Читать интересную книгу Шанхайское сияние - Елена Юдина

даль аллеи. Ей вспомнились стихи любимой поэтессы своей мамы:

Сжала руки под темной вуалью…

«Отчего ты сегодня бледна?»

– Оттого, что я терпкой печалью

Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,

Искривился мучительно рот…

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Все, что было. Уйдешь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

– Что ты сейчас сказала? – удивился Герман неожиданной русской речи.

– Это стихи, Анна Ахматова… Мама очень любила…

– О чем эти стихи? – по-прежнему недоумевал парень.

– Они о нас с тобой… – Аня повернулась к нему, – а знаешь, я ведь знала, что ты не простишь меня, поэтому вернула утром кольцо. Ведь я и сама не могу себя простить. Я сделала то, что на тот момент посчитала нужным и предала я в первую очередь себя. Меньше всего на свете, я хотела причинить тебе боль. Прости.

– Я…Я, не знаю, что тебе сказать, – честно признался Герман.

– А тут и не надо ничего говорить, – подытожила она.

Анна понимала, что это конец, больше говорить тут нечего, да и не за чем. Не обращая внимания на сдавливающую сердце боль, она повернулась и удалилась в сторону общежития так быстро, как только могла. Этот болезненный разговор, она сотню раз проиграла в своей голове по возвращению из России. Как в ее фантазиях, так и сейчас, он не закончился ничем хорошим, им больше не суждено было быть вместе.

Герман не стал останавливать россиянку, он остался наедине с попытками разобраться со своими чувствами. В котел его страданий добавилось новое ощущение, которое он никак не мог понять. Наравне со злобой и ненавистью, в его душе заиграло чувство вины. Последнего он не ожидал, как эта девушка, предавшая его, втоптавшая в грязь все обращенное к ней доверие, смогла еще и сделать его виноватым. И эти стихи… Какие две разные женщины составили ему компанию этим поздним вечером. Ребекка, норовившая то и дело повиснуть на нем, умоляющая о прощении и возвращении к ней. Анна, которая вместо того чтобы заискивать и выпрашивать снисхождения, читает ему стихи на родном языке и уходит. Парень боялся себе признаться в том, что, если бы Аня чуть больше замаливала свой грех перед ним, он готов бы был ее простить, но тогда его интерес к ней, его любовь не разгорелись бы сейчас с новой силой. Даже когда она была полностью открыта перед ним, в ней всегда оставалось что-то непостижимое. Для себя он называл это – загадочной русской душой, для кого-то это было бы женской мудростью. Она держала его близко, но не слишком, заставляя постоянно находиться в тонусе. Вопрос оставался прежним: «Что же делать дальше?» Теперь уже не он, а Аня ясно дала понять, что не видит больше их отношения. Но и сам Герман не мог наступить на шею своей гордости. Оставалось только простить ее и попытаться забыть. Приняв для себя болезненное решение, немец задумчиво отправился в общежитие, в надежде, что ничто больше этим вечером не приведет его в смятение.

Тяжелое утро не заставило себя ждать. Приходя в себя после нелегких разговоров все трое заснули только под утро и что естественно не выспались. Вглядываясь в линзы микроскопа красными словно от песочной пыли глазами, стажеры пытались с достоинством сохранить самообладание и не провалиться в сон. Запланированная для молодых людей программа близилась к финалу. Все произведенные в инкубаторах на свет поросята достояно выдержали ряд сложнейших испытаний и сейчас им предстояло самое сложное – воспроизведение потомства. Стажеры трудились над воспроизведением на свет жизнеспособной оплодотворенной яйцеклетки от своих подопечных. В случае, если способность к воспроизведению, не смотря на ряд генетических экспериментов, в том числе с заменого гена предрасположенности к раковым заболеваниям, на аналогичный, но здоровый ген, не утрачена и поросята смогут иметь потомство, годовой курс стажеров будет считаться успешным. Герои прошлой ночи решили, как можно продуктивнее погрузиться в работу, чтоб не оставлять ни времени, ни сил на собственные переживания. Тишину и изредка зевание не выспавшихся в середине рабочего дня прервал профессор Сиу Чэнь.

– Всем здравствуйте. Тихонова, зайдите ко мне после работы. – сказал он, надменно окинув взглядом своих стажеров.

Визит Чэня вызвал некоторую активность в лаборатории, стажеры заерзали в своих стульях, каждый ощущая свою причастность к данному событию. Олеся начала вновь перебирать варианты спасения подруги из лап Чэня. Джозу, уже уставший слушать о этой Санта Барбаре то от друга, то от любимой девушки, которая казалось и забыла вовсе о своих собственных отношениях и занималась разработкой гениального плана воссоединения, некогда созданной ей пары, нервно вздыхал. Герман был вне себя от кипящих в нем ревности и ненависти, он еле сдерживал себя, чтоб не встать и не отправиться к профессору, чтобы совершить месть во имя спасения остатков чести своей бывшей девушки. Ребекка злорадно потирала руки, она одна из этой честной компании знала о истинной причине, по которой Анна должна была явиться к наставнику.

Аня же в это время начала накручивать себя по полной. Зачем она снова понадобилась китайцу? Как же он замучил ее. В голове лихорадочно начал созревать план отступления. Припомнив все сказанное на днях Олесей, девушка начала создавать в голове структурированный монолог, призванный поставить профессора на место и остановить наконец эти грязные домогательства. К концу рабочего дня Аня настолько довела себя репетицией своей хорошо аргументированной правоты, что и вовсе забыла, что конкретно хотела сказать. Каждая секунда, приближающая очередную встречу с Чэнем приводила ее в отчаяние. Но момент настал, как бы девушка не оттягивала нежелательную встречу, в назначенное время, она уже постучалась в кабинет профессора.

– Профессор Сиу Чэнь, могу я войти? – дрожащим голосом протянула Аня.

– Ты что себе позволяешь, Тихонова?! – нервно почти прокричал китаец не успела она войти в кабинет.

Аня огляделась, быть может она не соблюла какие-то меры китайского приличия, но все вокруг было как обычно. Все, кроме Чэня, он носился по кабинету взад-вперед и то и дело нервно поглядывал на Аню.

– Тихонова, если ты думаешь, что на правах моей протеже можешь творить все, что тебе вздумается, то ты глубоко ошибаешься. Я не собираюсь тонуть вместе с тобой, как бы ты не тянула меня на дно! Я не понимаю, может это какая-то месть за мою доброту? Или у тебя совсем пусто в голове? – Чэнь был вне себя и уже перешел на крик.

Аня не понимала, что могло произойти. Еще вчера он снова набивался к ней в любовники, а сегодня как неистовый зверь рвал и метал все вокруг. Казалось маленькие глаза расширились, разъяренный профессор кинул недоумевающей девушке бумажку.

– Вот, полюбуйся, чем ты наградили меня почти в конце стажировки! И как по-твоему я должен это расхлебывать!? Ты хоть понимаешь, что это конец не только твоей, но и моей карьеры! Своими капризами ты подвела всю команду. Разве не об этом я говорил тебе когда-то, но ты заверила, что с тобой проблем не будет! – кричал Чэнь своим противным голосом.

На белой как снег бумаге, ровным каллиграфическим почерком была нацарапана приличного размера жалоба от лица Ребекки Нильсен. Содержание бумаженции гласило: «Уважаемый профессор Сиу Чэнь, хочу донести до вашего внимания, что моя работа в коллективе известных вам стажеров последние пару недель сильно осложнилась из-за нападок и придирок одной из девушек, а именно Анны Тихоновой. Своим поведением, она мешает мне продуктивно работать, чем вызваны многочисленные задержки с отчетностью в последнее время. Причиной возникновения учиняемых мне препятствий в работе является болезненная ревность к одному из парней, с которым у нас, впрочем, ничего не было, так как я не позволяю себе смешивать личные отношения и работу. В отличие от выше указанной девушки, которая как известно вам и мне часто использовала помещения нашего университета для любовных утех.