прижимая меня к себе.
Когда мы отошли друг от друга, я почесал затылок.
– Что ты здесь делаешь?
– Я хотела проверить, все ли в порядке. Я разговаривала с миссис Леви, и она показалась мне немного обеспокоенной.
О, ну конечно. Она приехала домой, потому что посторонний человек прокомментировал ее пренебрежение родительским долгом. Вероятно, она была смущена тем, что ее вызвал школьный психолог. Вероятно, мама считала, что она отлично справляется. Я был жив, все еще выполнял домашние задания – только потому, что это отвлекало мой мозг, – и мне удалось не спалить дом.
Чего еще может желать родитель?
– Давай закажем обед, – сказала мама, взявшись за мою руку. – Отец тебе звонил? Он обещал, что сделает это сегодня.
– Нет, ничего не было.
Мама нахмурилась, но ей не следовало удивляться. Мой отец не слишком обо мне беспокоился. Я не переживал. Мне не нужна была его забота.
– Я поговорю с ним, – сказала она.
– Нет, не стоит. Это не имеет значения.
Она продолжила хмуриться, но больше ничего не сказала и пошла на кухню.
Я шел за ней по пятам, как голодный пес, а Хэм – настоящий голодный пес – следовал за мной.
– Хорошо, чего ты хочешь? Пиццу? Тако? Тапас? – спросила она меня, доставая из сумочки мобильный телефон.
– Все что угодно.
Она взглянула на меня и улыбнулась.
– Остановимся на пицце.
Остаток вечера мы провели вместе. Мы смотрели дерьмовые фильмы, «Друзей» и обсуждали маминых клиентов. Я рассказал ей о школе и учебе. Я не упомянул Шей, потому что она бы наверняка решила, что я сошел с ума, но мысли о Шей время от времени появлялись у меня в голове. Ничего такого.
Мы с мамой не говорили о Лансе – вероятно, потому что никто из нас не смог бы вынести этот разговор. Мама плакала всякий раз, когда о нем упоминала. Он был ее единственным братом, и его потеря стала для нее сильным ударом. Однажды она сказала, что ее выкидыш, вероятно, случился из-за стресса, и это разбило мое холодное сердце. Я не мог представить, какую боль она испытывала.
Это была невероятно дерьмовая ситуация, но маму нельзя было в этом винить. Я говорил ей об этом снова и снова, но она мне не верила. Вот почему я держал так много своих проблем при себе – я не хотел взваливать их на ее плечи. Ее багаж уже был достаточно тяжелым, она бы не справилась с большей ношей.
Мы оба легли спать около полуночи. Она сказала, что любит меня, и я верил каждому ее слову. Я никогда в жизни не сомневался в любви моей матери. Я просто знал, что это происходит эпизодически. Всякий раз, когда она появлялась, я, как голодный ребенок, жадно поглощал ее любовь, питая ею свою больную душу.
Мама осталась в городе еще на два дня, прежде чем улетела во Флориду по работе. В течение этих двух дней она не выпускала меня из виду. Она даже заставила меня пропустить школу в пятницу, чтобы мы могли провести весь день вместе. Мы делали покупки и даже поехали в Чикаго, чтобы заменить лампу, которая разбилась во время вечеринки. Я подумал, что мама хотела бы встретиться с папой – пообедать или поужинать, – но она так и не подняла эту тему. Я не помнил, когда они в последний раз были вместе, но, похоже, их это устраивало. Некоторые любовные истории не нуждались в постоянной подпитке. Их отношения развивались по особому пути.
Мама даже пробовала готовить.
Она испекла блины со вкусом пищевой соды, подгоревшую лазанью и чрезвычайно отвратительный кокосовый пирог – три моих любимых блюда, полностью уничтоженных рукой моей матери.
Мария была бы в ужасе. Черт, я и сам был в ужасе, но она так старалась. Конечно, ее попытки с треском провалились, но все же она попыталась сделать это ради меня.
Целых три ночи я знал, что она находится всего в двух дверях от меня.
Я знал, что ее сердце бьется под одной крышей с моим, бьется в том же ритме, что и мое. Я знал, что я не один, и впервые за долгое время мог спать.
Ее присутствие было моим кайфом – кайфом, который не смогла бы дать ни одна доза.
В субботу утром она должна была уезжать, поэтому я встал пораньше, чтобы приготовить ей завтрак. Я больше не мог есть подгоревшую пищу и подумал, что с моей стороны это будет приятный жест. За последний год Мария меня кое-чему научила.
Каждый раз, когда мне удавалось перевернуть блинчик, я чувствовал, что она стоит рядом, похлопывает меня по спине и говорит: «Отличная работа».
Пока я готовил блины, мама притащила свои чемоданы на кухню. Со дня приезда у нее стало на один чемодан больше. Я мог бы спросить, зачем ей столько вещей, если через две недели она собирается приехать на мой день рождения, но с раннего возраста я научился не задаваться вопросом, почему женщины везут с собой столько лишнего дерьма. Однажды на семейный уик-энд мама взяла с собой пять купальников. Пять купальников на три дня.
Каким-то образом ей удалось надеть абсолютно все.
Некоторые она надела дважды.
– Почему здесь пахнет нормальной едой? – спросила она. – Ммм… – Она подошла к столу, взяла несколько кусочков нарезанных бананов и бросила их в рот вместе с измельченными грецкими орехами. – С каких это пор ты готовишь?
С тех пор, как ты оставила меня дома одного.
Однако я решил не быть козлом – особенно когда она уезжала. Я никогда не хотел, чтобы она чувствовала себя дерьмовой матерью, хотя, честно говоря, иногда она была именно такой.
Уверен, что иногда я тоже был дерьмовым сыном, но она никогда на меня не злилась.
Это было частью человеческой жизни – время от времени быть дерьмом. Естественной частью человеческой натуры.
– Я кое-чему научился, – пробормотал я.
Я упустил тот факт, что меня научила Мария. Я не хотел, чтобы мама подумала, что есть женщина, которая является для меня лучшей матерью. Она была чувствительна к таким вещам.
– Пахнет потрясающе – и ничего не пригорело.
– Думаю, сегодня мне просто повезло. Я сжег приличную гору продуктов.
– Это мои гены, – пошутила она, подойдя, чтобы поцеловать меня в щеку.
Я вызвался отвезти ее в аэропорт, но она сказала, что если я поеду с ней, то прощаться будет слишком тяжело. Я ее понял. Я был достаточно эмоционален, чтобы начать умолять ее остаться еще ненадолго, а