— Нет, что может случиться?
Ветер отбросил волосы с ее лица, и он увидел жестокую отметину руки Августы: синяк на скуле уже начинал темнеть, кровавые царапины засохли.
— Вы поранились, — с сочувствием заметил Роберт и опустился рядом с ней на колени. — Что произошло?
— Я споткнулась и упала на камни, — бесцветным голосом ответила Изабелла.
Он не поверил: о камни так нельзя ушибиться. Кто-то ударил ее и очень сильно ударил. Сначала — избиение плетью, а теперь и это. Что же скрывалось под внешне спокойной маской этого семейства?
Роберт мягко сказал:
— Нужно приложить что-нибудь, чтобы сошел синяк, холодный компресс, например, и какую-нибудь мазь.
— Да, хорошо, — равнодушно ответила девушка, потом спохватилась, вспомнив, что следует быть вежливой. — Как вы провели утро, мистер Эрмитейдж?
— Совершал объезд болот. Здесь много интересного. Думаю, нам придется сделать линию обороны вдоль побережья.
— И тогда всем придется уехать отсюда?
— Посмотрим, как сложатся обстоятельства. Мы надеемся, что сейчас Бонапарт слишком занят Европой, чтобы строить планы захвата Британии. Не думаю, что в настоящий момент есть причины для беспокойства.
Собственные горести казались Изабелле гораздо более значительными, чем возможная высадка французской армии на берегах Англии. Она повернулась к Роберту лицом:
— Зачем вы сказали Венеции о мистере Холланде вчера вечером?
— Я не говорил, — быстро ответил он, — во всяком случае, уверен, что не говорил. Упомянул о вашем умении читать на латыни и все, клянусь вам. А в чем дело? Это был секрет?
— Пожалуй, что так, — устало проговорила Изабелла. — Я всегда знала, что дядя этого не одобрит. Теперь оказывается, мистер Холланд, он викарий в Снаргейте, поссорился с сэром Джошуа несколько лет тому назад и, следовательно, любые отношения с ним строго запрещены.
— Понятно. Извините, если я нечаянно навлек на вас неприятности.
— О, вы не виноваты. Вы не могли об этом знать, и потом, зачем вам что-то скрывать от Венеции?
— Почему вы так говорите?
— Но вы же собираетесь обручиться с нею, не так ли?
Роберт нахмурился.
— С чего вы взяли?
— Мне так показалось. Венеция этого хотела бы, и мне известно, что тетя все подводит к этому.
Она заметила, как омрачилось его лицо, и поняла, что этот человек может быть суровым и непреклонным.
— Если то, что вы говорите, правда, то мне следует принять меры к тому, чтобы мое дружеское расположение к юной леди не поняли неправильно.
— Значит это неправда?
— Это никогда не было правдой.
Изабелла взглянула на него, потом снова перевела глаза на море.
— Я рада. Мне кажется, Венеция вам не подходит.
— Вот как? Почему? Она очень хорошенькая.
— Она ни слова не может прочесть по-латыни и вообще в книги не заглядывает.
Изабелла произнесла эти слова с детской непосредственностью, что позабавило и очаровало Роберта.
— Знаете, моя сестра сказала то же самое, но в еще более резких выражениях. Мэриан всегда без сомнений высказывает свое мнение.
Раньше ей казалось, что она может сказать Роберту все, что приходит ей в голову, и он выслушает ее и поймет, но сейчас, когда упреки тети еще звучали в ушах, она поняла, какими дерзкими могли показаться ее слова. Не думает ли он, что она намеренно пыталась привлечь его внимание к себе?
— Извините, — смутилась Изабелла. — Мне не следовало говорить вам такие вещи. Мы ведь недавно знакомы.
— Не так уж и недавно. На самом деле, мы очень старые друзья, не так ли?
— Тетя никогда не простит меня. Ее самое большое желание — увидеть Венецию графиней.
— В таком случае, боюсь, ей придется долго ждать, — сухо сказал он. — У моего отца отличное здоровье. — Он улыбнулся, взглянув на ее удивленное лицо. — Не бойтесь. Я не скажу ни слова, просто постараюсь выпутаться из неприятного положения, в которое попал, сам того не зная.
— Венеция будет крайне разочарована.
— Боюсь, что она разочаровалась бы еще больше, если бы я и вправду собирался на ней жениться. Моя сестра не устает повторять мне, как трудно со мной жить.
— Она так говорит. Почему?
— По разным причинам.
Изабелла шлепнула себя по губам.
— О Боже, опять. Я не должна была спрашивать вас об этом. Приношу свои извинения. Это не совсем прилично.
— А что прилично?
Она вздохнула.
— Точно не знаю. Мистер Холланд — единственный джентльмен, с которым я беседую, а ему уже за шестьдесят. Джентльменом был мой отец, но его убили.
— А меня вы считаете джентльменом? — насмешливо спросил Роберт.
С минуту она серьезно смотрела на него.
— Вы — как старший брат. Мне всегда хотелось иметь старшего брата. Понимаете, я чувствую себя ответственной за Ги. Хорошо было бы с кем-нибудь разделить эту ответственность.
— А чего хочет ваш брат?
— Вырваться отсюда и жить своей собственной жизнью, всего-навсего. Мне кажется, если бы не его привязанность ко мне, он бы уже давно убежал и записался бы в королевскую армию.
— Это был бы очень опрометчивый шаг.
— Я ему говорю то же самое, но все равно ему очень плохо здесь, и я боюсь иногда, что он сделает какую-нибудь глупость.
Изабелла отвела глаза, а Роберт смотрел на прелестный овал ее лица со странным томлением в сердце. Ему хотелось сказать: «Может быть, я смогу что-нибудь сделать для вас?» Но он знал, что не должен вмешиваться. Это могло бы изменить течение его жизни, а он не имел права рисковать. И еще: Роберту хотелось побольше узнать о девушке.
Он тихо сказал:
— Когда я увидел вас и вашего брата на корабле в ту ночь, я понял, что с вами произошло что-то ужасное. Вы не хотите мне об этом рассказать?
— Я никому и никогда не рассказывала, — шепотом ответила Изабелла. — Все это погребено в моей душе, да никто и не захотел бы выслушать или попытаться понять. Ги был еще слишком мал. Ему лучше забыть.
— Но вы не забыли?
— Нет. Воспоминания все еще преследуют меня. — Она помолчала с минуту, потом начала говорить, уже не останавливаясь. Даже Люсьену она не открывала своего сердца. Это он говорил ей, а она зачарованно слушала, но с Робертом все было иначе.
— Это началось в тот день, когда революционеры пришли в замок… Раньше были только разговоры и слухи, но вот они окружили нас и стали угрожать…
Образы множились в ее мозгу по мере того, как она описывала любимого дедушку в толпе революционеров, кровь на его седых волосах и то, как они забивали его до смерти, весь тот безумный день, гнетущее чувство страха: человек, которого они считали другом, так коварно предал их. За те месяцы, что Роберт провел в Париже, он видел много подобных трагедий: мужей разлучали с женами, матерей — с детьми, и, что хуже всего, озлобленные люди видели в гильотине верное средство отплатить за старые обиды.