О Миронове Кириллу много интересного рассказали работники политотдела армии. Он — истинный казак, родился в станице Усть-Медведицкой. Окончил Новочеркасское юнкерское училище. Избирался атаманом станицы Распопинской. В Русско-японскую войну командовал сотней. За участие в революционных выступлениях казачества в 1905—1907 годах был уволен со службы. В 1914-м снова призвался в армию. Во время Первой мировой войны был (в чине войскового старшины) помощником командира полка, награжден четырьмя орденами и георгиевским оружием. С энтузиазмом воспринял Октябрьскую революцию, в 1917 году казаки 32-го донского полка избрали его своим командиром. В январе 1918-го Миронов привел полк с Румынского фронта на Дон и включился в активную борьбу за советскую власть, командовал красным полком, бригадой, 23-й стрелковой дивизией, группой войск 9-й армии, которые участвовали в боях против белоказачьих войск генерала П.Н. Краснова. На Дону Миронов пользовался высоким авторитетом за справедливость, честность и храбрость.
Политотдельцы говорили о Миронове, что он по политическим взглядам типичный середняк, находился раньше под влиянием эсеров и еще не обрел твердого большевистского мировоззрения. «Как я узнал, — пишет в воспоминаниях Мерецков, — Миронов… колебался, как колебалась порой часть середняков. Провозглашенный в марте 1919 года VIII съездом партии курс на прочный союз с середняком пока лишь начинал претворяться в жизнь. Когда он укрепится, перестанут колебаться такие, как Миронов, прекратится болтовня о "расказачивании" и сам собой затухнет вёшенский мятеж. Такое мнение я услышал от некоторых работников политотдела армии. Возможно, думал я, но значит ли это, что мы должны ждать у моря погоды и не ликвидировать быстрее антисоветское восстание?»
* * *
Кирилла определили помощником начальника штаба в 14-ю стрелковую дивизию. Он расценил это назначение как довольно удачное: для него было важно набраться опыта, служа в полнокровном линейном соединении, осуществлявшем боевые операции в составе армейского объединения и фронта.
14-я дивизия считалась лучшей не только в армии, но и в масштабе фронта. История ее берет начало с лета 1918 года, с создания московской Особой бригады из рабочих полков Красной Пресни и Замоскворечья. Бригаду послали на Южный фронт, где преобразовали в 14-ю стрелковую дивизию. При этом Особая бригада стала называться 2-й, а 1-ю и 3-ю бригады сформировали уже в ходе боев с деникинцами из различных добровольческих отрядов. В январе 1919 года укомплектовалось руководство дивизии: командиром стал молодой латыш, большевик, бывший офицер Александр Карлович Степинь (в 9-й армии его называли по-русски: Степин). Комиссаром — Рожков, начальником штаба — Киселев.
К Мерецкову комдив Степинь отнесся с интересом. Он расспрашивал Кирилла: откуда он родом, где и кем в прошлом работал, воевал ли. И, конечно, об обучении в академии и характере занятий, о профессорах, многие из которых были знакомы ему по совместной службе в старой армии.
Начальник штаба Киселев, человек не очень разговорчивый, с ходу ввел Кирилла в курс обязанностей — сунул ему в руки карту и сказал: «Ваша задача — вести ее, наносить положение войск, наших и противника, и немедленно отмечать все изменения». На этом введение в курс дела закончилось. В дальнейшем Киселев со своим помощником общался довольно редко.
Кирилл видел, что начальник не очень-то нуждается в сведениях о положении войск, которые докладывал ему он, помначштаба. Значит, его деятельность мало приносила пользы командованию.
Действительно, собранные и нанесенные им на карту присланные из частей данные оперативной обстановки порой оказывались липой. После их проверки выяснялось, что они абсолютно не соответствуют реальному положению. С одной стороны, донесения сплошь и рядом грешили неточностями, с другой — приходили в штаб с большими опозданиями. Так что полагаться на них было рискованно: ведь от этого зависела своевременность боевых приказов и успех боя в целом.
Радио в дивизии отсутствовало, не представлялось возможным пользоваться в степи и телеграфом, а телефонную связь развернуть не успевали — слишком быстро перемещались части. Вот если бы Кирилл сам лично собирал данные в войсках! Но для этого нужно бывать там, а он все время сидит в штабе.
Кирилл пишет в своих воспоминаниях, что его неудовлетворенность своей работой росла день ото дня. Он мучительно думал, как поставить перед Киселевым вопрос об изменении порядка сбора информации о диспозиции красных и белых частей. Помог случай. Как-то Степинь с адъютантами и ординарцами готовился к выезду в бригады. Увидев Мерецкова, начдив спросил, как идут у него дела.
— Неважно! Погряз в канцелярской рутине, да и толку от нее при существующей постановке дела не вижу Штаб опаздывает с регистрацией изменений в тактической ситуации. Поэтому в действительности обстановка одна, а на карте — другая.
— А вы умеете сидеть на лошади?
— Умею. И вообще люблю лошадей.
— Ну, так вот тебе кобыла, — перешел начдив сразу на «ты» (на «вы» он подчеркнуто вежливо обращался к штабным работникам, предпочитавшим седлу стул), — поступай в мое распоряжение, скачи в войска и узнавай, что нужно.
Кирилл поблагодарил начдива, тут же оседлал лошадь и отправился в бригады.
Дело сразу изменилось. Приедет в часть, разузнает, что произошло, тут же наносит свежие данные на карту, мчится в штаб и в тот же день докладывает их Киселеву
— Кто же это из 2-й бригады так оперативно сообщил вам сведения? — недоумевающе спрашивал начштаба помощника.
— Сам… — отвечал Кирилл.
— Как сам?!
— Был в бригаде. Своими глазами всё посмотрел…
Киселев зауважал «академика», стал чаще пользоваться картой, которую готовил Мерецков. С большим вниманием относился теперь к Кириллу и Степинь. Он поручил ему опекать 1-ю стрелковую бригаду, в состав которой входили подразделения интернационалистов. В дальнейшем назначил его временно исполнять обязанности начальника штаба этой бригады.
Деникинцы крепко давили на 14-ю дивизию, и она «нервно» отходила на северо-восток в направлении реки Бузулук. Подставить плечо ей было некому, фронт трещал всюду. Хотя, по мнению Кирилла, отступление ее должно было бы проходить более организованно. Он исходил не только из теории, которую усвоил недавно в академии, но и просто из здравого смысла. В условиях, когда под натиском превосходящих сил противника отступает весь фронт и не может остановиться, чтобы наладить должную оборону, следовало бы выставить в арьергарде прочные заслоны с задачей любым способом задержать, пусть ненадолго, на выгодных позициях передовые части наступающего врага. За счет этого упорядочить отход главных сил, сконцентрировать их и занять новый оборонительный рубеж.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});