— Половину покойников хоронят живыми, — объявил Генка, поглядывая на могилы.
— Почему? — спросил Слава.
— Кажется, что человек умер, а на самом деле он заснул летаргическим сном. В могиле он просыпается. Пойди тогда доказывай, что ты живой.
— Это бывает, но редко,— сказал Миша.
— Наоборот, очень часто, — возразил Генка. — Нужно в покойника пропустить электрический ток, тогда не ошибешься.
— Новая теория доктора медицины Геннадия Петрова! — объявил Миша.
— Прием от двух до четырех,— добавил Слава.
— Смейтесь, смейтесь, — сказал Генка. — Похоронят вас живыми, тогда узнаете. Смейтесь! — Он обиженно умолк, потом нетерпеливо спросил: — Когда они придут?
— Придут, — ответил Миша. — Раз обещали — значит, придут.
— Может быть, все же лучше не затевать этого дела? — сказал Слава, взглянув на ребят.
— А что же? — спросил Миша.
— Можно пойти в милицию и все рассказать.
— С ума сошел! — рассердился Генка. — Чтобы милиции весь клад достался, а мы с носом?
— В милицию мы успеем,— сказал Миша. — Прежде надо все как следует выяснить, а то засмеют нас, и больше ничего… В общем, как решили, так и сделаем.
Из-за монастырской стены показались Лена и Игорь Буш. Они поздоровались с мальчиками и сели рядом на скамейку.
Лена была в демисезонном пальто и яркой косынке.
Игорь, в костюме, с галстуком и в модном кепи, имел, как всегда, серьезный вид. Усевшись на скамейке, он посмотрел на часы и пробасил:
— Кажется, не опоздали.
Лена, улыбаясь, оглядела мальчиков:
— Как поживаете?
— Ничего, — ответил за всех Миша. — А вы как?
— Мы тоже ничего. Только недавно вернулись из поездки.
— Где были?
— В разных местах. В Курске были, в Орле, на Кавказе…
— Хорошо на Кавказе! — сказал Генка.— Там урюк растет.
— Положим, урюк там не растет,— заметил Слава.
— Как с нашей просьбой? — спросил Миша.
— Мы всё устроили, — пробасил Игорь.
— Да, — подтвердила Лена, — мы договорились. Можете ее взять. Но зачем она вам нужна? Она вся сломана.
— Резина совершенно негодная, — сказал Игорь.
— Это неважно, — сказал Миша,— мы ее починим.
— Но зачем вам нужна эта тележка? — допытывалась Лена.
— Для одного дела,— уклончиво ответил Миша.
— Знаете, ребята, — сказала вдруг Лена, — я уверена, что вы ищете клад.
Мальчики растерянно вытаращили глаза.
— Почему ты так думаешь? — Миша покраснел.
Она рассмеялась:
— Глядя на вас, это очень легко отгадать.
— Почему?
— Вы хотите знать почему?
— Да, хотим знать почему.
— Потому что у людей, которые ищут клад, бывает ужасно глупый вид.
— Вот и не угадала, — сказал Генка, — никакого клада мы не ищем. Сама понимаешь: уж кто-кто, а я такими пустяками ведь не стану заниматься.
— Ладно, — сказал Миша, — шутки в сторону. Когда мы можем взять тележку и сколько мы должны за нее заплатить)
— Можете взять ее в любое время, — сказала Лена,— а платить ничего не надо. Она цирку больше не нужна.
— Списана по бухгалтерии, — солидно добавил Игорь. Он встал, посмотрел на часы: — Лена, нам пора.
Мальчики проводили Бушей к трамваю. Возле остановки притопывал ногами, потирая зябнущие руки, лоточник. Его фуражка с золотой надписью «Моссельпром» была надвинута на самые уши, и завитушка, идущая от последней буквы, согнулась пополам. Мальчики купили «Прозрачных», угостили ими Бушей. Потом Лена и Игорь уехали. Друзья по Большой Царицынской, через Девичье поле, отправились домой.
Глава 52
РЕКЛАМНАЯ ТЕЛЕЖКА
На пустынном сквере осенний ветер играл опавшими листьями. Он собирал их в кучи, кружил вокруг голых деревьев, метал на серый гранит церковных ступеней, шуршал ими по одиноким скамейкам, бросал под ноги прохожим и грязными, растоптанными клочьями волочил вверх по Остоженке, где забивал под колеса яркой рекламной тележки, стоявшей на углу Всеволожского переулка.
На тележке были укреплены под углом два фанерных щита с развешанными на них афишами новой кинокартины — «Комбриг Иванов». Вверху, там, где щиты сходились, качались вырезанные из фанеры буквы: «Кино арбатский Арс».
Постоянные прохожие Остоженки привыкли к тележке, уже несколько дней неизменно торчавшей на углу. Вечером за ней являлся мальчик и увозил ее. Лысый старик, хозяин филателистического магазина, всегда ругал мальчика за то, что он ставит тележку против магазина. Мальчик ничего ему не отвечал, подкладывал камни под колеса и спокойно удалялся.
Однажды вечером мальчик явился, вынул камни из-под колес тележки, вкатил ее во двор и пошел в дворницкую.
Дворник, худой рыжий татарин, сидел на широкой кровати, свесив на пол босые ноги.
— Дяденька, — сказал мальчик, — моя тележка сломалась. Можно ей постоять во дворе?
— Опять сломалси, — дворник лениво посмотрел в окно, — опять сломалси. — Он зевнул, похлопал ладонью по губам. — Пущай стоит, нам разви жалка…
Мальчик вышел, внимательно осмотрел тележку, тронул верхнюю планку, тихонько стукнул по щиту и ушел.
Двор пустел. В окнах гасли огни. Когда совсем стемнело, из подъезда черного хода вышли старик филателист и Филин. Они остановились у самой тележки. Старик вполголоса спросил:
— Значит, решено?
— Да, — раздраженным шепотом ответил Филин, — чего ему ждать? Год, как вы его за нос водите.
— Сложный шифр, — пробормотал старик, — по всем данным — литорея, а вот, поди ты, без ключа не могу прочесть.
— Если б вы знали, что там есть, — зашептал Филин, наклоняясь к старику, — то прочли бы.
— Понимаю, понимаю, да что делать! — Старик развел руками.— Выше головы не прыгнешь. Может, подождет еще Валерий Сигизмундович. Право, лучше подождать.
— Не хочет он больше ждать. Понятно? Не хочет. Так что к воскресенью всё приготовьте. И остальное все. Я сам не приду: мальчонку пришлю.
Филин ушел. Шамкая беззубым ртом, старик побрел в подъезд. В освещенном окне появилась его сгорбленная фигура. Старик медленно передвигался по кухне. Наклонившись, он подкачал примус. Длинные красные языки высовывались из-под чайника, облизывая его крутые бока.
Потом старик начал чистить картошку. Чистил он ее медленно, аккуратно. Кожура длинной, изломанной лентой свисала все ниже и ниже, пока не падала в ведро.
Из кухни старик перешел в комнату и склонился над столом. Некоторое время он стоял неподвижно, потом поднял голову, посмотрел в окно, перед которым стояла тележка, и начал задергивать занавеску. Задергивал он ее одной рукой. В другой он держал ножны. Они были теперь отчетливо видны. Черные, кожаные, с металлическим ободком наверху и шариком на конце…
Вышел дворник, почесался, глядя на луну, зевнул и пошел к воротам. Только он хотел их закрыть, как появились Генка и Слава.
— Бери свой тележка,— сказал дворник, — в порядке тележка. Бери.
Мальчики вынули камни из-под колес тележки и выкатили ее на улицу. Дворник запер ворота…
Мальчики вкатили тележку в безлюдный переулок, отодвинули верхнюю планку и раздвинули щиты. Из тележки выскочил Миша..
Поздно ночью вернулся Миша домой. Мамы не было дома: она работала в ночной смене.
Миша разделся и лег в постель. Он лежал с открытыми глазами и думал.
Здорово они придумали с тележкой! Целую неделю изо дня в день следили они из нее за магазином старика. Провожая посетителей, старик разговаривал с ними возле тележки и не догадывался, что там кто-то сидит. Ночью они ставили тележку во дворе и таким образом узнали весь распорядок жизни старика. И ножны несколько раз видели. Если снять ободок и вывернуть шарик, они разворачиваются веером. На веере что-то написано. Непонятно только одно: старик сказал Филину, что без ключа он не может расшифровать, но ведь ключ-то у него в ножнах. Что же он расшифровывает?
Ладно. Нужно добыть ножны, тогда видно будет. Того высокого зовут Валерий Сигизмундович. Ясно, что это Никитский.
Они его, правда, больше не видели, но важно завладеть ножнами, а Никитский потом никуда не денется. Теперь дело будет проще. Борьку-то они сумеют надуть. Борька давно на тележку зарится.
С тележкой, конечно, придется расстаться. Правда, за то, что они ее возят, их бесплатно пускают в кино, но все равно — с понедельника в школу, некогда будет. И не к лицу пионерам заниматься такой коммерцией.
Мысли Миши перенеслись на дела отряда. Предстоит детская коммунистическая неделя. Нужно написать письмо пионерам города Хемница, в Германии. Социал-предатели, всякие там Шейдеманы и Носке, совсем обнаглели. И чего это иностранные рабочие терпят до сих пор капиталистов? Рабочих много, а капиталистов мало. Неужели они не могут справиться?