ты узнал, как всё было, и что мы от тебя до сих пор скрывали. <…> Если б я написала тебе всю правду, то ты, пожалуй бы, всё бросил <…>. Мы тебя тогда обманули <…>. Но не хочу пускаться во все эти тяжелые подробности, чтобы не волновать тебя напрасно <…>. Я <…> правду написать тебе не смела… [Достоевский 19726: 28–29] (курсив мой. – К. А.).
Теперь, когда скандал остался позади, Пульхерия Александровна может рассказать правду, как она ее видит. Согласно ее версии событий, Свидригайлов воспылал к молодой гувернантке страстью, которую он скрывал под личиной грубости и насмешливости; в конце концов он оказался не в состоянии сдерживаться и сделал ей «явное и гнусное предложение» [Достоевский 19726: 28]. «Можешь представить себе все ее страдания!» [Достоевский 19726: 28] – пишет возмущенная мать, добавляя, что, будучи в долгу перед своими нанимателями, Дуня не могла оставить место. Скандал разразился, когда жена Свидригайлова Марфа Петровна, отношение которой к Дуне до этого было неизменно «добрым и благородным» [Достоевский 19726: 28], застала ее в саду со своим мужем, пытавшимся ее соблазнить: «Марфа Петровна нечаянно подслушала своего мужа, умолявшего Дунечку в саду, и, поняв всё превратно, во всем ее же и обвинила, думая, что она-то всему и причиной» [Достоевский 19726: 29] (курсив мой. – К. А.). Оскорбленная супруга ударила Дуню и кричала на нее целый час, а потом отправила опозоренную девушку домой в крестьянской телеге под проливным дождем. Жители провинциального городка придали новостям о произошедшем большое значение; Марфа Петровна распустила о Дуне сплетни, и все стали сторониться ее и ее матери; местные хулиганы замышляли измазать их ворота дегтем, и у них требовали, чтобы они съехали с квартиры. Важная деталь: из-за позора Дуни они с матерью не могут ходить в церковь. Их страдания заканчиваются, когда Свидригайлов предоставляет доказательства невиновности Дуни в виде письма этой добродетельной девицы, в котором она просит его оставить ее в покое. Когда подлинность письма подтверждается свидетельством слуг, честь Дуни восстановлена, а Марфа Петровна решает исправить ущерб, причиненный ее сплетнями. Стрелка правды – подчиненная силе письменного доказательства, но по-прежнему зависящая от Марфы Петровны – перемещается в противоположный конец шкалы.
Такова версия событий, которую Марфа Петровна сообщила Пульхерии Александровне, а последняя, в свою очередь, – Раскольникову. Дуня между тем хранит молчание: «Она даже мне не написала обо всем, чтобы не расстроить меня, а мы часто пересылались вестями…» [Достоевский 19726:29]. Все то время, пока длился скандал, судьба Дуни находилась