Читать интересную книгу Изгнание Изяслава - Игорь Росоховатский

С главной улицы отрок свернул на другую, поуже. На нее выходили ворота нескольких боярских теремов.

Изяслав как раз проходил мимо дворища боярина Пестослава, которого навещал когда-то по поручению князя. В это время ворота отворились, и навстречу выпорхнула девушка годков шестнадцати, беленькая, легкая и хрупкая, как снежинка. Проходя мимо отрока, она посмотрела ему в глаза своими наивными, широко открытыми очами и сморщила гладкий лобик, словно что-то припоминая. А у Изяслава сладко и тревожно заныло сердце. Уж очень милой и чистой, не тронутой злом и коварством показалась девушка. И привиделось счастье:такая лада может скрасить жизнь, отвлечь от мрачных раздумий, утешить в печали. Он долго глядел ей вслед. Когда она оглянулась, снова встретился с ней глазами. Ему показалось, что она улыбнулась…

В ожидании радости возвращался Изяслав-отрок в княжеский дворец. Хотелось поскорее рассказать о нечаянной встрече Турволоду. И, проходя мимо места у клети, где недавно избивали каменосечца, отрок не заметил на снегу крови…

2

Целыми днями слонялся теперь Изяслав-отрок вокруг дворца боярина Пестослава. Когда никого вокруг не было, припадал жадным оком к щелке в высоком деревянном заборе. Несколько раз он мельком видел боярышню. Она легко поднималась по ступенькам крыльца и скрывалась в тереме или же, наоборот, выбегала из низких дверей во двор. Простучат башмачки – и ее уже нет.

Изяслав понимал, что его мечты безнадежны. Хоть дочь Пестослава уже давно на выданье, уже скоро станут ее дразнить перестаркой, хоть женихи стаями за ней не бегают, а все же надменный боярин никогда не отдаст свою дочь Светозару бывшему кожемякину захребетнику. Но сколько отрок ни убеждал себя в этом, на другой день ноги сами несли его к забору. То, что не нравилось другим в Светозаре – ее бледность и хрупкость, – нравилось ему. Теперь часто ему виделось во снах, будто она – его лада. Встречая его с охоты или из похода, выпорхнет навстречу, закинет тонкие белые руки на плечи и замрет, глядя ему в глаза. А вокруг шепчутся бояре и дети боярские, указывая на него:"Родович[67] Пестославов, княжий поплечник[68]". И никто не вспомнит о его кожемякском прошлом…

У отрока от долгого пребывания на морозе зашлись ноги. Он топтался на месте, стараясь согреться. Успел познакомиться со всеми псами, которых было немало на подворье Пестослава, и они, почуяв отрока, уже не лаяли, а лишь слегка повизгивали.

Вот он расслышал легкие шаги за забором и прильнул к щели. Но тут же отпрянул в сторону.

Заскрипели ворота. Светозара вышла на улицу. За ней едва поспевала кормилица. Боярышня была в теплой шубке из серебристого лисьего меха. На ногах – башмачки, отороченные сверху таким же мехом. Вдруг девушка споткнулась, взмахнула руками и… упала бы в снег, если бы не Изяслав. Он подхватил ее. На какой-то миг ему почудилось, будто он слышит, как под его рукой бьется сердечко боярышни.

Светозара взглянула ему в лицо, улыбнулась уголком рта. Она давно заприметила этого непрошеного сторожа у ее терема и успела разузнать о нем. Ей нравилась его необычная судьба, его тихость и покорность. Ни разу не посмел он пробраться на подворье, поговорить с ней. Она незаметно мигнула кормилице, и та обратилась к отроку:

– Молви нам, отроче, свое имя. Дабы знали, кому благодарствовать.

Изяслав, не отрывая взгляда от Светозары, произнес:

– Изяславом кличут, сыном… – он запнулся. Сказать сыном Микулы значит выдать свой позор, обречь себя на презрение боярской дочери. И он, словно завязнув зубами в куске мяса, выговорил:– Кличут меня сыном Стемировым…

А Стемир, известно, имя боярское.

…На следующий день он увидел ее снова. Она выбежала за ворота одна, без нянюшки. Он шагнул к ней. Светозара потупила глаза. Но в ее голосе не чувствовалось смущения, в нем был полувопрос и полупоощрение, когда она произнесла:

– Али сызнова подхватить меня устремляешься? Да я ж не падаю…

Он пошевелил сухими губами, согнулся в поясном поклоне:

– Челом тебе, Светозаро Пестославно!

– Будь здоров, отроче! – откликнулась девушка. Он все больше и больше ей нравился. Таких она еще не встречала. Глаза зеленоватые, дерзкие, а движения скованные.

Он ковырял снег загнутым носком сапога и молчал. Она тихо засмеялась, повернулась и убежала в терем. Прикрывая лицо платком, прошла в свою светелку, схватила неразлучницу – тряпичную куклу Каринку и, прижав к своей едва наметившейся груди, поведала ей о воине Изяславе:

– Слушай, слушай, Каринка. У него очи зеленые, как травица весенняя, и посверкивают они, и посвечивают. А брови густые, а уста алые трепетнокровные. А ладони его нежные… Видишь его, Каринка?

Кукла молчала.

– Слушай, Каринка. Он воин молодой, а храбрый. Он до Новгорода-града добирался, земли перехаживал, озера переплывал, яры перемахивал да горы перелетывал. Славнее его нет у князя-богатыря. Верно, Каринка?

Кукла молчала.

– Да слушай же, слушай же, Каринка! Он мягкий и податливый. Захочу соколом воспарит надо мною, пожелаю – у ножек моих котеночком свернется. Он и тебя будет холить да беречь. Паволоки новой купит. Я тебе одеяние сошью. Люб он тебе, Каринка?

Кукла молчала.

Светозара говорила о нем еще и еще. В ее воображении он вырастал в богатыря Илью Муромца. А себя она видела его женой, лелеемой и почитаемой, как святыня, исподволь управляющей воином, подобно скомороху-медвежатнику, что на торжище заставляет плясать огромного зверя. Женщина и ребенок, хитрость и наивность, красота и коварство переплелись в ней столь тесно, что наивность стала хитрой, а коварство унаследовало от красоты привлекательность. Светозара прижимала к себе тряпичную куклу и уговаривала ее:

– Ничего, что он из кожемяк. Больше ценить станет меня, коли отец одарит его богатством. Слушаться станет, покорствовать. Он хороший, у него очи зеленые. Он милый, и брови густые. Нос кривоватый, да на него смотреть не надо. Зато он храбрый, он остромыслый. Только вот… что тятя-отец молвит на то? Добро молвит. Князь любит отрока, милостью своей одарит. А что иные бояре молвят?

Кукла молчала…

3

Изяслав-отрок продолжал украдкой видеться со Светозарой. Она часто снилась ему, и он шептал слова, не понятные иным гридням, которые спали вместе с ним в гриднице и прислушивались к его бреду. Отрок старался не размышлять о том, чиста ли его любовь к боярышне, нет ли в ней притязания на богатство и родовитость ее отца. На такой вопрос он не мог бы себе ответить, ибо мечта пробиться поближе к властителям была слишком сильной, владела им с детства. Вот только пришло ли время ей исполниться? Или поманит и посмеется, как это не раз бывало в его жизни. Поэтому лучше не обольщаться, не поддаваться сладкой мечте, чтобы отрезвление не было слишком уж горьким… Он убеждал себя, что его сватанье к Светозаре безнадежно, но ничего не мог с собой поделать. Снова шел к ее дворищу…

В конце концов его заметили слуги боярина и донесли Пестославу. Боярин разлютовался. Жених дочери – кожемякский захребетник! Он приказал спустить на отрока собак. Но Изяслав недаром скармливал им хлеб и приносил кости – псы, подбежав к нему, заглядывали в лицо, виляли хвостами. Слуги и сам боярин науськивали их, но ничего не помогало – очевидно, кости с княжьего стола были вкуснее костей со стола боярского. Собаки не трогали Изяслава.

Рассвирепевший Пестослав поколотил дочь. Она с опухшим от слез лицом гладила тряпичную куклу и говорила:

– Тятя дерется, а милый не выручит. Не ведает он о моей муке. Али оборонить не может? А целуется сладко…

Когда отец уходил из дому, она сызнова под разными предлогами выбегала из терема и, утерев слезы, виделась с Изяславом.

Боярин решил подкараулить их. И однажды, когда они встретились в дальнем конце дворища, на занесенных снегом огородах, он нагрянул с челядью, как ловец с гончими на пугливую добычу. Боярин огрел дружинника крепкой сучковатой палицей по спине и закричал:

– Али ровня она тебе? Али вонь кожемякская из тебя уже повыветрилась? Не по смердьему плечу соболья шуба. Мыслишь – коли князь в отроки произвел, то и боярином сделает?

Изяслав был напуган. Но при Светозаре он не мог показать, что боится. Он был оскорблен. Но и этого нельзя показать – иначе боярышня подумает, что слова отца – правда. Отрок сжимал рукоять своей плети:полоснуть бы по рылу боярина, развеять свой страх и стыд! А что князь скажет?

Слуги смеялись.

Их смех был для него как горячие угли на голое тело. Но он сдержался. Подавил в себе оскорбление и, не глядя на Светозару, отмолвил боярину:

– Не ведал, что сочтешь мое сватанье позором. Прости, господине…

Говоря это, он чувствовал, что отныне на всю жизнь возненавидит того, перед кем унижается. Не будет у Пестослава врага жесточе и коварнее, чем он, бывший кожемякский захребетник.