Читать интересную книгу Порожденье тьмы ночной - Курт Воннегут

— Да.

— Приятно погостить у нас в стране?

— Что я должна ответить? — спросила Рези.

— Отвечайте, что хотите, — сказал старший. — Если есть жалобы, я передам их соответствующим инстанциям. Мы, видите ли, стремимся расширить поток туристов из Европы.

— Вы очень остроумно шутите, — без тени улыбки сказала Рези. — Жаль, что не могу шутить в ответ. Мне сейчас не до шуток.

— Очень жаль, — небрежно бросил старший.

— Ничего вам не жаль. Одной только мне жаль. Жаль, что мне не для чего жить. Ничего у меня нет, кроме любви к одному-единственному человеку, но меня этот человек не любит. Он настолько выдохся, что вообще не способен любить. Все, что от него осталось — любопытство, да глаза.

— Нет, я не могу отшутиться, — добавила Рези. — Зато могу показать вам нечто занятное.

Казалось, Рези лишь прикоснулась пальцем к губе. На самом деле она бросила в рот капсулку цианистого калия.

— Женщину, погибшую за любовь, — договорила она.

И в тот же миг хладным трупом рухнула в мои объятия.

40: ВНОВЬ СВОБОДА…

Меня арестовали вместе со всеми, кто находился в доме. Но через час отпустили, благодаря, надо думать, вмешательству моей Голубой Феи-Крестной. А держали меня в неозначенном служебном помещении внутри Эмпайр стейт билдинг.

Фэбээровец проводил меня на лифте вниз и вывел на тротуар, вернув в поток жизни. Я прошел по тротуару шагов пятьдесят и застыл.

Как вкопанный.

И не потому, что испытывал чувство вины. Я приучился никогда не чувствовать себя виноватым.

И не из-за ощущения чудовищной потери. Я приучил себя ничего не ценить.

И не от ужаса смерти… Я приучил себя воспринимать смерть, как друга.

И не из-за несправедливости, гневом разбивающей сердце. Я приучил себя к мысли, что в жизни справедливой награды и справедливого возмездия можно искать с таким же успехом, как алмазный венец в помойной яме.

И не от мысли, что я никем не любим. Я приучил себя обходиться без любви.

И не от мысли о жестокости Бога. Я приучил себя ожидать от Него чего угодно.

А оттого, что не было у меня ни малейшей причины идти хоть куда-нибудь. Ведь на протяжении столь долгих пустых и мертвых лет мною водило одно лишь любопытство.

А сейчас и оно иссякло.

Сколько я простоял так, как вкопанный, и сам не знаю. И если мне суждено было сойти с места, то побудительную к тому причину должен был дать некто другой.

Некто и дал.

Полицейский, некоторое время наблюдавший за мной, подошел ближе и спросил:

— Случилось что-нибудь?

— Нет, все в порядке, — ответил я.

— А то вы тут долго стоите.

— Знаю.

— Ждете кого?

— Нет.

— Так вы бы шли себе, а?

— Слушаюсь, — ответил я.

И пошел.

41: ХИМИКАЛИИ…

Я побрел от Эмпайр стейт билдинг в сторону Гринич-Вилидж. И прошел пешком весь путь до моего дома. До дома, который делил с Рези и Крафтом.

И всю дорогу курил, воображая себя при этом светлячком.

По пути попадалось множество других светлячков. Иногда веселой красной вспышкой первым сигналил им я, иногда — первыми сигналили мне они. А прибойный гул и полярное сияние сердца города оставались все дальше и дальше за спиной.

Час был поздний. Я уже стал различать сигнальчики собратьев-светлячков, застрявших в верхних этажах домов.

Где-то провыла сирена, плакальщица налогоплательщика.

Когда я добрался, наконец, до моего дома, в нем погасли все окна, кроме одного на третьем этаже — в квартире молодого доктора Авраама Эпштейна.

Он тоже был светлячок.

Он помигал огоньком мне. Я помигал ему.

Где-то взревел мотоцикл, будто взорвалось несколько хлопушек подряд.

Между мною и дверью подъезда прошествовала черная кошка.

— Ральф? — промурлыкала она.

Темень стояла и в подъезде. Я щелкнул выключателем, но плафон на потолке не среагировал. Я зажег спичку. Все почтовые ящики оказались взломанными.

В дрожащем свете спички и бесформенной окружающей тьме искореженные и погнутые дверцы почтовых ящиков смотрелись дверьми тюремных камер в некоем охваченном пожаром городе.

Зажженная мною спичка привлекла внимание патрульного полицейского, маявшегося одиночеством юнца.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

— Живу я здесь. Это мой дом.

— Личность удостоверить можете?

Я кое-как удостоверил собственную личность, объяснив, что живу на чердаке.

— Из-за вас, стало быть, весь сыр-бор, — сказал полицейский. Не в укор, просто ему стало интересно.

— Можете считать и так.

— Странно, что вы сюда вернулись.

— Я уйду, — кивнул я в ответ.

— Да нет, я вас не гоню, я и права не имею. Просто удивился, и все.

— Я могу подняться к себе? — спросил я.

— Это ваш дом, — напомнил полицейский. — Никто не вправе не пускать вас в ваш дом.

— Спасибо.

— Не надо меня благодарить. У нас — свободная страна, и все имеют равное право на защиту, — любезно ответил полицейский, желая наставить меня в основах гражданских прав.

— Так и должно управлять страной, — согласился я.

— Не пойму, издеваетесь вы, что ли, но факт остается фактом.

— И не думал издеваться, — запротестовал я. — Честное слово, и в мыслях не было.

Полицейскому хватило даже такой простенькой клятвы верности.

— Мой отец погиб на Иво-Джиме[10],— сказал он.

— Весьма сожалею, — пробормотал я.

— Надо думать, хорошие люди гибли с обеих сторон, — продолжал полицейский.

— Да, наверное.

— Думаете, опять будет?

— Что будет?

— Война.

— Да.

— И я. Вот черт!

— Это вы верно сказали.

— Что может один человек?

— Каждый что-нибудь делает понемножку, — сказал я. — И вот вам пожалуйста.

— Все сходится одно к одному, — тяжело вздохнул он. — Люди просто не понимают, — И покачал головой. — Как же им быть?

— Повиноваться законам, — сказал я.

— Да добрая половина и этого не хочет. Чего только не наслушаешься, чего только не насмотришься! Временами прямо руки опускаются.

— Временами это со всеми бывает, — сказал я.

— По-моему, тут отчасти дело в химии, — заметил полицейский.

— Где «тут»? — не понял я.

— В упадке духа, — объяснил он. — Вроде, ученые докопались, что во многом хандру вызывают разные химические вещества.

— Ну, не знаю, — усомнился я.

— Нет, я читал, — стоял на своем полицейский. — Ученые сейчас над этим работают.

— Надо же, как интересно.

— Можно человеку ввести определенные химикалии, и он чокнется, — продолжал полицейский. — И над этим работают тоже. Кто его знает, может, в химикалиях-то и все дело.

— Не исключено.

— Может, в разных странах люди в разные времена оттого и ведут себя по-разному, что разные химикалии потребляют, — предположил он.

— Мне как-то в голову не приходило над этим задуматься, — сознался я.

— А то с чего бы людям изменяться так сильно? — спросил полицейский. — Вот брат мой бывал в Японии, говорит — симпатичней людей не видел, а ведь отца-то нашего японец убил! Подумать только.

— Н-да, — сказал я.

— Не иначе, как в химикалиях дело, а то в чем же еще?

— Понимаю, о чем вы, — кивнул я.

— Вы поразмыслите об этом как следует.

— Поразмыслю, — пообещал я.

— Я всю дорогу о химикалиях думаю, — сказал полицейский. — Надо бы, пожалуй, вернуться к учебе и изучить все, что уже известно о химикалиях.

— Да, надо бы, пожалуй, — согласился я.

— Может быть, как разберутся с химикалиями, — продолжал он, — так обойдутся и без полицейских, и без войн, и без сумасшедших домов. И не станет ни разводов, ни алкашей, ни малолетних преступников, ни падших женщин, и всего такого.

— Было б здорово, это уж точно, — согласился я.

— Все это возможно, — сказал полицейский.

— Я вам верю, — сказал я.

— Теперь так научились, что все могут сделать. Еси только возьмутся — денег достанут, подберут самых толковых специалистов и навалятся как следует. Ускоренным темпом.

— Я — за, — вставил я.

— Вот взять женщин, у которых раз в месяц сдвиг по фазе, — сказал полицейский. — Это у них просто избыток каких-то химикалиев появляется, а вовсе не блажь какая нападает. Иногда бывает после родов какие-то химикалии взыграют, и роженица убивает свое дитя. Как на прошлой неделе в четырех домах отсюда.

— Вот ужас-то, — сказал я. — А я и не знал…

— Самое невероятное — чтоб женщина убила собственное дитя, да вот, убила же. Это все определенные химикалии у нее в крови — даже если она сама и не собиралась, и не хотела.

— Гм, — промычал я.

— Иной раз задумаешься, что с этим миром не так, — сказал он. — И вот вроде нащупывается здесь ключ к отгадке.