Читать интересную книгу По обе стороны Стены - Виктор Некрасов

— Плохо дело. Ну, а как заработки?

— Да что заработки… Кое-что подмолачиваем. Из кожи вон лезем, бывает, по 12–14 часов разделочным этим ножом чертовым режешь рыбу, с ума сойти можно… А швартовки к плавбазам в открытое море при дурной погоде? Инфаркты у капитанов и штурманов, слыхал про такие?

— Откровенно говоря, нет.

— Но главное, это, что от дома оторваны. По пять, шесть, семь месяцев в море. Молодежи-то что, — Алексеич кивнул в сторону пацанов, — а нам, женатым? Заведет хахаля и все. Ее тоже понять надо…

— Он махнул рукой. — Ладно. Давай о другом. Так ты, говоришь, весь Сталинград оттрубил?

— Весь! И живой, как видите.

И Карташов, подобно всем фронтовикам, да еще под градусом, начал вспоминать давнишнее, полузабытое, как какой-то подбитый танк никак не могли взять, а сколько людей перевели, но скоро заметил, что слушают его больше из вежливости, лица поскучнели и, чтоб оживить разговор, ляпнул вдруг про Афганистан. Жаль, мол, обманутых солдат. Никаких китайцев и американцев, о которых им говорили, воюют с народом. А сколько уже полегло…

Тему не подхватили, уперлись глазами в стол, стали закуривать. Только востроглазый Юрко как-то странно посмотрел на Карташова.

— А что, много погибло?

— А кто его знает, точных цифр нет, тут пишут, что тысяч двадцать. Три года все тянется…

— М-да… — мрачно вздохнул Алексеич и вдруг, ни с того, ни с сего, после паузы, спросил, правда ли, что на могилу Высоцкого до сих пор цветы носят? Говорят, целая гора лежит и все несут, несут.

Валера с Юрком сразу же оживились. Высоцкого они знали и любили, на их БМРТ даже две кассеты есть, кто-то в Америке достал, часто ставят. А когда выяснилось, что Карташов помнит наизусть последнюю песню Володи, попросили разрешения записать ее, и он им продиктовал…

— Дадим Жкворикову, гитарист один у нас есть, он и музыку придумает, и споет нам, порядок…

Карташов обещал им при случае передать пару пластинок Высоцкого — вы сколько здесь простоите? А черт его знает, неделю, может, две, чего-то там латаем… Ладно, поговорит с Хельмутом, с Дирком, может, в Гамбурге достанем… Тут Алексеич посмотрел на часы и сказал:

— Ну, пора и честь знать, ребята. Поблагодарим Вадим Николаевича за угощение, за беседу и по коням…

Взяли еще по пиву, расплатились, по очереди пожали руку толстяку-хозяину — Гут! Гут! — и вышли.

Выходя, Юрко, вроде замешкавшись в дверях, отстал и слегка сжал локоть Карташову. Тот глянул на него.

— Вы где будете через час? — спросил парень не глядя, вроде в пространство.

— А что?

— Надо.

— Ну, здесь, если надо…

Юрко кивнул головой. Те двое вроде ничего не заметили.

Расставаясь, крепко жали друг другу руки, «авось, еще когда-нибудь где-нибудь…», все остались довольны.

— Вы что, на свой БМРТ? — спросил Карташов.

— Да нет, время еще есть… Денег вот, не густо. А то бы… — Алексеич развел руками.

— «То бы» не получится, — рассмеялся Карташов, — за «то бы» строгач с занесением впаяют. А вот… — Они стояли у афишной тумбы и оттуда на них прыгал разъяренный лев. — Сходили бы в зоопарк. Гамбургский самый знаменитый в мире. Гагенбек еще организовал.

В зоопарк, так в зоопарк! И они окончательно расстались, помахав на прощание ручкой. А Карташов, взглянув на часы — без двадцати десять — сел на трамвай и поехал в центр — надо все же какое-то представление о городе иметь.

Встречей, выпивкой остался, в общем, доволен. Конечно, это не то, что раздавить поллитровку с каким-нибудь бывшим лейтенантом или капитаном (Ты с какого? Со Второго Белорусского. А я с Четвертого Украинского. И пошло, и пошло…), но ребята ему понравились, простые, естественные, ну, чуть-чуть, может быть, и скованные, но это и понятно — человек он незнакомый, видят в первый раз. К Алексеичу своему молодые относились с понятным уважением, слушались его, но, как ни странно, не боялись. Он оказался вовсе не надсмотрщиком, как показалось сначала Карташову. Нет, спокойный, немногословный, слова свои, может быть, и взвешивает, но лозунгов избегает, так же, кстати, как и матерных слов, что особенно поразило Карташова. Поразила и какая-то достойная сдержанность молодых ребят, нет, не запуганность, а именно сдержанность, никакой развязности. Валера поскромнее, взгляд пытливый, немного удивленный, Юрко побойчее, видать, первый парубок на селе… Что ж ему надо, интересно? И как удастся оторваться? Ведь вроде не полагается ходить в одиночку. Да еще в таком злачном городе, где на каждом шагу соблазны… А может, надо было с ними поехать? Задержаться там где-нибудь возле макак и мартышек и поговорить с парнем…

Побродив по старому городу, Альтштадту, попив кофейку в уютном, старомодном кафе под каким-то Адлером, к половине одинадцатого Карташов вернулся в ставшую уже «своей» «Акапулько». Толстый хозяин приветливо улыбнулся и, не спрашивая, принес пива. — «Битте, товариштш!», «Данке шон, камрад!». Посмеялись.

Юрко, Юрко… Славный пацан. Молоко еще на губах не обсохло. Усики только-только пробиваются, как у гоголевского Андрея, морда совсем еще мальчишеская…

Появился он где-то около одиннадцати. Сразу же увидел — народу было уже много — и тут же подсел.

— Пива будешь?

— Буду…

— Так в чем же дело? — Карташов кивнул хозяину и показал два пальца.

— Сейчас… Пивца только, пить охота.

Принесли пиво и Юрко в три глотка осушил свою кружку.

— Как тебе удалось оторваться?

— Да просто… Алесеич свой дядька, не капнет. Сказал ему, что забыл портсигар в кафе. Поверил или не поверил, не знаю, но отпустил. Живо, говорит, одна нога здесь, другая там. А у меня особый портсигар, из кожи бегемота, дорогой, — он полез было в карман.

— Ладно. Потом о портсигаре… Что ты хотел?

Юрко часто заморгал, нервно погладил шелковистые свои усики.

— Дело вот в чем, Вадим Николаевич… Дело в том… У меня брат, видите ли, в плену.

— Как в плену?

— То есть уже не в плену.

— Ничего не понимаю.

— Сейчас объясню, — опять погладил усики, у него это было вроде тика, — старший брат, Микола. В армии. Послали в Афганистан… Ну, там и попал в плен… Мы долго от него ничего не имели. Родители, то есть. А я в рейсе был… Потом вернулся, а от него письмо, и знаете, откуда? Из Швейцарии… Красный Крест, что ли, устроил… Одним словом, где-то был в Швейцарии. Их там восемь хлопцев.

— Почему был?

— Потому что драпанул.

— Драпанул? Куда?

— Во Францию. Потому я к вам и…

— Понятно, понятно, — Карташов присвистнул. — И ты хочешь, чтоб я…

— Ну, не знаю, но… Может быть, вдруг, случайно… Фамилия Слипченко, Микола Слипченко… Микола Терентьевич…

— Ладно, — Карташов положил руку на руку Юрку, ему показалось, что та слегка дрожит. — Если что узнаю, как дать знать?

— Запишите адрес. Село Хатки, Полтавской области, Миргородского района. Слипченко Терентию Александровичу. Это батько…

— Ох, ты горе мое… — Карташов не вытерпел. — Будь они все прокляты, гады зажравшиеся. — Он встал. — Ладно, иди.

И посмотрев на Юрка, — тот тоже встал, кусая губы, — Карташову показалось, что в глазах его что-то заблестело. И вдруг порывисто, сам не поняв, как это произошло, шагнул и крепко обнял парня, прижал к себе.

— Спасибо, Вадим Николаевич. Спасибо! — по щекам его, совсем по-детски, текли слезы. — Вы мне… Для меня… Я никогда…

Он лихорадочно стал шарить по карманам, вынул что-то, положил на стол и вдруг исчез. Был и не стало. Только дверь выходная хлопнула, звеня стеклом.

На столе остался тот самый, как он сказал, дорогой портсигар из бегемотовой кожи. Такие точно продают негры в Париже, разложив на тротуаре своих божков, слоников и прочие, ходкие у туристов, сувениры. Эх, Юрко, Юрко…

Остаток дня провел с Хельмутом. Тот стал уже тревожиться, в полицию собирался сообщить — «телефонировать надо было, телефон есть, дал тебе». «А я не умею у вас, и сколько надо, не знаю». «Ох, голова, алкоголик…» И тут же вытащил из холодильника бутылку коньяка, — «продолжим нашу работу».

— Может, в Люненбург позвонить? — робко спросил Карташов, чувствуя свою вину.

— А они уже звонили. Я сказал о’кэй, завтра привезу.

— Ну, давай тогда…

Так и закончил Карташов свой день, тридцать восьмой День Победы… Начал с фрицем, им же и закончил.

О чем же говорили, чокаясь и обнимаясь? Да все о том же… Ты не думай, что я… Да я и не думаю… Дело солдатское… У вас приказ, у нас бефель… Выполняй! Но я ни разу… Что ни разу? Хайль Гитлер? Не трепись. Я, вот, за Родину, за Сталина… Все кричали, все думали, что… А получилось вот что… Ладно, получилось, не получилось, за Победу!.. За Победу…

А перед глазами Юркина морда, мокрая от слез… Эх, поговорить бы с тобой по душам, пацаненок. Юрко, морячок ты мой советский…