— Твои? — Глаза сощурил, не глаза, а капканы волчьи, настороженные.
— Ну мои! — Карась удочку в воду тащит… — Ну мои, мои. Дальше что?
— Ты лицензию на отлов ондатры брал? Брал, я те спрашиваю!
— А ты лицензию, с моей женой чтоб спать, брал? — сорвался и Петр. Задрал голову и так снизу вверх грыз глазами обидчика. Ветерок стих, караси клевать перестали, жаворонки в траву попадали, луч солнечный на воде замер, в слух все обратилось.
— А ты, гад, когда ее в загс тащил, не знал, чья она? — клацнули два серых капкана под сведенными к переносью бровями. И опустил голову Петр. Заплескались опять в пруду караси. Залились жаворонки: кто их, этих человеков, разберет. Один — одно, другой — другое. Тут как бы от сковородки унырнуть, на крючок не попасться. Выбрать, где гнездо свить, чтобы косилкой птенцов не зарезало…
— Мстишь теперь?
— Пошли-ка, добытчик, к твоему транспорту, — нехорошо усмехнулся егерь. Из-под соломы в кузове мотороллера вытянул еще один мешок с капканами.
— Чего вытворяешь! Самки же щас брюхатые, с приплодом, неужто не жалко тебе их.
— Не хозяйничай, положи на место, — хотел Петруччио по-командирски рявкнуть, но голос вильнул. — Те, что с воды взял, забери себе, а эти последние у меня.
— Скажи спасибо, что мотороллер как орудие браконьерства не конфискую.
— Давай, все отнимай. Верно говорят, волк ты, — задрожал лицом Петр.
— С волками жить. — Егерь достал планшетку. — Щас я т-те нарисую по самое здрассте!
«И этот хозяин жизни… Об меня, русского офицера, ноги вытирает. Наташа бы видела… Нарочно топчет»…
Метнулся Петр к мотороллеру, выхватил из-под соломы припрятанную вдоль борта двухстволку. На всякий прослучай возил он ее всегда заряженной.
— Прошу тебя, Вениамин, положи капканы на место! — серьезно так сказал, вроде как задушевно.
— Ты что ж из-за крысы человека готов застрелить? — опять как давеча нехорошо усмехнулся егерь. Не было в серой стали зрачков испуга, не было. — У тебя разрешение на оружие есть?
— Положи капканы на место!
— Дай сюда ружье, — пошел на него егерь.
— Не подходи. — Сдвинул предохранитель на «огонь». Руки у Петра дрожали. — Застрелю, Венамин, серьезно!
— Из-за крысы! — Венька безбоязненно шел, все усмехался. «Щас ты у меня спляшешь».
Петр опустил стволы. Заряд должен был прийтись егерю под ноги. Вяло хлопнул выстрел. «Дробь от тряски высыпалась…» — понял Петр. Но клювик бойка будто ударил в другой капсюль. В тот, что заряжен в каждом мужике. Щелкнет и порохом бездымным взрывается темный зверь. И ничто в те мгновения не может остановить его, ни раскинутые руки матери, ни детский крик, ни страх смерти.
Осечка прозвучала для Петра как насмешка. Наталья любит его. Везет гаду. Ему всегда везло. Не в него выстрелил камешек на шоссе, не с ним рыдала по ночам в подушку Наташка. Он, все он был виноват, он, он, он…
— Не подходи, — закричал Петр и с пяти шагов вскинул стволы егерю в грудь. За мгновение до выстрела всплеснулась в сознании картинка: как сноп дроби прошьет егеря. Вырвет на вылете в спине клочья камуфляжной куртки. Опрокинется обидчик навзничь. Заскребет сапогами зеленую травку… Н-на-а, тебе за все. Петр выстрелил, будто кто в ладоши хлопнул.
Глава десятая
Танчура возилась у плиты с ужином. Любила она мужа хорошим обедом порадовать. Как он ест, любила смотреть. Услышала: прогудела у ворот машина. Хлопнула дверь.
«Если опять скажет, в рейд, назовусь, я с тобой. Каждый день с ней, сукой, рейды. Бабы в глаза смеются». — Слезинки одна за другой запрыгали по раскаленной сковородке, зашипели. Вытерла слезы.
— Рейды ему. Дробленка у свиней второй день, как кончилась. Давать нече… — И осеклась. На пороге поблескивал звездочками на погонах новый участковый Славик Неретин, глазами туда-сюда рыскал.
— Где мужик?
— На работе. А что случилось?
— Нужен он мне по одному делу.
— Пока дробленку свиньям не привезет, ни в какие ваши рейды не пущу!
— Татьян, скажи, а в каких отношениях он был с Генераловым?
— Чо? Как был? Ты чо эт? — Танчура вскинулась от плиты. Тесто с пальцев тягучими нитями стекало на пол.
— Вроде, он теперь с ним не общается, — поправился Славик.
— Ты чо? Говори, чо случилось? — Танчура мазнула рукой, откидывая челку, на лбу осталась белая полоска теста.
— Да нет, ничего. Так спросил. Он мне по делу нужен, — заторопился Славик. — Приедет, скажи, я его искал.
— Не бреши. Чего с ним случилось? Он живой? — Полоска теста сделалась почти незаметной на побелевшем лице. — Чо с ним? Говори, Славик!
— Тань, все нормально.
Кое-как отгородился, прыгнул за руль служебной «Нивы», газанул. Тут не дробленкой, тут крупной дробью, картечью, можно сказать, пахло.
За два года, что прошли после того рейда, когда он вместе с Рассохиным и Венькой поймал на водохранилище прокурора, Славик дослужился до участкового, получил капитана. Сделался неспешным в движениях. Наловчился ловко бить под дых разбуянившихся пьяных мужиков. И синяков не остается, и потухают моментально. Наутро еще приходят, прощенья просят, благодарят. По закону мог и в кутузку запичужить. Славик хлопал буяна по плечу: «Закусывать надо, Павел Николаевич. Ты ведь большенький уже». Большенький скреб седоватую щетину, жмурился, моргал часто.
Как после такого наущения благодетелю камень на фундамент для баньки не привезти или трубу какую…
Но сегодня капитан Неретин нервничал. Час назад один из его осведомителей, горбун Колюшка Подкрылок, пьянь, рвань, брехло, притопал к Славику прямо домой. Лопатка из-под линялой спецовки, как обломанное крыло, торчит. С порога зашипел, забулькал:
— Мокруха, начальник, похоже Петруччио Веньку-егеря на плотине завалил. С ружья.
— Где? На какой плотине? — Славик потянул носом: вроде, трезвый.
— Там, рядом с Головным прудишком. Карась берет недуром. Сижу с удочками, смотрю, пылит. Я удочки в камыш, сам от греха за плотину. А то прицепится — не отцепится. А Петруччио на Головном капканы выставил. Слышу, у них хай-лай начался. Выглянул из-за плотины, вижу, Петруччио на него ружье наставил в упор, базланит: положь капканы. Я за плотину присел. Слышу, вроде как выстрел и тут же крик, такой пробитый. Я выглянул из-за плотники, один на земле валяется, другой над ним нагнулся. Вроде, как деруться. Кровища! Я сразу ноги сделал. Мне это надо, по судам таскаться?
— Смотри у меня, последнее крыло оторву, если шнягу гонишь. — Славик смотался на плотину. Там уже никого не было. Только след от мотороллера. Темные пятна крови на искоблученной траве Славика сильно напрягли.
«Не врет Подкрылок. Кровь. Похоже из-за Наташки схлестнулись… Грохнул, труп в пруд. Груз какой привязал к ногам. — Аж мурашки по спине пошли. — В райотдел? Сам арестую…»
Петр на дворе сети набирал.
— Здорово, браконьер, — козырнул Славик. — На кого ты с такой крупной ячеей сетки готовишь? Он те, Егоров, смотри прищучит. Что-то злой он на тебя.
Трепался, а сам Петруччио рентгеном просвечивал: земля, кровь на одежде где осталась.
Звякнули грузила в руках у Петра, глаз на участкового не поднял, будто не сучок из сетки выпутывал, а рыбку золотую.
— Я к тебе по делу. — Славик заметил, как дрогнул, напрягся Петруччио при упоминании егеря. Нечисто тут было дело. Ох, нечисто. «Дурак, пистолет не взял, — пожалел Славик. — Ему теперь терять нечего. Что одного, что двоих»… Оглядел двор. Сараи, штабель досок, мотороллер. В окне за стеклом белело женское лицо. Участковый приосанился, развернул плечи:
— Я к тебе, Петро, по делу. Проверка хранения оружия. Плановая. Покажи, где хранишь оружие. Разрешение на него.
— Нет у меня ружья. — Петр разогнулся, отбросил набранную в кольца сеть на землю. — Отдал я тут одному… Продал.
«Не повесил сеть на крюк, бросил в мусор, нервничает. Ружье спрятал, может, выкинул», — отметил про себя участковый, а вслух спросил: