Ассоль вздрогнула, молодой человек шёл по пояс в воде прямо к ней. Она тоже подалась ему навстречу…
У Грэя перед глазами всё плыло, его шатало из стороны в сторону, силы покидали его… Он думал лишь об одном — скорее бы на берег. Сквозь неясную пелену он заметил, что там есть кто-то живой…
Когда он всё-таки вышел на берег, ему казалось, что он совершил настоящий подвиг, и он тут же расслабился и упал лицом в песок прямо у ног Ассоль. Она чуть присела, перевернула его на спину, отёрла подолом платья его лицо от песка и ещё чего-то зелёного.
Он почувствовал на своём лице чьи-то тёплые нежные руки и ему стало чуть-чуть легче…
— Кто ты, — спросила Ассоль.
— Грэй… — ответил Грэй.
— Ты шутишь? — не поверила Ассоль.
Однако Грэю было не до шуток, поэтому он ничего не ответил. Но Ассоль сама поняла, что это действительно Грэй. Её долгожданный Грэй. Она положила его голову себе на колени и обняла; почувствовав её объятия, он открыл глаза.
И в этот момент они оба почувствовали присутствие совершенно другой реальности, как теперь стало доподлинно ясно, всегда пронизывавшей весь их мир и вот сейчас проступавшей сквозь всё, что их окружало: сквозь песок, волны и солнечный свет. И терпкий ветер прилетевший не иначе как из самого Зурбагана, наполненный особыми, только ему свойственными звуками и запахами, лизнул их лица. И звуки просыпающегося Лисса мягко коснулись их ушей. И они почувствовали себя отражениями других людей — более сильных и смелых… и, наверное, более правильных; людей, осознанно шедших друг навстречу другу. И понимание этого, как ни странно, нисколько не обидело их и не принизило в собственных глазах. Наоборот, они были горды и рады тому, что смогли почувствовать и осуществить эту связь. И всё произошедшее с ними сейчас и происходившее раньше наполнилось необычайным смыслом. Всё это превратилось в единый магический акт, участники которого до последней секунды не знали, что же они совершают.
В эту самую секунду по мосту, построенному сердцами встретившихся Ассоли и Грэя, в прежде серый и грязноватый мир пришла сказка. Сказка про большую любовь, сильных людей и красивые корабли. Она пришла и прижилась в этом мире, внушая надежду, что вот теперь-то точно всё будет хорошо.
Они пришла, потому что в конце концов настало время прийти этой сказке в этот мир…
Конечно, же они полюбили друг друга, полюбили с первого взгляда… Они стали жить вместе: она рисовала романтические картинки, а он писал волшебные сказки… Потому что счастье есть, и любовь есть, и есть судьба. Потому что каждая Ассоль обязательно получит своего Грэя какого-никакого, а своего… Потому что иначе никак невозможно. Потому что в каждом мире есть место романтике…
Так, — случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, — Грэй и Ассоль нашли друг друга, утром летнего дня, полного неизбежности.
— Что ж… Удивил ты меня, Романтик… Не ожидал от тебя такого. Нечем крыть старику. Удивил… А может тебе там и остаться? Там, в миру! Похоже ты там как-то прижился, ты там пришёлся ко двору. А здесь что тебе делать?..
Ну как, пойдёшь?..
Молчание.
Дмитрий Колодан
Сбой системы
— Тут дело в волшебстве, — сказал Сандерс. Он щелкнул кольцом пивной банки и отпрянул, когда сквозь щель, шипя, поползли хлопья пены. — Вот дрянь…
После Мелвин не мог сказать, когда началась эта история — в тот субботний вечер в конце августа или тридцать лет назад. А может, и сто. При желании можно найти еще с десяток отправных точек, но Мелвин склонялся к тому, что завертелась она после таинственных слов Сандерса. С чего он тогда заговорил о волшебстве, так и осталось загадкой.
Они сидели за столиком уличного кафе на центральной площади Порт-Корвета и пили пиво, приходя в себя после озвучки «Суперкротов». Местное пиво оказалось самым действенным средством успокоить расшатанные нервы.
Заставить пластилиновых кукол говорить не легче, чем их сделать или научить двигаться. Полдня работы, три минуты экранного времени, и Мелвин чувствовал себя выжатым досуха, словно его пропустили сквозь пресс для глажки белья. Реплики Полковника Блюма и Леди Сью намертво отпечатались в соответствующих долях мозга. Полбанки назад Мелвин не сомневался: стоит кому-нибудь поблизости сказать: «Мне кажется, я слышу подозрительный шорох…» или «Осторожно, картошка!», — и все обернется катастрофой.
Погода в тот вечер выдалась прекрасная, на небе ни облачка. Солнце катилось к закату; небо за плоскими крышами муниципалитета и почтового управления отливало густыми оттенками лилового и синего и поблескивало, словно глянцевая бумага. Краски неряшливо стекали к горизонту, будто над головой расплескали акварель. Как помнил Мелвин, подобные выходки характерны для стиля Джеймса Уистлера. Только импрессионизм природы выглядел трогательнее любой из работ художника и настраивал на спокойный, если не сказать — умиротворяющий лад. Капуста, собака Мелвина, должно быть, чувствовала это и тихо посапывала под столиком.
Несмотря на погоду и пиво, настроение у Мелвина было совсем не безоблачным. Причиной была Диана. Конечно, сегодняшняя озвучка не закончилась скандалом, но это значит — его приберегли на ночь. Повод найдется, но суть оставалась неизменной: «Когда мы уберемся с этого проклятого Острова?»
Как ни крути, к жизни вдали от цивилизации Диана была не приспособлена. Дитя большого города, или как она сама говорила — homo urbanus. Ее бесили дома ниже пяти этажей и неоправданно огромные лужайки — словом, все, чего на Острове хватало с избытком. Эскимос на Гавайях, и тот чувствовал бы себя комфортнее. И если с парой недель на побережье она еще могла смириться, то три месяца на Острове оказались для Ди слишком тяжелым испытанием.
Как полагал Мелвин, причиной было чувство времени. Внутренние часы Дианы спешили даже на материке, на Острове же они летели. По скромным подсчетам — умчались вперед на неделю, хотя Диана старалась не торопиться и терпеливо дожидалась, пока остальной мир соизволит ее догнать. Мир прилежно ее игнорировал и торопиться не собирался. Не в силах ни совладать, ни смириться с подобной несправедливостью, Диана злилась, а доставалось, естественно, Мелвину.
Конечно, умом он понимал и даже принимал ее доводы. Но на другой чаше весов очутились «Суперкроты», а чтобы их доделать, нужен Сандерс. Без него Полковнику Блюму лучше и рта не раскрывать. Сандерс же наотрез отказывался вылезать из своей провинциальной берлоги. От всего этого у Мелвина голова шла кругом — хуже, чем у Полковника Блюма, когда того вместе с Леди Сью схватили корнеплоды-мутанты. Только в отличие от бесстрашного крота у Мелвина не было в запасе блестящего секретного плана.
Говоря по правде, Сандерса нашла Диана. Мелвин понятия не имел, где она откопала две кассеты второсортных вестернов, в которых тот снимался. Оба фильма никуда не годились, они и поставили крест на актерской карьере бесстрашного шерифа. Но Мелвин просмотрел их с раскрытым ртом.
На пилотной короткометражке «Суперкротов» Мелвин сам озвучивал Полковника Блюма. Хрипел и пыжился выдать что-то, похожее на голос старого вояки… Дохрипелся до сорванного горла и ехидной критики. Потом — долгие поиски актера, который мог бы по-настоящему оживить пластилиновую куклу и чьи запросы совпадали бы с возможностями Мелвина. Поиски абсолютно безуспешные — до тех пор пока Ди не принесла те две кассеты.
Хриплый голос Сандерса, с едва уловимым акцентом, подошел Полковнику Блюму столь же идеально, как мягкое сопрано Дианы — Леди Сью. Раз услышав, Мелвин уже не мог представить на его месте другого.
К счастью, Сандерс сразу согласился. Он был рад вернуться на экран, пусть и в образе крота в шляпе и с сигарой в зубах. Тем более, Сандерс давно нигде не работал, жил на пособие, и те небольшие деньги, которые мог предложить Мелвин, оказались для него неплохим подспорьем. Сандерс выдвинул лишь одно условие — работать он будет на Острове, о поездке на материк и речи быть не может.
Сперва эта идея понравилась даже Диане. «Настоящий отпуск на море, — сказала она и добавила голосом Леди Сью: — Море — это такая большая и мокрая штука…» Кто ж знал, чем все обернется?
В итоге в тот вечер Мелвин был настолько поглощен своими мыслями, что не обратил внимания на слова Сандерса. Потому и растерялся, когда тот продолжил:
— Например, собаки его чувствуют, — Сандерс облизал измазанные пеной пальцы. — Да что собаки — любые животные. Кошки, лошади, кроты вон твои… Даже улитки… хотя заметить сложно.
— А? Что чувствуют?
— Волшебство, — повторил Сандерс. — Потусторонние силы.
Он прищурившись посмотрел на Мелвина из-под полей соломенного стетсона. Тонкие прутья лохматились по краям шляпы и торчали в разные стороны, расчертив морщинистое лицо тенями, точно поле для игры в крестики-нолики. Раньше Сандерс работал на лесопилке «Океан-Вест». С тех времен в его бороде запуталось столько опилок, что он до сих пор от них не избавился.